Русский американец

– - Слушай, Джимковский, у меня до тебя дело: мне надо на некоторое время припрятать у тебя одну молодую девушку.

– - Понимаю, пан, понимаю! Новая победа? Что же, можно; я и мой дом к вашим услугам.

– - У тебя мезонин пустует, да?
– - отрывисто спросил у поляка Тольский.
– - Ну так в одной из его комнат и запрешь ее на замок.

– - Как так запереть? Я что-то плохо понимаю ясновельможного пана!

– - Так слушай! Я влюбился в дочь одного майора, предлагал ей выйти за меня, но она не согласилась... Тогда я увез ее и хочу на время припрятать у тебя. Ты запрешь ее в мезонине, приставишь для услуг какую-нибудь девку или бабу, будешь хорошо кормить и поить; но из мезонина она не должна делать ни шагу... Ты понимаешь меня?

– - Понимаю, вельможный пан, все понимаю.

– - Кроме той бабы, которую ты приставишь, ее никто не должен видеть. Повторяю, она должна безвыходно находиться в той горнице, в которую мы ее посадим. За нее ты ответишь мне головой. Ну, веди нас в мезонин!
– - Тольский, проговорив эти слова, подошел к возку, отворил дверцу и обратился к Насте: -- Мы приехали, выходите.

Молодая девушка послушно вышла из возка и направилась к дому. Они вошли в просторные сени, из которых вела лестница в мезонин. Джимковский вышел навстречу со свечой в руках.

– - Рад гостям от сердца, -- слащаво проговорил он и направился по лестнице в мезонин; Тольский и Настя последовали за ним.

В мезонине было три комнаты, довольно чистые и прилично обставленные; одна из них была отведена для Настя. Эта комната была довольно обширная, в два окна; в ней стояли кровать под шелковым пологом, диван, стол с несколькими стульями; две-три картины в золоченых рамах заканчивали украшение комнаты, которая теперь служила тюрьмой для молодой девушки.

– - Вам здесь, панночка, будет неплохо; для услуг я к вам приставлю расторопную женщину, пищу вы будете получать с моего стола, и никакого притеснения вам бояться нечего, -- с обычной улыбкой промолвил Джимковский.

Настя ничего не ответила на это, а только презрительно посмотрела на него и, обращаясь к Тольскому, проговорила:

– - Эту комнату вы назначаете моей тюрьмой?

– - Вам только стоит захотеть -- и вы здесь не останетесь, -- ответил Тольский.
– - Скажите, что согласны, и вы будете моей повелительницей, а я вашим рабом!

– - Этого вы от меня не услышите; вашей женой я никогда не буду.

– - Посмотрим! Счастливо оставаться.

Тольский и поляк вышли из комнаты. Настя слышала, как за ними щелкнул замок, и она очутилась взаперти.

– - Ну, пан, счастливейший вы человек!
– - сказал Тольскому Джимковский, спускаясь с ним по лестнице.
– - Ведь какую дивчину в полон забрали!.. Много видел я пригожих дивчин, а такой не видывал: краля кралей. О, ясновельможный пан, вам многие позавидуют!

– - Не ты ли мне позавидуешь, пан Джимковский?
– - насмешливо спросил Тольский у поляка.
– - Гляди, не отбей у меня красотки!

– - И шутник же ясновельможный пан, вот шутник!

– - Однако шутки в сторону; смотри же, чтобы моей пленницы не увидал ни один чужой глаз. Людишкам своим строго-настрого накажи, чтобы не давали волю своему языку, если не хотят отведать моей нагайки. Дня два-три я не покажусь этой красотке; пусть она немного успокоится, одумается, а через три дня приеду. Прощай! Все, что я говорил тебе, советую исполнить; внакладе не останешься.

Тольский вместе со своим камердинером сел в возок и съехал со двора поляка.

Когда он вернулся домой, то, несмотря на то, что была еще ночь, застал всех своих дворовых на ногах и в страшной тревоге. Перебивая друг друга, они стали рассказывать ему о "нечистой силе", опять появившейся в доме.

