Рыжий, циничный, неприличный
Шрифт:
А не вот это вот все.
Так. Ведь самолёты летать в Крым не престали, верно?
Ну и все. Попытка номер два. С легким эффектом дежа вю. Надо все же сначала хвосты на работе подбить, чтобы пятницу и понедельник максимально разгрести на всякий случай. А потом уже покупать билет.
***
Перед отъездом Павел решил пойти на мировую с Элей. И не ограничиться мессенджером, а позвонить. Заезжать пока посчитал преждевременным. Все еще горчило и саднило от той безобразной сцены дома у Эли и Петра, когда Клео от него сбежала. Ну, просто до крайности нелепо все вышло.
– Ну, ты перестала на меня сердиться?
– Главное, чтобы
– Эль, ты извини за то, что я тебе, кажется, днюху испортил.
– Главное, Паш, чтобы я тебе кое-что посущественней не испортила.
Так. Элю сегодня тянет на афоризмы, что ли?
– Поясни.
– Паш, это ты меня извини за то, что я полезла не в свое дело. Вечно я… – Эля вздохнула. – Ну, в общем, «благими намерениями» – это про меня. Прости. Я, правда, хотела как лучше.
– Ну… – Павел кашлянул. Такого поворота беседы он совершенно не ожидал. Сейчас, задним числом, остыв и немного поразмыслив, Павел понял, что, в принципе, к Эле в роли свахи он был морально готов. В конце концов, она же генеральный менеджер и режиссер этого проекта с самого начала. Именно Эля совершенно сознательно свела их с Клео в своем доме на побережье. И было странно и совершенно не в характере Эли, если бы она отстранилась от этой истории, когда у нее все перед глазами и в ее доме. Это было ожидаемо. А если Павла не устраивало такое развитие событий – не надо было приходить. Сочинить вескую причину, прикрыться работой – он бы смог. Так ведь не хотел же! У него руки затряслись, когда Эля сказала, что у нее в гостях на дне рождения будет Клео. И это затмило собой все.
Так что… За что боролись, за то и напоролись, как говорится.
– Эль, не надо извиняться.
– Надо, – твердо ответила Эля. – Я знаю, что поторопилась. И из-за меня ты… Словом, приходи в гости, Паш. А то и Петька сам не свой, он мне уже тоже высказал все, что думает, по поводу моих идей мирового переустройства.
– Так. Я еще и вас с Петькой поссорил?!
– Ты же знаешь, со мной невозможно ссориться, – рассмеялась Эля. – Я умею очень убедительно чистосердечно раскаиваться и признавать свою неправоту. В отличие от твоего брата. Он каждый раз просто пасует перед словами «Я была неправа, прости меня», падает на спину и поднимает лапки кверху. Для него признать собственную неправоту – это что-то за гранью человеческих возможностей.
– И ты этим пользуешься.
– Я этим стараюсь как можно реже пользоваться. Только в крайних случаях. Быть неправой не люблю в том числе и я.
Паша помолчал. И думала он парадоксально о том, что Петьке надо памятник при жизни поставить – за то, что в их семье появилась Эля.
– Я тебя ужасно люблю, Эль. Мужу только не говори.
Из трубки послышался мягкий смех.
– И я тебя люблю, Лис Патрикей. Где-то ты растерял свою хитрость.
– Я попробую найти.
– Уж будь так любезен.
***
Ему казалось, что ничего не изменилось с его последнего приезда сюда в мае. Только на дворе уже июль. И даже водитель его везет тот же. Или они тут все одинаковые. Та же разговорчивость, тот же рассказ про раскопки практически в черте города, преподнесённый как нечто новое и эксклюзивное.
– Я там был, – не выдержал и сухо отозвался Павел.
– Правда? – восхитился таксист. – Вы археолог?
– В некотором роде.
– А что, правда, что там что-то ценное
нашли?– Очень. Но это государственная тайна.
Таксист, ошарашенный этим известием, замолчал. Переваривал факт того, что везет человека, знающего государственную тайну. И, видимо, сочинял, под каким соусом подать эту информацию другим пассажирам.
***
В доме, несмотря на поздний час – а время уже перевалило за одиннадцать – горел свет.
Не спит. Дома.
Ему казалось, что это очень хороший признак. И в груди стало совсем-совсем тепло.
Ну вот, а калитка не заперта. И дом, между прочим, тоже! Надо будет прочитать Клео лекцию о правилах безопасности. Что это такое, практически ночь на дворе, а у нее дом нараспашку! Павел аккуратно открыл дверь и замер, шагнув только одной ногой через порог. Из гостиной слышался мужской голос.
Так, а это, блядь кто?!
Глава 6.
Глава 6.
Быстро своим кораблем Океана поток перерезав (Гомер, «Одиссея»)
В гостиной было двое – Клео и этот кузнечик-переросток, Квакин или как его там. Павел с грохотом опустил сумку на пол.
– Добрый вечер.
Добрый, блядь, вечер!
– Павел? – удивление на ее лице доставляло ему удовольствие. Определённо. Еще больше удовольствия доставит ему процесс выкидывания этого Квакина из дома.
– Я. А что вы тут вдвоем делаете?
Павел поразился тому, как желчно, едко и хрен еще знает как прозвучал вопрос. И вот это ощущение, что сейчас из ушей повалит дым, тоже было новым. Нет, ну стоило буквально на пару недель уехать…
– Мы. Тут. Работаем, – отчеканила Клео. Но движение, которым она заправила прядь волос за ухо, вышло нервным.
– Не поздновато для работы?
– Да у нас просто тут кое-какие нестыковки, которые надо решить к завтрашнему дню, – подал голос «Квакин». Голос был, мягко говоря, извиняющийся. Правильно мужик ситуацию оценил. За это получит шанс уйти своими ногами.
– Тебя это не касается, – все тем же металлическим тоном отчеканила Клое. – Позволь встречный вопрос – что тут делаешь ТЫ? Отпуск у тебя закончился.
– А выходные только начались. Я тебя чебуреков по дороге купил. Еще тёплые.
«Квакин», похоже, сообразил, что его самого чебуреками кормить не будут – и спешно засобирался на выход и забормотал:
– Клео, ну мы вроде бы все утрясли, поэтому я поеду. И правда, поздно уже…
Упрямая египетская царица поперлась провожать своего раба. Ладно, пусть порезвиться. Пашу ничего не могло сбить с его превосходного настроения. Правда, оно было слегка подпорчено внезапным присутствием «Квакина», но причина присутствия постороннего мужика в доме, судя по всему, была именно в работе. Ну, вот и хорошо. Поработали – пора и отдохнуть. И Павел пошел на кухню доставать купленные по дороге съестные припасы.
***
– Ты всегда сваливаешься людям как снег на голову?
Павел обернулся – и с удовольствием принялся разглядывать Клео. На не было какое-то короткое домашнее трикотажное платьице. Очень миленькое, с подсолнухом на груди. Только вот оно совершенно не вязалось с выражением ее лица. Откровенно сердитое было выражение лица у царицы.
Голодная, наверное.
– Ужинать будем?
– Паша, половина двенадцатого ночи!
– Я не спрашиваю у тебя, сколько времени, я предлагаю поесть.