Русский романтизм
Шрифт:
отношения Радилова и Ольги даны в портретах отчасти Ра-
дилова, а главным образом Ольги. „Она глядела спокойно и
равнодушно, как человек, который отдыхает от большого
счастья или большой тревоги" (стр. 56). Значительным пока-
залось рассказчику выражение ее лица, когда Радилов заго-
ворил о своей покойной жене. „Ввек мне не забыть выраже-
ния ее лица" (стр. 5?), замечает он,
вится ему понятным лишь после того, как он узнает, что Ра-
дилов уехал со своей золовкой...
Форма Если портретная форма развертывания сю-
портрета жета объясняется тем, что между читателем и
героями рассказа стоит рассказчик, сообщающий лишь то, что
находится в поле его наблюдений, то и самая манера портрета,
которой пользуется Тургенев, строя сюжетное действие,
обусловлена рассказом от первого лица.
Портреты „Трех встреч" — эмоционально-психологические.
Психологизм их в том, что отмечаются не физические черты
внешности, их очень немного, а выражение лица, по которому
рассказчик, а вместе с ним и читатель, судит о развитии
страсти. Стыдливая нега в склонении стана незнакомки,
ласка—в ее голосе, в торопливом звонком шопоте во время
встречи в Сорренто; страстное блаженство, под бременем
которого склонилась она при второй встрече, и „что то до тога
безнадежно-горестное" в позе на маскараде — вот те детали,
которые отмечаются рассказчиком во внешности героини.
Самодовольство, недостаточная умиленность незнакомца, когда
его видит рассказчик вместе с героиней; самоуверенность
и дерзкая усмешка, когда он на маскараде узнает ее под до-
мино,—вот что привлекает внимание рассказчика в портрете
героя.
Женский портрет „Трех встреч14 заключает много характер-
ных для Тургенева черточек, которые он обычно вводит
в образ женщины, охваченной страстью. Героиню „Трех
встреч" он дважды показывает в окне, подобно Варе („Андрей
Колосов"), Зинаиде („Первая любовь"), Джемме („Вешние
воды"). Он изображает ее и незнакомца, едущими верхом
„тихо, молча, держа друг друга за руки" (стр. 252); впослед-
ствии он повторит этот образ в „Первой любви". И метафоры,
которыми пользуется Тургенев, рисуя женщину в расцвете
страсти, не раз повторялись в его произведениях. Лицо
героини дышет „отдыхом любви" (стр. 245), „торжеством кра-
соты, успокоенной счастьем" (стр. 295), „избыток счастья
утомлял и как бы надломлял ее слегка" (стр. 253).
Та -же фразеология у Тургенева, когда говорит он о Варе
(„Андрей Колосов"): „все лицо ее дышало восторженной пре-
данностью, усталостью от избытка блаженства" (стр. 17);
1361
об Ольге („Мой сосед Радилов"): у нее выражение лица,
будто она „отдыхает от большого счастья или большой тре-
воги".
Но рассказчик далеко не только наблюдатель; он востор-
женно преклоняется перед красотой героини; он завидует
счастью незнакомца, и портреты действующих лиц эмоциональны.
Лиризм их—в восклицаниях и в эмоциональных повторениях.
„Боже мой, как великолепно блеснули в его (месяца) сияньи ее большие
темные глаза, какой тяжелой волной упали ее полураспущенные черные
волосы на приподнятое круглое плечо! С .с о л ь к о было стыдливой неги
в мягком склонении ее стана, сколько ласки в ее голосе... (стр. 243)..
Как она была хороша! Как очаровательно несся..." (стр. 252).
Лиризм не только в этих восклицаниях, он—во всем слоге,
эмоционально окрашенном и выражающем настроение рассказ-
чика; таковы эпитеты—„очаровательно несся ее образ", „вели-
колепно блеснули", „она была хороша", или эпитет „злодей"
в применении к незнакомцу—„он любовался ею, злодей"...
Любовный сюжет рассказа, как мы видели,
Тема страсти дан . CBepHyTOg форме — сжат до нескольких
эмоционально-психологических портретов действующих лиц.
Самая же тема страсти, входящая как главный мотив в сюжет-
ное действие, слагается из трех изобразительных моментов:
ночь, пение и страсть—вот та триада, которая кладется Тур-
геневым в основу развития темы страсти '). С описания
южной итальянской ночи и страстного призывного пения начи-
нается повествование о любви незнакомки. Ночной сад, пение
предшествуют снова изображению ее в разгаре любви во время