Русский романтизм
Шрифт:
дит восклицание „тебя ожидают", и он рассуждает о тягости
„обетов". Звуковая ассоциация напоминает ему про обед,
вызывая каламбур: „но кто не знает, что обеты давать легче,
нежели обеды" (137 гл.), после чего он возвращается, наконец,
к брошенной теме.
Целая глава прикреплена иногда .к одному, случайному
слову. Назвавши слугу „гением", он на двух страницах рас-
суждает „о
заостряется шуткой, каламбуром, афоризмом. Например, после
размышлений о надежде следует комическое заключение:
„Надежда! светит, светит и все ничего не видно! темно! подайте
свечу" (40 гл.). Глава 42 заканчивается комическим афоризмом
о предрассудке. Иногда шутливое окончание разрушает общий
повышенный тон. — Патетическая глава о красоте природы
имеет такое завершение: „О, это истинная правда, скажет тот,
кто не участвует в откупе природы и которого владения ограни-
чены поверхностью его одежды" (124 гл.). Иногда глава обры-
вается неожиданной репликой. Так прервано описание бури:
„Тучи прежде времени угасили день. Я не виноват, внимательные
мои читатели" (99 гл.).
Все эти композиционные средства, цель которых „поте-
шить своею скачкою" читателя, могут быть названы г р о т е с к -
ными приемами композиции.
Возводя р а з р о з н е н н о с т ь в принцип постройки, Вельт*
май нарушает этим повествовательные традиции, и как было
указано выше, всячески это подчеркивает^ Как бы отдавая дань
существующему канону, он пиш*т предисловие, но помещает его
частью в VI, частью в предпоследней главе, заявляя при этом,
„как скучно и несносно всякое предисловие". О посвящении же
оц вспоминает в конце книги, рассуждая о нем в 123 главе.
1361
Если встречаются вставные истории с намечающимся
сюжетом, то и там соблюден тот же принцип. Автор находит
рукопись, где изложена любовная история Марьелицы (гл. 106),
Ho на середине прерывает чтение, возвращаясь к нему лишь
в 294 главе и оставляя его незаконченным. История пленного
Эмина (гл. 227) также оборвана.
Иногда сюжет передается в намеренно разорванных неясных
абрисах, и читателю предоставлено составить из них цельный
рисунок. Автор встречает на крыльце хозяйку дома в черном
платье, которое к ней „пристало, как весна к природе" (гл. 58),
она приглашает его к себе. В следующей главе дан полунамек:
„Нас было двое", после чего неожиданно следует длинное рас-
суждение об экспромтах, для того, чтобы привести следующий:
Не встретив в ней противоречья
Я кратко кончил свою речь,
Мой друг, игра не стоит свеч,
И мйгом потушил все свечи.
А, через несколько глав, рассказывается об его прощании
с хозяйкой: „Прощай, мой милый постоялец, ты едешь в даль-
ний, дальний путь", которым заканчивается этот примитивный
роман.
Итак, нарушение всякого намечающегося единства, раз-
ложение целого на его составные части и причудливое их
смещение — можно считать законом письма для Вельтмана. Из
области живописи здесь невольно напрашивается сравнение
с Пикассо, ставившим себе такие же задачи.
Для развлечения читателя привлекается также ряд приемов
с л о в е с н о г о г р о т е с к а.
1) Излюбленное В. и в дальнейшем пародирование исто-
рических преданий, событий, лиц. Например, рассказывая
предание об Агамемноне, который встретил холодный прием
в отечестве после покорения Трои, он дополняет: „Агамемнон
был великий полководец, но худой муж. 10 лет... господи,
боже мой, где мое терпение! ни разу не побывать в отпуску,
не подать о себе вести, и в какое же время?" и т. д. (гл. 37).
Читая книгу Азар и восхищаясь описанием магометанского рая,
он вдруг замечает: „Но при всех этих наслаждениях, вообра-
зите себе там же Ангелов, имеющих по 70.000 уст, каждые
уста по 70.000 языков и каждый язык, хвалящий бога 70.000 раз
в день на 70.000 различных наречиях. Это ужасно! Что за
шум, что за крик! Нет, беда быть в Магометовом Эдеме"
(61 гл.). Таким образом, введение какой нибудь комической
детали создает общий гротескный сдвиг.
Пародируются также научные изыскания историков: „По