Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II
Шрифт:
Между тем есть основания думать, что Сенчиковский был укоренен в католицизме глубже, чем виделось со стороны. Значимый факт: даже после того, как он в 1879 году лишился милости высокопоставленных бюрократов и вскоре был перемещен военным капелланом в Туркестан, где, по сравнению с минской жизнью, влачил жалкое существование, он не пытался поправить дела путем обращения в православие [1938] . В уже цитировавшемся письме 1900 года биографу Жиркевичу, сразу вслед за утверждением, что он «в душе» православный, Сенчиковский признавал смену религии «тяжелой ломкой» для себя. Ниже он вроде бы поясняет, что имеет в виду только физическую тяготу: «…Я – болезненный и дряхлый. И привыкать к восточной обрядности, где так длинны все обряды и обычаи, принятые церковью, для меня – почти невозможно» [1939] . Однако слова о «тяжелой ломке» он относит и к периоду 1870-х годов, когда был крепок и бодр, чему свидетельством его визитаторская деятельность, требовавшая постоянных разъездов.
1938
Такую попытку он единственный раз предпринял в 1889 году, уже попав в Омск, где по распоряжению самого митрополита римско-католических церквей в России Александра-Казимира Гинтовта его не допускали к служению в местном католическом храме. Православный архиепископ Литовский Алексий поощрял Сенчиковского к переходу в православие и обещал дать ему хороший приход в своей епархии, но столковаться с ним о дополнительных льготах Сенчиковскому не удалось, и впоследствии, несмотря на унизительное положение в Омске, он не возобновлял этой попытки (см.: Жиркевич А.В. Из-за русского языка. Ч. 2. С. 412–417, 423–424, 444, 445 и др.).
1939
Жиркевич
Показательна еще одна серия свидетельств из писем Сенчиковского Жиркевичу [1940] . Если упомянутому выше мемуаристу при рассказе о Сенчиковском приходили на ум мариавиты, то сам бывший визитатор в своем омском уединении живо интересовался старокатоликами – небольшой по численности прихожан церковью, возникшей в 1870 году в Германии в результате откола от римского католицизма в знак протеста против провозглашения Пием IX догмата о папской безошибочности. Сенчиковский, мало что, по всей видимости, знавший об этом движении во время его подъема, в 1870-е годы, когда сам он был поглощен деятельностью в Минске [1941] , теперь раз за разом называл себя старокатоликом и ретроспективно характеризовал меры по деполонизации костела как совпадающие с антипапистскими целями старокатолицизма (о них подробнее см. ниже). Уничижительному эпитету «папские» в наименовании римских католиков он противопоставлял выражение «старокатолики Христовые» и уверял, что это «истинно христьянское и то же, что православное, вероисповедание». Решившись наконец вступить в переписку с А.А. Киреевым, одним из высокопоставленных энтузиастов слияния старокатолической церкви с православной, Сенчиковский между 1890 и 1901 годами несколько раз обращался к нему с предложением ходатайствовать перед императором о даровании старокатолицизму официального статуса терпимого и охраняемого законом вероисповедания на территории Российской империи (мечтал он при этом, конечно, не о переселении германских старокатоликов в Россию, а о признании готовых служить по-русски католических священников и их прихожан членами независимой от Ватикана конфессии) [1942] . Словом, очевидно, что, несмотря на его заявления о полнейшей близости к православию, для Сенчиковского на склоне лет сохраняла значимость параллель между его минским экспериментом и хотя бы маргинальными явлениями в большом католическом мире.
1940
Вообще, для реконструкции событий 1870-х годов эти письма можно использовать только после особо критической проверки. Не говоря уже об ошибках памяти, многие из припоминаний Сенчиковского искажены параноидальными и шпиономанскими измышлениями о сговоре деятелей высшей бюрократии с Ватиканом. В этой государственной и духовной измене он подозревал даже К.П. Победоносцева, который однажды, еще в 1880-х годах, будто бы заявил Сенчиковскому: «Вы не за свое дело взялись, вы должны слушаться папу» (РО РНБ. Ф. 284. Ед. хр. 48. Л. 8 об. – письмо Сенчиковского Жиркевичу от 10 марта 1901 г.). Слова, которые Победоносцев, не одобрявший проекта русификации костела из-за вызванных попыткой 1870-х годов беспорядков, действительно мог произнести, преподносились как знак духовной лояльности «Западу» и «папизму».
1941
В упомянутом выше черновике письма Кирееву от января 1873 года Сенчиковский бегло ссылается на «серьезное движение старокатоликов за границею» как на достойный подражания пример сопротивления ультрамонтанству, но при этом крайне упрощает программу и цели предполагаемых союзников (Жиркевич А.В. Из-за русского языка. Ч. 2. С. 471).
