Рыжий: спасти СССР 2

— Только с четко прописанными правовыми нормами. И с широкомасштабной информационной компанией, разъясняющей суть и пользу нововведений.

— Вы же понимаете, что такие нововведения повлекут изменения не только в экономической сфере?

— Понимаю. Многое придется менять. И главное — наше отношение к Западу.

Георгий Хосроевич удивился. Видимо, не ожидал от меня такого ответа. Наверное, ему показалось, что переход от внутренней политике к внешней слишком резок. А ведь я вовсе не собирался говорить о внешней политике. Поэтому счел нужным пояснить:

— Если вы подумали, что я призываю к сближению с Западом, то напрасно.

— Мы за мирное взаимовыгодное сотрудничество со всеми странами, не зависимо от их социально-политического устройства, — дипломатично произнес Шахназаров.

— Правильно, но я говорю о нашем отношении к тем, кто считает нас врагами. С одной стороны мы их критикуем, а с другой — все время ждем, как они отнесутся к нашим достижениям. Хвастаемся, если похвалят. Возмущаемся, если нас критикуют. А не проще ли — игнорировать? Не отвечать ни на критику, ни на похвалу. Ведь они враги и мнение их не должно иметь для нас никакого значения. Вот вы воевали, Георгий Хосроевич, как и мой отец и миллионы других советских людей. Скажите, интересовало ли вас тогда мнение все этих многочисленных немецких, итальянских, финских, французских, румынских, венгерских фашистов? Ведь нет! Почему мы сейчас смотрим в рот британцам, американцам и их союзникам?

— Признаться, я впервые сталкиваюсь с такой точкой зрения. Обычно молодые люди, вроде вас, в полном восторге от западной музыки, фильмов, моды.

— Все, что можно взять от них полезного, следует брать, но не пускать их ни на шаг в наши внутренние дела. И всюду, где только можно, замещать их продукцию — любую: промышленную, культурную, научную — своей. Поощрять собственных изобретателей, ученых, людей творческого труда, а не отказывать им в реализации идей на том основании, что за границей такого не делают. Мода — это отдельный разговор. Сейчас молодежь сходит с ума от американских синих штанов, под названием джинсы, покупает их за бешеные деньги у спекулянтов. А почему бы не сбить этот ажиотаж тем, что закупить у буржуев миллионы пар и продать на внутреннем рынке по бросовой цене, даже — в убыток государственной казне? Появление в свободном доступе этих вожделенных «Монтан», «Левайс», «Ранглер» приведет к тому, что молодежь потеряет к ним интерес. То же самое касается и рок-музыки. Выпускать их пластинки миллионными тиражами. Пусть они лежат в каждом магазине «Мелодия», и сразу же культ всех этих «Битлз», «Ролинг Стоунз», «Доорз» и прочих рассеется как дым. И попутно поощрять развитие своей легкой промышленности, давать дорогу собственным художникам-модельерам, рекламировать и активно внедрять их модели. То же самое — и с рок-музыкой. Нравится она молодежи, помогайте собственным рок-музыкантам. Поверьте, такое отношение не только не повредит советской власти, но и укрепит ее. Вот я сегодня разговаривал с дочерью Аркадия Стругацкого — вашего коллеги. Девушка жалуется, что книги ее отца и дяди почти перестали печатать. А почему? Что в них такого криминального? А главное — зачем создавать культ на пустом месте? Помните историю с романом Бориса Пастернака «Доктор Живаго»? Напечатай его тогда у нас большим тиражом и никакого скандала с Нобелевской премией не было бы. Да ее ему просто не дали бы. Не стоит делать антисоветчиков собственными руками. Энергию следует тратить на укрепление страны и благополучие ее граждан, а не на перетягивание каната с теми, кто нас и так ненавидит. Это только примеры, но они хорошо иллюстрируют общий принцип.

— Очень и очень любопытная точка зрения. Особенно приятно ее слышать от человека, которому и тридцати нет. Вы ведь не будете возражать, если я передам наш разговор Юрию Владимировичу.

— Наоборот — буду только рад.

Похоже, мне опять удалось удивить собеседника. Вероятно, он впервые в жизни видел человека, только что говорившего вполне крамольные вещи и обрадовавшегося тому, что о них узнает главный человек, отвечающий за государственную безопасность.

* * *

После разговора с Романовым, который упомянул, что этим рыжим выскочкой заинтересовался сам Андропов, Гвишиани не мог усидеть на месте. Соврав секретарше, что едет в Академию Наук, вызвал персональную «Волгу» и покатил на дачу своего тестя. Летом Косыгин предпочитал ночевать в Архангельском. Дом был хоть и большой, двухэтажный, но скромный. Как и все старшее поколение советских вождей, он не любил показной роскоши. И изредка бывая у зятя, с недоумением рассматривал антиквариат, разные безделушки привезенные тем из заграничных командировок.

Гвишиани же, бывая у тестя, чувствовал себя как в ведомственном санатории. И впечатление это усиливали инвентарные номера, приколоченные к креслам, диванам, шкафам, рамам картин — всюду. Директора ВНИИСИ удивляла способность старых коммунистов жить в казенном жилье. Он считал, что все они до конца дней своих подражают Хозяину, который тоже не имел ничего своего, хотя мог иметь все. Коммунистов послевоенного призыва казенное уже не устраивало. И из тех из них, кто уже удостоился стать членом ЦК, Джермену Михайловичу больше всего импонировал Горбачев, возглавлявший Ставрополье. Именно на него Гвишиани возлагал свои карьерные надежды.

«Волга» въехала во двор дачного дома. Джермен Михайлович выскочил из салона. На крыльце его встретила горничная — миловидная бабенка, которую зять сам подсунул тестю. Правда, доказательств того, что вдовец пользуется не только ее профессиональными услугами, у Гвишиани не было. Да и он и не старался их получить. Ему ли шантажировать человека, от которого он полностью зависит? Да и Алексея Николаевича не слишком-то пошантажируешь. Глазом моргнуть не успеешь, как из директора столичного, международного значения НИИ, превратишься в завлаба в каком-нибудь филиале на Чукотке.

Косыгин уже тринадцать лет был Председателем Совета Министров СССР. По меркам какой-нибудь буржуазной демократии — главой государства. Да его таким и считали за границей. Будь Брежнев ревнив, он бы не простил Алексею Николаевичу тех почестей, которые ему оказывали в Америке, в Финляндии, в Египте, но Генсек был человеком великодушным, ценил деловые качества своего преданного делу партии соратника, его светлый ум и умение принимать сложные, но правильные решения. Именно это качество нужно было теперь Гвишиани позарез.

— Добрый день, Джермен Михайлович! — улыбнулась горничная. — Вы сегодня без супруги? Если вам что-нибудь будет нужно, я к вашим услугам.

Грузинская кровь не позволяла директору ВНИИСИ хранить верность супруге и намек этой, не слишком обремененной моральными устоями мадам, он понял, как надо, но сейчас ему было не до ее выпуклых прелестей.

— Алексей Николаевич у себя? — нетерпеливо осведомился он.

— Опять рыбку удит. Вот никак не дождусь к обеду, — разочарованно вздохнула она.

— На карьере или на Старице?

— На Старице.

— Схожу, потороплю его.

И он, не выпуская из рук дипломата, прошел дачный двор насквозь и, пройдя через калитку, направился к излюбленному месту на старице Москва-реки, где предсовмина любил сиживать с удочкой. Разумеется, его продвижение по этому маршруту не могло остаться незамеченным охраной. Однако родственника охраняемого лица не останавливали, хотя и по цепочке передавали сообщение о каждом его шаге. Кого другого уже бы тормознули, обшманали и в лучшем случае перенаправили бы в другую сторону.

На Старице у Косыгина было оборудован специальный павильон, где он мог удить рыбку с полным комфортом, даже если пойдет дождь. У входа в этот рыболовный дворец Гвишиани все же приостановил сотрудник «девятки», приложив палец к губам, призвал к молчанию. Гвишиани только раздраженно отмахнулся. Ну не поймает тесть лишнего карася, подумаешь! Сейчас на кону судьба мужа его дочери. Хотя, конечно, Джермен Михайлович, никогда бы отцу своей жены в этом не признался бы. Это все равно, что явиться на Лубянку с повинной. Из такого дерьма Косыгин зятя вытаскивать не станет.