Рюрикович 5

— Он сказал самое главное! И этого будет достаточно! — процедил Оболенский, встряхивая кисти рук так, чтобы остатки молнии ушли в асфальт. — Этот смерд указал на предателя и этого достаточно! Или ты будешь заступаться за Старицкого? Может, ты не зря оказался рядом со взрывом?

— Ты во мне предателя увидел? — я оскалился, чувствуя, как шрамы на щеке натягиваются, будто старые боевые знамёна. — Ты сам-то понял, что ляпнул, князёк? Или молния не только в руках у тебя потухла, но и в голове?

Сверкающие напряглись, руки сжали рукояти мечей, но ни один не осмелился выхватить клинок. Они знали, кого перед собой видят, иначе бы уже бросились в бой.

Оболенский побледнел, но губы его искривились в ядовитой усмешке:

— Ты забываешь, с кем говоришь, ведарь.

— Нет, — я сделал шаг вперёд, и Сверкающие невольно отступили. — Это ты забыл. Забыл, кто вытащил царицу из огня, пока ты отряхивал кружева. Забыл, кто перебил нападающих, пока твои блестящие петушки прятались. И теперь ты ещё смеешь мне указывать?

В воздухе запахло грозой, хотя небо было ясным. Князь поднял руку, и между пальцами снова заплясали синие змейки. Но я уже видел — сила в нём на исходе.

— Последний раз спрашиваю, — прошипел я, чувствуя, как гнев разжигается в груди, словно его раздувает мощный кузнечный горн. — Кого ты назвал предателем?

Оболенский заколебался. В его глазах мелькнуло что-то… Страх?

— Старицкого, — прошептал он. — Брата вашего батюшки, царевич…

И в этот момент с крыши ближайшего дома сорвалась тень, за ней ещё одна и ещё. Сверкающие выхватили мечи, но я покачал головой. За моей спиной встали Годунов, Ермак, ещё двое ведарей. Все перепачканные сажей и кровью, задымлённые, но собранные и суровые.

— Я организовал защиту матушки! — проговорил я резко. — Пока остальные прятались по норам и стеснялись замарать свои блестящие плащи, мои люди жертвовали собой, чтобы удержать престол! Мы выдержали бой и если нужно, то выдержим ещё не одну драку! И можем это доказать прямо сейчас! А ну, слушай мой приказ: развернуться и вперёд — наводить порядок в Кремле! Кого удастся — взять живьём! Выполнять!

И голос мой прозвучал едва ли не трубным гласом. Я видел, как Сверкающие склоняют головы по мере моей речи. В конце её они лязгнули мечами, отдавая честь. После этого развернулись и двинулись в сторону потухающего Кремля.

Оболенский неуверенно обернулся на свою уходящую поддержку. Я же хмыкнул в ответ:

— Иван Фёдорович, вам тоже будет указание — сопровождайте мою матушку и не отходите ни на миг, пока всё не закончится!

— Я… я… — он ещё раз оглянулся на Сверкающих, потом поклонился. — Всё будет исполнено, Ваше Высочество.

После этого развернулся и тоже поспешил покинуть нашу компанию.

— Ну и грозен же царь-батюшка, — проговорил Ермак с ухмылкой. — Я сам едва не кинулся следом за Сверкающими!

— И у меня мурашки по коже побежали, — кивнул Годунов. — Прямо морозом обдало от голоса!

Я криво усмехнулся в ответ:

— Если не хотите услышать этот голос ещё раз, то работаем, други! Нужно всех поймать и допросить!

— Будет сделано, Ваше Высочество! — козырнул Ермак. — Всех доставим в лучшем виде!

Я кивнул в ответ, и мы занялись привычным делом — облегчением жизни народа…

* * *

Уже вечером, когда в столице стихли волнения, и стрельцы навели какой-никакой порядок, мы собрались в обеденной зале Александровской слободы. Да, от Москвы в сотне километров, но Елену Глинскую с Оболенским доставили туда вертолётом, а я со своими людьми вышли из небольшого Омута. Основную ватагу пришлось оставить в Москве, так как сил на перемещение уже почти не оставалось.

Годунов тоже остался в Москве, как моё доверенное лицо. Я приказал главному над Сверкающими, Льву Ивановичу Ханоеву, слушать и исполнять все поручения Бориса. Старый вояка, не моргнув глазом, козырнул в ответ и только попросил скорее вернуть матушку-царицу. Чтобы москвичи не так волновались за случившееся, а то всякое-разное по слухам ходит.

Я посоветовал укорот давать всем распоясавшимся языкам. Елена Васильевна в это время сделала небольшое обращение к народу, в котором сказала, что враги государства попытались воспользоваться слабостью трона, но благодаря самоотверженным действиям царевича и команды Сверкающих попытка переворота оказалась сорванной, а все виновные понесут наказание.

Елена Васильевна сидела во главе стола, её пальцы сжимали хрустальный бокал с вином так, что казалось — вот-вот треснет. Вертолётный рейс не снял напряжения — только добавил новые морщины у глаз.

Бледный Оболенский находился рядом. Старался услужить, предугадать желания. Конечно, получалось у него не очень, но в это время вряд ли чем можно развеять грусть-печаль царицы.

— Что же это такое? Почему Андрей? — в который раз спросила царица. — Ведь он же на нашей свадьбе был в тысетсцких… И мы на его свадьбе тоже гуляли… За что же? Почему?

— Возможно, потому, что Бездна смогла смутить и его разум. И не только его, — покачал я головой. — Уже стало известно, что с десяток знатных боярских родов присоединились к нему в Старице. Что-то проглядели Сверкающие заговор под своим носом. Похоже, что блеск плащей и сверкание славы затмило глаза!

При последней фразе я посмотрел на князя Оболенского. По Руси уже пошел слушок, что помилованный князь не только в царской постели брал верх, но что именно он начал управлять делами, науськивая Елену Васильевну на того или иного неугодного боярина.

— Да? А у меня есть другая информация, — хмыкнул князь Иван Фёдорович. — Отчёт Ханоева, — бросил он на стол планшет. На экране — список потерь, фотографии тел, видео с камер наблюдения. — Трое из нападавших опознаны как твои бывшие бойцы, царевич.

Я не стал смотреть. Знал, что там.

— Подстава.

— Доказательства? — его голос стал лезвием.

— Мне не нужны доказательства, — покачал я головой. — В каждом из своих бойцов уверен больше, чем в себе. Мы же сражаемся не за почести, не за трон, а против Бездны. Если она победит, то никому не нужен будет ни трон, ни почести…

— Ложь! Всё это может быть организовано для подачи себя любимого в хорошем свете! — резко сказал Оболенский, вскакивая. Его рука потянулась к эфесу.

— Попробуй, — я не двинулся с места, но Ермак за спиной на всякий случай чуть слышно щёлкнул предохранителем.

Дзинь!

Елена Васильевна ударила ножом по бокалу. Звон заставил всех замереть.

— Довольно! — она встала, и Оболенский отступил. — Завтра утром я возвращаюсь в Москву. А вы… — её взгляд скользнул по мне, — … разберётесь со Старицким. Или не сможете?