1942
Жиркевич А.В. Из-за русского языка. Ч. 2. С. 477; РО РНБ. Ф. 284. Ед. хр. 46. Л. 21–22; Ед. хр. 47. Л. 32 об. – 33 об.; Ед. хр. 48. Л. 1 об. – 2 (письма Сенчиковского Жиркевичу от 21 сентября 1899 г., 6 ноября 1900 г. и 19 января 1901 г.).
Мне представляется, что и в 1870-е годы вражда Сенчиковского со многими представителями единоверного ему клира явилась конфликтом не только между русскоязычием и польскоязычием в националистическом смысле, но и между разными культурными моделями католической религиозности. Тезис, к доказательству которого я перехожу, состоит в том, что деятельность Сенчиковского в конфессиональном отношении была в каком-то смысле анахронизмом – реанимацией в новую эпоху некоторых иозефинистских, просвещенческих практик в управлении церковью и дисциплинировании паствы. Присматриваясь к характеру столкновений этого авторитарного ксендза с прихожанами, нетрудно заметить, что в протестах против русскоязычного богослужения выражались обрядовые и поведенческие практики народного католицизма, получившие особое распространение в XIX веке и адаптированные духовенством к каноническому ритуалу.
Сенчиковский не только не скрывал, но и подчеркивал активную и даже ведущую роль женской части паствы в противодействии его нововведениям. В первых же церквах, куда он в 1870 году являлся служить по-русски, ему пришлось столкнуться прежде всего с женским недовольством и даже возмущением. Во время службы раздавались сердитые возгласы («Подлый москаль приехал учить московщине»), нарочито громкий плач; на улице прихожанки, демонстрируя презрение к ксендзу, плевали в его сторону. Из одного действительно неприятного происшествия Сенчиковский не счел зазорным сочинить ни много ни мало организованное покушение на свою жизнь. В местечке Коржень (Корзень) Гашинская, «шляхтянка, ведущая кочевую жизнь», сначала мешала Сенчиковскому производить ревизию костельного имущества, а после службы с криком «Ей Богу я этого москаля убью» запустила в него с расстояния пяти шагов камнем «около двух фунтов весом», и «так метко… что попал бы мне прямо в висок, но, на счастье, я закрыл себя руками, и камень ударил меня в руку так сильно, что рука опухла». В донесении губернатору Сенчиковский, процитировав выкрики Гашинской, схваченной подоспевшим тысяцким, заключал: «…ясно видно, что Гашинская была подослана и только искала случая – убить меня… Причина же негодования главная та, что я – “москаль”: это сама Гашинская… публично высказала. И она, дабы спасти поляков, решилась меня убить». Хотя расследование не выявило никаких сообщников «фанатички», ее приговорили к ссылке [1943] .
1943
Жиркевич А.В. Из-за русского языка. Ч. 1. С. 158, 181–185. В церкви собственного прихода Сенчиковского женщин, особенно дворянок, среди постоянных посетителей службы было немного (хотя приход был городским). Это не укрылось от покровительствовавших ему бюрократов. В 1876 году приехавший в Минск Сиверс отмечал как приятную неожиданность, что на службе у Сенчиковского, где «было только весьма немного прихожан», присутствовало, «однако, и несколько баб… По окончании я сказал им несколько слов о разрешении Государем римско-католикам употребления в костелах русского языка вместо польского… присовокупив, что если кто-либо толкует, что в этом лежит измена их вере или отступничество от оной, то это ложь неблагонамеренных людей. …[Эти слова,] конечно, распространятся чрез этих самых баб… между сельским населением» (РГИА. Ф. 821. Оп. 125. Д. 283. Л. 212). В те же годы германские чиновники, приводившие в исполнение законы о Kulturkampf, жаловались на активное участие в антиправительственных протестах католичек из разных социальных страт. См.: Ross R.J. The Failure of Bismarck’s Kulturkampf: Catholicism and State Power in Imperial Germany, 1871–1887. Washington, DC: The Catholic University of America Press, 1998. P. 132–133.