– - Неужели? А я думал, что с того дня, как заколотили дверь мезонина, нечистая сила не будет разгуливать по моей квартире. Рассказывайте, как было; только кто-нибудь один, а не все галдите!

– - сказал Тольский.

– - А вот как, батюшка барин, -- начал говорить старый лакей Пахом.
– - Ровно в глухую полночь, только что пропел петух, как в вашей барской квартире поднялись опять шум и стук; от того стука кто спал -- проснулся. Все мы ясно слышим, что наверху кто-то ровно палкой стучит в пол. Стук прекратился, но зато стало слышно, что кто-то кричит или поет жалостно. Страх обуял нас. Потом слышим, что мебель переставлять начали. Вот и удумали мы, сударь, всей гурьбой наверх идти. Пошли не с пустыми руками: кто с палкой, кто с топором, а кто и с ухватом; только что дошли мы до последней ступеньки, как осветило нас ровно красным пламенем; не видим никого, а слышим хохот, да такой, от которого у нас волосы встали дыбом и мурашки по телу пошли; а потом полетели в нас щетки, подсвечники, книжки. Ваньке-форейтору угодили подсвечником прямо в голову, чуть не прошибли, а мне, сударь, сапожной щеткой -- прямехонько в шею. Тут мы с лестницы-то кубарем; унеси, Бог, ноги, от страху-то не знаю, как и живы остались. Как угодно будет вашей милости, а придется нам или с квартиры съезжать, или позвать попа -- отслужить молебен да окропить комнаты святой водой, потому что от этой нечистой силы житья нам не стало.

– - Странно, странно. Я не думал, что нечистая сила опять возобновит свои проделки, -- задумчиво промолвил Тольский, а затем обратился к камердинеру: -- Эй, Иван, вызови кого-нибудь, да пойдем наверх, посмотрим заколоченную дверь. Пахом, давай хоть ты.

Кудряш и Пахом волей-неволей принуждены были идти наверх за своим господином. Тот шел впереди.

В квартире нашли полнейший беспорядок: мебель была поставлена в кучу, картины, статуэтки и другие вещицы, служившие украшением комнат, были разбросаны.

Тольский осмотрел дверь, которая вела из коридора в мезонин: она как была заколочена досками, так и осталась.

– - Очевидно, у нечистой силы другая лазейка есть в мою квартиру, надо принять меры и отучить чертей хозяйничать здесь, -- проговорил Тольский.

Теперь он не сомневался, что в мезонине кто-то живет и под видом нечистой силы старается сжить его с квартиры. Он сгорал желанием узнать, кто это шутит с ним такие шутки, а потому на следующий же день, встав очень рано, позвал Кудряша и приказал ему отрывать доски, которыми была заколочена дверь в мезонин.

– - Зачем же, сударь?
– - удивляясь, спросил камердинер.

– - А вот увидишь! Ну, отрывай!

Доски были оторваны.

– - Ломай!
– - приказал Тольский, показывая на дверь.

Кудряш побледнел, испуганно посмотрел на своего барина, но волей-неволей принялся исполнять его приказание. Наконец дверь была сбита с петель.

Тольский, мучимый любопытством, уже предвкушал, как он появится в таинственном мезонине и откроет его обитательниц. Но он разочаровался: в мезонин вела другая дверь, обитая железом и запертая изнутри.

– - Это черт знает что такое!
– - воскликнул Тольский, не ожидавший такой преграды своему любопытству.

Кудряш и дворовые разинули рты от удивления.

– - Ломайте!
– - крикнул Тольский.

Дворовые принялись было и за эту дверь, но все их усилия были напрасны: дверь нисколько не поддавалась.

Сильный и резкий стук был слышен и на дворе и дошел до дворецкого.

Иван Иванович с встревоженным лицом, как бы догадываясь, отчего происходит этот стук, отправился к неспокойному жильцу. Когда он увидал сломанную и валявшуюся в коридоре дверь мезонина и Тольского с дворовыми, которые ломали и другую дверь, он чуть не с ужасом воскликнул: