Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II

На каждом шагу синагоги, люстры, свечи, книги, еврейские надписи. Посты, заковывающие все движенье города, праздники то Эсфири, то Амана, то новомесячья, покрывающие каждую улицу массою цветных наколок, безобразнейших лиц и поразительных восточных красавиц, пестротою жаргона, дикими воплями или живым хохотом и смехом. Вот та Вильна, которая собственно есть, непризнанная растет, несомненно будет, та Вильна, о которой я еще нескоро буду у Вас печатать, но к которой весь прикован вниманием настоящей минуты. Я только зритель и слушатель, но настолько внимательный, что слежу за каждым взглядом и словом, ибо всё для меня ново и совершенно неведомо нашей Руси… [1654]

1654

РО ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Ед. хр. 45. Л. 4–4 об. По обычаю (критиковавшемуся многими маскилами) имя ненавистного Амана выкрикивалось при чтении Книги Эсфирь в канун праздника Пурим (см., напр.: Венгерова П. Воспоминания. Мир еврейской женщины в России XIX века. СПб., 2005. С. 31). Бессонов скорее всего лично наблюдал празднества вскоре по приезде в Вильну в феврале 1865 года.

Бессоновские эскизы не настолько спонтанны, как может показаться при первом прочтении. Даже разражаясь многословными описаниями частных неприятностей, он заключает их обобщающей сентенцией. Вот, например, пассаж об обонятельном соприкосновении с еврейским бытом:

Что это за нестерпимый запах! …Не будьте день в комнате, оставьте не убранным хлеб, масло, воду – и после нельзя подойти, всё напиталось и вас воротит от всякой пищи. Это далеко не одна грязь и нечистоты, не последствия ужасающей бедности и тесноты жизни, это прямой, реальный, физический симптом семитизма, иного, восточного, племени, жидовской плоти. …Горит голова, чувствуется лихорадка, пока последует перелом и организм славянский переможет семитическую сферу, по крайности перетерпит и уживется. …Квартира, семья, стол русского, поляка и иностранца – только оплоты, бойницы, загородки, редкие очаги, немногие костры среди господствующего и подавляющего царства [1655] .

1655

РО ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Ед. хр. 45. Л. 8 об.–9.

Несмотря на риторику расового различия («…организм славянский переможет семитическую сферу…»), Бессонов отнюдь не выступал за сегрегацию евреев. Инакость еврейства для него – не столько предмет самодовлеющей обсессии, сколько средство аргументации. Он прибегал к сильным риторическим приемам именно для того, чтобы перестроить уже устоявшуюся в сознании властей и общества иерархию угроз на западной периферии империи. Он хотел разубедить читателя – Аксакова, а затем, как он надеялся, и целую аудиторию – в том, что самый опасный сепаратизм в западных губерниях – польский:

…вместо безмозглых поляков выступило даровитое, глубоко умное племя, вместо расточителей – скупое; вместо разоренья – цепкая финансовая операция, вместо банды плотная корпорация; вместо союза с далекими французами теснейший союз с друзьями, коим можно протянуть из Вильны обе руки – правую к остзейцам, левую к пруссакам. …Что будет, ведает Господь, но побережье от финнов до Померании сольется, и цементом будут евреи. …Будь проклята вражда двух славянских племен, мятежем одной (sic. – М.Д.), уступчивостью и слабостью другой предавшая дивный край отвратительному царству еврея!

Признавая голословность деклараций о торжестве «русских начал» в Северо-Западном крае и указывая на размытость идентичности местных жителей, официально аттестуемых как русские, Бессонов сокрушался: «Здесь одно лишь не фраза: еврейство, его сила и царство» [1656] .

Бессонов и не думал приводить доказательств того, что процесс германизации идет полным ходом (а именно это подразумевалось его паническим тоном), или того, что именно маскилы-германофилы способны повести за собой еврейский народ. Он раз за разом предается почти апокалиптическим видениям, в которых погибель нависает уже и над самой Россией:

1656

Там же. Л. 11 об., 19 об., 18 (письма Бессонова Аксакову от 11 марта и 4 мая 1865 г.).

П.В. Киреевский говаривал, что судьба прочих славян, покоренных немцами, ждет и Россию. Я это понимал лишь со стороны нравственной, умственной в смысле немецкой цивилизации. Теперь я вижу исполнению этого дела явных материальных представителей в жизни, материке (sic. – М.Д.), политике. От Померании до финнов, от Ковны и Вильны до Каменец-Подольска и Украины все это одно немецкое царство реформированных евреев, посредников между пруссаками и русскими. Затем их эмансипация, затем движение внутрь России, капиталами, корпорацией, нигилизмом, атеизмом. История оправдает мои опасения, если вовремя не примем мер [1657] .

1657

Там же. Л. 23–23 об. (письмо от 6 июня 1865 г.).

Даже рассказывая о пополнении местного музея и публичной библиотеки свидетельствами «русского прошлого» этих земель, чем он занимался в качестве директора Археографической комиссии, Бессонов не удерживается от черного юмора: «Нужно поднять эту летаргию края, чтобы воскресить, показать Руси, чт'o было и чт'o могло быть, а потом, как мертвеца, снова уложить в гроб под еврейскую крышку. Здесь и христианские гробы делаются евреями» [1658] .

Конкретная же информация исчерпывалась указаниями на тех или иных официальных лиц немецкого происхождения, предположительно симпатизирующих евреям и направляющих в нужную им сторону правительственную политику, – например, Постельса в Петербурге и Траутфеттера в Вильне [1659] . Даже предубежденному против евреев Аксакову, наверное, трудно было увидеть в этих чиновниках учебного ведомства центр немецко-еврейского заговора.

1658

Там же. Л. 23–23 об., 21 об. (письма от 6 и 5 июня 1865 г.).

1659

Там же. Л. 20 об. – 21 (письмо от 5 июня 1865 г.).

В бессоновском дискурсе о «еврейском вопросе» явственно проступают черты мегаломании [1660] . Ему хотелось выставить себя застрельщиком борьбы с новой, доселе не распознанной угрозой на западных окраинах империи. Евреи в его изображении создают опасность, для противодействия которой требуются куда более тонкие, интеллигентные методы, чем примененные и применяемые против поляков. В действительности Бессонов не был бесспорным пионером темы, которую он с таким надрывом разрабатывал в серии посланий Аксакову, с явным расчетом на резонанс. Так, в «Московских ведомостях» М.Н. Каткова именно в феврале 1865 года, когда Бессонов вступил в должность директора раввинского училища, появилась передовица, где подчеркивалась важность усвоения евреями русского языка вместо немецкого. Катков не пугал читателей кошмаром нового сепаратизма, но тем не менее ясно давал понять масштабность проблемы [1661] .

1660

Для характеристики личности Бессонова нелишним будет отметить, что незадолго до своего виленского назначения он похожим образом приписывал себе исключительную заслугу в важном научном предприятии – подготовке к печати известного фольклорного сборника «Песни, собранные П.В. Киреевским» (см.: Баландин А.И. П.И. Якушкин. Из истории русской фольклористики. М., 1969. C. 84–95). Ср. также его позднейшие обвинения против «педагогического кружка» в Вильне (гл. 8 наст. изд.).

1661

Катков М.Н. Собрание передовых статей «Московских ведомостей». 1865. М., 1897. С. 119–121.

Задачей Бессонова было доказать, что его положение местного руководителя еврейского образования, тесные контакты с еврейской интеллигенцией делают его идеальным экспертом по этой проблеме. Аксаков являлся не единственным адресатом его взываний. Всего через месяц с небольшим после приезда Бессонова в Вильну, в апреле 1865-го, М.Н. Муравьев получил отставку с должности генерал-губернатора, довольно неожиданно для него самого и его подчиненных (см. гл. 5 наст. изд.). Однако Бессонов успел встретиться с ним специально для беседы о еврейских делах. Если верить чуть более позднему рассказу Бессонова в письме Аксакову, он попытался представить усмирителю польского «мятежа» факты неудержимого разрастания «еврейского царства» и вроде бы имел успех [1662] . Факт личной беседы с Муравьевым подтверждается и письмом, с которым Бессонов обратился к тому 5 июня 1865 года, прося еще сохранявшего влияние отставного сановника содействовать ознакомлению властей с его, Бессонова, новыми предложениями [1663] . В письме утверждалось, что распоряжения Муравьева об усилении полицейского контроля над посещаемостью народных школ, обуздании «произвола в частных еврейских воспитательных заведениях» и предоставлении Бессонову права надзора за выходившей в Вильне еврейской (на древнееврейском языке с русским приложением) газетой «Га-Кармель» остаются без исполнения: «Отъезд Вашего Сиятельства… оставил край накануне замыслов о преобразовании еврейства, которые конечно были бы приведены в исполнение с свойственною Вам неотвратимою энергиею» [1664] .

1662

РО ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Ед. хр. 45. Л. 20 об. (письмо Бессонова Аксакову от 5 июня 1865 г.).

1663

Письмо открывается следующими строками: «Уже в последние дни Вашего управления Северо-Западным краем… я имел честь представить Вам доклад о некоторых чертах в современном положении еврейского вопроса. Мне памятны слова, коими Вы изволили поддержать мои убеждения, так сказать, благословили на продолжение деятельности в том же роде…» (РО ИРЛИ. Ф. 265. Оп. 2. Ед. хр. 217. Л. 1).

1664

Там же. Л. 1–1 об. Это свидетельство позволяет уточнить наблюдение Д. Сталюнаса о письме Муравьева министру народного просвещения А.В. Головнину касательно будущего отдельных еврейских училищ, которое составлялось и было отослано в самые последние дни пребывания Муравьева на генерал-губернаторском посту (отпуск датирован 15 апреля 1865 года, за два дня до официальной отставки, уже после решающей беседы с Александром II). По мнению Сталюнаса, мотивы, побуждавшие Муравьева высказаться за сохранение отдельной системы еврейского образования, существенно отличались от тех, которыми при отстаивании той же цели руководствовался Бессонов в качестве директора раввинского училища (Staliunas D. Making Russians. P. 225–226, 389 note 171). На мой взгляд, между Муравьевым и Бессоновым действительно имелись расхождения в аргументации (так, Муравьев не упоминал об угрозе онемечивания евреев, зато указывал на их участие в недавнем восстании в Польше), но предложенные генерал-губернатором конкретные меры (сохранение раввинского училища как рассадника кадров учителей для еврейских детей и «образованных раввинов», закрытие ешив и др.) были вполне созвучны программе Бессонова. И это едва ли случайно: как ясно из цитированных выше писем Бессонова, основу письма Муравьева в МНП, скорее всего, составил доклад, который Бессонов успел подать генерал-губернатору до его отъезда из Вильны.

Вскоре после ухода Муравьева с должности Бессонов заявил о своих тревогах помощнику генерал-губернатора А.Л. Потапову. Потапов ожидал тогда своего назначения генерал-губернатором и готовил программную записку об управлении Северо-Западным краем, в которой прежняя политика подвергалась серьезной критике. В свою записку, представленную министру внутренних дел 19 мая 1865 года, Потапов включил целый раздел по «еврейскому вопросу» [1665] . Именно Бессонову Потапов был обязан разработкой этой темы. Бессонов сообщал Аксакову в начале июня 1865 года, что помощник генерал-губернатора «читал письма, к Вам посланные… В три дня я ему набросал посылаемое Вам теперь, благодарность его, кажется, была искренняя».

1665

LVIA. F. 378. Ap. 219. B. 80. L. 53–58.

Как видно из цитаты, самому Аксакову эти материалы также были отосланы. «Вы поймете важность бумаг, Вам посылаемых… Это сотая доля из того, что я записал и написал по разным случаям, двухсотая того, что имею под рукою, тысячная того, что узнал и знаю», – внушал ему Бессонов. Речь, вероятно, шла не только об аналитической записке, уже прочитанной Потаповым, но и о копиях некоторых распоряжений и циркуляров виленских властей касательно еврейского образования. Копию записки получил от Бессонова и Ф.И. Тютчев. Через двух этих адресатов (а также, возможно, и Муравьева) Бессонов надеялся дотянуться и до М.Н. Каткова, на содействие которого очень рассчитывал, но к которому не мог обратиться напрямую из-за соперничества между аксаковским «Днем» и «Московскими ведомостями». Не желая искать контактов с Катковым через голову Аксакова, Бессонов побуждал признанного лидера славянофильской публицистики принять на себя инициативу сближения: «Вас разделяет с Катковым пропасть: знаю, и не посылаю ему. Но знаю, что слово его очень веско, особенно для Петербурга. Предоставляю Вам устроить отношение моего дела к нему…» [1666] . «Еврейский вопрос» должен был стать мостиком через «пропасть» между двумя направлениями московской националистической журналистики [1667] . Наконец, согласно позднейшему мемуарному свидетельству Бессонова, при составлении одной записки он с пользой для дела консультировался с соратником по славянофильскому кружку В.А. Черкасским, проводившим под эгидой Н.А. Милютина гражданские реформы в Царстве Польском, объектом которых являлось и тамошнее еврейское народонаселение [1668] .

1666

РО ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Ед. хр. 45. Л. 20–21 об.

1667

О расхождениях между славянофилами и Катковым в представлениях о русской национальной общности см.: Реннер А. Изобретающее воспоминание: Русский этнос в российской национальной памяти // Российская империя в зарубежной историографии. С. 436–471.

1668

Бессонов П.А. Князь Владимир Александрович Черкасский // Русский архив. 1878. № 6. С. 218–219. По словам автора, его записка («О еврейском вопросе и положении его вообще, о школах и обучении у евреев в частности, о распространении между ними русского языка и о средствах водворить здесь начала твердые, по крайности безопасные для России») побудила Н.А. Милютина составить важный доклад, так и не получивший хода. Ни подлинника, ни копий записки под таким витиеватым заглавием мною не обнаружено.