Оставляя на совести спасшейся жертвы интерпретацию возгласа «Мы не царской веры, а польской!» как призыва к национальной измене, надо отметить, что Сенчиковский был по-своему прав, говоря о моральной поддержке, которую ксендзы – противники русскоязычной службы находили в сочувствии прихожанок. В том же 1870 году он просил губернатора прекратить высылку в сельские приходы (на «перевоспитание») провинившихся перед администрацией городских ксендзов: «Мы не успеваем присмотреться к ним, этим фанатикам, как они уже затормозили русское дело; женщины… считают их мучениками ойчизны, а нас врагами ойчизны». Оттеняя маскулинную коннотацию в сопоставлении изощренных в «тонкой иезуитско-польской программе» ксендзов и экзальтированных женщин [1944] , Сенчиковский рекомендовал высылать первых «бесцеремонно» в Бобруйскую крепость: «Там, в казармах, без должности, пусть ведут свои польские интриги между солдатами…». Вскоре выяснилось, что и оказавшись в крепости наказанные ксендзы продолжают собирать на совершаемые ими службы немало народа. Сенчиковский находил разрешение им служить недопустимой поблажкой: «Служба ссылочного ксендза – сильное орудие к тому, чтобы в народе… возбуждать сожаление к ссыльному, и негодование и отвращение к тем, которые служат на русском языке. …Кто же пойдет на службу… “москаля”, когда пять или шесть “мши” (от
польского “msza”, месса. – М.Д.) ежедневно совершают мученики за польский язык?!» [1945] Таким образом, сами обстоятельства насаждения, при поддержке светских властей, русскоязычной службы усиливали неприязнь Сенчиковского к культу страдания за веру, который приобретал в народном католицизме особенно эмоциональные формы и апеллировал к чувственной стороне религиозности. Фактическое самоотождествление с репрессивным аппаратом государства, вероятно, даже возвышало его в собственных глазах как деятельного священника, антагониста пустосвятства и суеверий. Нерасположение к барочной обрядности, к таким массовым проявлениям религиозности, как паломничества, запечатлелось и в тирадах Сенчиковского против монастырей, особенно столь популярных в народе, как Несвижский.1944
О женоненавистнических мотивах в антикатолической идеологии на примере Германии см.: Gross M.B. The War against Catholicism. Liberalism and the Anti-Catholic Imagination in Nineteenth Century. Ann Arbor, 2004. Р. 185–239.
1945
РГИА. Ф. 821. Оп. 125. Д. 279. Л. 48; Жиркевич А.В. Из-за русского языка. Ч. 1. С. 192–193.
Специфически конфессиональные мотивы деятельности Сенчиковского наиболее выпукло выявляются из сравнения кампании по русификации костела с современной антикатолической политикой в бисмарковской Германии. Попытку такого сопоставления читатель найдет в следующем разделе.
Kulturkampf по-бисмарковски и по-романовски
К середине 1870-х годов недовольство значительной части клира и мирян русскоязычным богослужением побудило русификаторов, не отказываясь от общего представления о благодарности «народа» за возвращение «родного» языка, укрепить идеологические и институциональные основания кампании.
В 1876 году Сенчиковский составил послание местному духовенству, где доказывал, что проводимая языковая реформа вовсе не входит в сферу непосредственной духовной юрисдикции папы. Послание, по стилю балансирующее между обличительной проповедью и теологическим диспутом, было включено в циркуляр, которым Сенчиковский извещал местный клир об учреждении в Минской губернии особого института «визитатора» костелов (о чем будет сказано ниже) и о своем назначении одним из двух визитаторов. Он представлял введение русского языка «делом чисто гражданским, чисто народным, а не религиозным», предопределенным волей монарха и полностью согласующимся с призванием римско-католического священника. При этом использование проклинаемого польского языка в богослужении и при совершении треб преподносилось как прецедент, оправдывающий теперь замену польского русским: «Если можно было изменить даже латинский язык в совершении Таинства… то в добавочном… богослужении… употреблять русский язык не только можно и уместно, но даже и необходимо… Как тяжело ответят пред Богом те ксендзы, которые… не пользуются величайшею щедротою Августейшего Монарха, дозволяющего нам на понятном для народа языке разъяснять ему Закон Божий и религиозные римско-католические обряды…». Введение русского языка трактовалось Сенчиковским в отвлеченных терминах христианского просветительства («Неужели апостолы напрасно получили дар Духа Святого говорить на всех языках?»), без учета современных тенденций в развитии католицизма как конфессии. Послание завершалось категорическим утверждением: «…Богу, Папе и Соборам решительно всё равно, на каком языке кто говорит, лишь бы только он был праведным католиком…» [1946] .
1946
Жиркевич А.В. Из-за русского языка. Ч. 1. С. 361, 367–370.
