Рюрикович 5

— Это кто ещё кого не тронет, — буркнул в ответ Ермак. — Мы сами кого хочешь затрогаем до смерти.

— Что? Это угроза? — тут же насторожился колдун.

— Всего лишь констатация факта, — вздохнул я и глянул на Ермака. — Хватит бахвалиться впустую. Про нас и так слишком много легенд сложено, чтобы ещё одну вешать.

— Как скажете, царь-батюшка, — тут же пошел на попятную приближённый. — Язык мой порой настолько долог, что пока до кончика мысль доберется — такого наболтать может… Вы уж не прикажите казнить — прикажите миловать!

— Картошку чистить поставлю, — буркнул я.

— С радостью! — тут же ответил Ермак. — Каждого голодающего накормлю! Ни одну сиротиночку голодной не оставлю!

— Ну и порядочки у царя-батюшки, — покачал головой колдун. — Слуги дерзкие, вон как царю отвечают…

— Есть слуга, а есть боевой товарищ и друг, — оборвал я его резко. — И вот таким позволено больше, чем иным слугам, которые вдруг вздумают критиковать отношения боевых сотоварищей!

Пришлось добавить в голос металла, чтобы слова прозвучали значимее. Прозвучало и в самом деле неплохо. От звуков моего голоса даже мои подручные склонили головы. Что уж говорить об остальных…

Колдун отступил на пару шагов, помедлил несколько секунд, а потом поклонился:

— Простите, Ваше Высочество. Служба и нервы… Я не имел в виду ничего такого…

— Храните оружие, я потом всё проверю лично! — сурово ответил я на подобный поклон.

Прошел мимо него походкой повелителя, знающего себе цену. Чуть позади шла Марфа Васильевна. Я почувствовал её лёгкое рукопожатие, словно она одобрила подобный разговор.

Колдун замер, будто в него воткнули осиновый кол. Его пальцы судорожно сжали посох, но поднять глаза он не осмелился. За спиной послышалось шарканье сапог — стража, еще секунду назад готовая разрядить в нас ружья, теперь стояла по струнке, уткнув взоры в землю.

— Ваше Высочество… — прошипел кто-то из офицеров, но я прошел мимо, не удостоив его даже взглядом.

Ермак шёл следом, широко ухмыляясь. Он обожал такие моменты.

— Ну что, господин, — прошептал он, — опять всех напугал?

— Не всех, — буркнул я. — Шуйские с Романовым и Бельским меня ещё не видели.

На входе за ворота Москвы нас ждали три больших автобуса. Похоже, что связь тут работала чётко, мы появились совсем недавно, а автобусы пригнали за пять минут. Внутри было сухо, пыльно и пахло бензином. Впрочем, для передвижения было нормально, а уж к запахам нам не привыкать.

По ходу движения каким-то образом просквозила информация, что автобусы везут Ивана Грозного. На третьем повороте прохожие встречали нас маханием рук и восторженными выкриками. Чем дальше, тем больше. По мере приближения к дворцу людей становилось больше, а радостные крики звучали громче.

Я иногда махал в окна, приветствуя собравшихся по обеим сторонам людей. Даже почувствовал себя какой-то эстрадной звездой, какую везли на многолюдный концерт.

— Простой люд тебя любит, Иван Васильевич, — сказала Марфа Васильевна, кивая на толпы людей.

— Да? А вот как ко мне относится «непростой люд»? — усмехнулся я в ответ.

— А это мы скоро узнаем.

Автобусы въехали на Красную площадь и остановились возле главных ворот.

Дальше пришлось двигаться пешком. И вот тут уже не было восторженных криков. Мы встречали настороженные взгляды, льстивые ухмылочки, поклоны. Всё это продолжалось до прохода в царский дворец.

Мы вошли в длинный коридор, освещённый тусклыми магическими светильниками. Стены обиты тёмным бархатом, на котором поблёскивали серебряные нити гербов. Здесь пахло воском, ладаном и чем-то ещё — чем-то старым, затхлым, как будто само здание пропиталось вековой ложью.

Впереди, у высоких дверей тронного зала, стояли ещё двое стражников. Но эти даже не попытались нас остановить — один лишь взгляд, и они расступились, словно невидимая сила отбросила их в стороны.

— Готовься, — бросил я Ермаку. — Сейчас начнётся самое интересное.

Двери распахнулись.

И там, в центре зала, на фоне витражей с изображением древних битв, стоял он.

Иван Фёдорович Овчина Телепнёв-Оболенский.

Высокий, сухой, с лицом, похожим на выбеленную кость. Его длинные пальцы перебирали рукоять кинжала, а глаза — холодные, как зимнее небо — уже изучали меня с едва заметной усмешкой.

— А вот и наш дорогой Иван Васильевич, — произнёс он, растягивая слова, будто пробуя их на вкус. — Как вовремя…

Я медленно перевёл взгляд на царицу. Она сидела на троне, бледная, с плотно сжатыми губами. В её глазах читалось что угодно — страх, злость, расчёт — но не радость от нашей встречи.

— Ваше Величество, — поклонился я, — как и обещал, явился по вашему зову.

Оболенский тихо засмеялся.

— Обещал… Какое трогательное слово. Но, боюсь, сегодня исполнятся далеко не все обещания.

Я почувствовал, как Ермак напрягся за моей спиной.

— Проходите, дети, проходите, — послышался слабый голос царицы. — Фёдор Иванович, отойди в сторонку, мне Ивана Васильевича не видно.

Я нахмурился. Стоял от неё всего в нескольких десятках шагов, а она меня не видела? Что-то тут странное творится.

Царица сидела, откинувшись на резные подушки трона, и её лицо, обычно столь живое и властное, теперь казалось усталым и почти прозрачным. Глаза её, глубокие и тёмные, смотрели куда-то мимо меня, будто в самом деле не замечая. Руки, обычно столь уверенные в каждом движении, теперь беспомощно лежали на коленях, и пальцы её слегка дрожали.

Фёдор Иванович Оболенский, медленно отступив в сторону, не сводил с меня взгляда, в котором читалось холодное любопытство хищника, наблюдающего за добычей.

— Благодарю, Ваше Величество, — сказал я, делая ещё один шаг вперёд. — Но, кажется, вы нездоровы?

Царица слабо улыбнулась.

— Ох, Иван Васильевич… Разве в наше время можно быть здоровым? — голос её звучал тихо, почти шёпотом, и в нём слышалась какая-то странная, неестественная покорность.

Я перевёл взгляд на Оболенского. Он стоял, слегка склонив голову, но в уголках его губ играла та же усмешка.

— Ваше Величество, — начал я твёрже, — вы призвали меня по важному делу. Если вам нездоровится, может, отложим разговор?

— Нет-нет, — она вдруг встрепенулась, словно вспомнив что-то. — Дело не терпит отлагательств. Фёдор Иванович… объясни.

Оболенский плавно выступил вперёд.

— Видите ли, Иван Васильевич, — начал он, растягивая слова, — царица Елена Васильевна, в своём неизменном милосердии, решила даровать прощение некоторым… не совсем благонадёжным подданным. В том числе и тем, кого вы так опрометчиво привели с собой.