Сенчиковский ломился в открытую дверь, многословно доказывая, что высший католический клир в принципе одобряет использование «народных» языков в миссионерстве, пастырской деятельности, в известных частях богослужения. Едва ли минский визитатор рассчитывал повлиять своей аргументацией на папу Пия IX. Главными адресатами его послания были светские власти, способные, как ему казалось, надавить на глав католических епархий в империи, дабы те санкционировали переход на русский язык своим авторитетом. Ошибка крылась в недооценке значения того, что самонадеянному ксендзу казалось формальной процедурой. Об историческом контексте, в котором сформировалось это воззрение Сенчиковского и опекавших его столичных экспертов, со знанием дела отозвался двадцать лет спустя, в 1896 году, российский министр-резидент в Ватикане А.П. Извольский, впоследствии министр иностранных дел [1947] . В аналитической записке о причинах фиаско правительственных мер по русификации костельной службы он подчеркивал, что организаторам кампании не удалось преодолеть свое легкомысленное отношение к институту папской власти и каноническому праву:
1947
О роли Извольского в отношениях между Петербургом и Святым престолом см.: Яхимович З.П. Россия и Ватикан: Проблемы дипломатических взаимоотношений в конце XIX – начале ХХ века (по материалам АВПРИ) // Россия и Ватикан в конце XIX – первой трети ХХ века. СПб., 2003. С. 64–66.
Руководимый традициями екатерининских времен, когда нам действительно было до некоторой степени возможно подражать приемам Иосифа II, Департамент духовных дел иностранных исповеданий основал свою программу действий на том положении, что переход от одного языка к другому в дополнительном богослужении… может быть разрешен местною епископскою властью… До какой степени весь этот расчет был ошибочен, доказывается тою поразительною легкостью, с которою Римская Курия, руководимая в то время слепым фанатиком и ненавистником России Пием IX, остановила, можно сказать, одним почерком пера, выполнение задуманного нами плана… [1948]
1948
РГИА. Ф. 821. Оп. 125. Д. 293. Л. 114, 115 (записка Извольского от 23 января 1896 г.).
И действительно, в деятельности Сенчиковского из-под современного для 1860-х годов национализма катковской закваски выпирал антипапизм почти «екатерининских времен». Заблуждался ли сам Сенчиковский или намеренно вводил в заблуждение бюрократов, но его трактовка игнорировала или недооценивала силу тех новых скреп между институтом папства и религиозностью католиков, которые возникли за последние десятилетия, при Пие IX. Эта недооценка была особенно опрометчива в случае духовенства на территории бывшей Речи Посполитой, где духовная приверженность папству, несмотря на его упадок в первые десятилетия XIX века, была заметно прочнее, чем в других европейских странах [1949] . Ни Иосифу II в Австрийской империи, ни Екатерине II – в Российской не пришлось столкнуться с феноменом постпросвещенческого «католического возрождения», укрепившего в католической пастве и клире чувство иерархии и повернувшего вспять процесс десакрализации папства. Сенчиковский же в 1870-х годах предлагал властям руководствоваться тем представлением о католическом внутрицерковном устройстве, которое можно было почерпнуть из уже устаревших иозефинистских программ духовных семинарий в Вене, Львове или Вильне конца XVIII – первой четверти XIX века.
1949
Wolff L. The Vatican and Poland in the Age of the Partitions: Diplomatic and Cultural Encounters at the Warsaw Nunciature. Boulder, 1988 (East European Monographs Series). P. 245–249; Olszewski D. Polska kultura religijna na przelomie XIX i XX wieku. Warszawa, 1996. S. 218–219.
Анахронизм проекта Сенчиковского, впрочем, не уникален для антиультрамонтанских течений того времени. Вернемся к сравнению его деятельности с германскими старокатоликами. Соотечественники римско-католического исповедания считали старокатоликов отступниками от самой веры, а переданные им (под давлением властей) храмы – оскверненными. По своему социальному составу старокатолическое движение было интеллектуально-элитистским: оно охватило прежде всего государственных чиновников, буржуа и ученых, как светских, так и духовных. В российском образованном обществе проявлялось определенное сочувствие к старокатоликам и даже обсуждался план объединения их с православной церковью [1950] , однако – что не удивительно – минская «секта» [1951] русскоязычных ксендзов во главе с Сенчиковским, не блиставшая образованностью, далекая от теологических штудий и в своих приходах имевшая дело почти исключительно с простонародьем, не обнаружила в 1870-х годах намерения заимствовать духовный опыт немецкого антиультрамонтанства.
1950
Чуркина И.В. К вопросу о попытке объединения старокатолической церкви с православной (70–90-е годы XIX века) // Церковь в истории славянских народов (Балканские исследования. Вып. 17). М., 1997.
1951
Употребленный в переносном смысле, этот термин передает ту степень отчуждения, которое испытывали по отношению к Сенчиковскому и последовавшим за ним ксендзам клирики, считавшие русскоязычную службу антиканоническим актом. Едва ли отчуждение римских католиков от старокатоликов в Германии было намного меньшим.