Рыжий: спасти СССР 2

— А-а, это ты, — отложив удочку, проговорил предсовмина.

Судя по мрачному тону — не клевало. Гвишиани опустился в шезлонг, что стоял рядом с соломенным креслом самого Алексея Николаевича. Тот налил запыхавшемуся зятю минералки. Спросил:

— Что у тебя стряслось?

— Сегодня ко мне в институт заходил Романов.

— Ну и что тут удивительного. Он сейчас в Москве.

— И ни один, а с этим Чубайсовым.

— Так это же один из птенцов твоего экономического гнездышка, чем же ты недоволен?

— По моему — это кукушонок… Вам известно, что он наговорил на комсомольской конференции?

— Нет, — слукавил Косыгин, который уже успел ознакомиться со стенограммой выступления Чубайсова, экстренно переданной ему на дачу по спецсвязи. — Никак не пойму, что тебя так волнует, Джермен?..

Гвишиани, который уже успел пожалеть, что неосторожно высказался в свою прошлую встречу с тестем насчет необходимости развалить всю систему, теперь старался следить за базаром. Поэтому он выдохнул, опростал стакан минералки и только тогда произнес:

— Романов сказал мне, что Чубайсовым заинтересовался Андропов, а тот откладывать дела в долгий ящик не любит.

— И правильно делает, — кивнул предсовмина. — Мой тебе совет, зятек, ты бы почистил у себя в институте и за его пределами, все что может тебя скомпрометировать. А то ведь Юра не посмотрит на память твоего отца…

Гвишиани кивнул. Совет почистить он понял по своему, подумав: «Надо позвонить Тенгизу…»

* * *

Микроавтобус Рижского автобусного завода, в просторечии просто «РАФик», бодро катил по Рублевскому шоссе, в 1977 году еще не забитому в обе стороны дорогими иномарками. Сидя рядом с Маргаритой, я испытывал своего рода ностальгию. Сколько раз на таких вот «РАФиках» выезжал я с опергруппой к месту предполагаемого убийства. Задница, пусть уже не моя, странным образом помнила эти не слишком-то мягкие, по меркам XXI века, обитые красным кожзамом, сиденья.

Моя спутница, любовница товарища Трошкина, мгновенно влилась в компанию молодых ученых, вызывая восхищенные взгляды молодых парней и неприязненные — девушек. Особенно — Маши Стругацкой, которая, похоже, всерьез вознамерилась меня склеить. Я возражений не имел, но пока не выбрал, кого мне предпочесть на сегодняшнюю романтическую ночь — королеву Марго или дочь популярного писателя? С другой стороны, Рита никуда не денется, а вот опередить Егорушку было бы неплохо.

По прибытию в Дунино, в место, где когда-то жил великий советский писатель Михаил Пришвин, Мария сразу почувствовала себя хозяйкой положения. Стала распоряжаться, что и куда положить и где поставить. Девчонок, включая королеву Марго, тут же подрядила готовить все, кроме шашлыка, который, как известно, женских рук не терпит. Благо на даче обнаружился вполне приличный мангал, а к нему — запас дров.

Я как человек наиболее опытный, быстро его раскочегарил, даже не имея жидкости для розжига. Пацаны тем временем, насаживали на шампуры кусочки промаринованного мяса, которое умудрился достать Марат. Когда дрова прогорели, образовав самые подходящие для жарки шашлыка угли, я приступил к готовке. Поначалу, ни о чем серьезном мы не говорили. Так — музычка, киношка, прочитанные книжки, институтские, мало мне понятные сплетни. И только потом речь зашла о вещах серьезных, к которым стоило прислушаться.

— По циклам Кондратьева сейчас в мировой экономике спад и к восьмидесятому году он достигнет точки депрессии, — заговорил Володя Фокин. — Понятно, почему Западу выгодно с нами сотрудничать! Капиталисты, за счет поставки наших ресурсов и наших закупок у них, намерены пересидеть этот период с минимальными потерями. Они это учитывают, а мы — нет.

— Точно! — подхватил Витька Васильев. — Благодаря нам, после восьмидесятого года у них начнется подъем экономики, а у нас спад, потому что не бывает так, чтобы у одних прибыло, а у других при этом не убыло. Закон сообщающихся сосудов.

— Отсюда и все эти Хельсинкские соглашения — дымовая завеса, чтобы обокрасть нас до нитки, — проворчал Марат Гафурин.

— Что же тогда будет с нами в восьмидесятых? — спросил Эрик Гольдштейн.

— А вот что, ребята, — встрял я. — Сначала они навяжут нам новый виток гонки вооружений, разместив в Западной Европе ракеты средней дальности с ядерными боеголовками, попутно развязав широкомасштабную пропагандистскую компанию о якобы нарушениях в СССР прав человека. Втянут нас в войну на чужой территории, таким образом создав не только дополнительное давление на нашу экономику, но и подорвав международный имидж нашей страны. Все это в конечном счете создаст напряжение внутри Союза, приведет к нехватке продовольствия и товаров первой необходимости. Уже сейчас за бугром стоит крик — требуют разрешить советским евреям свободно эмигрировать в Израиль. Думаете, это забота о том, чтобы еврейские семьи могли воссоединиться? Как бы не так. Ведь их не интересуют простые бухгалтеры, их интересуют ученые, инженеры и прочие специалисты, способные обеспечить им технологический прорыв. Верно, Эрик?

Гольдштейн потупился.

— Мама говорит, что неплохо бы уехать, — проговорил он. — Там тетя Хая, дядя Мойша…

— А ты что думаешь? — спросил Володя.

— А я не хочу… Они там всех молодых — и парней и девчонок — в армию гребут… И потом, куда же я без всех вас?

— Правильно, Эрик, не поддавайся! — одобрил я.

— Ну-у, мальчики! — послышался капризный девичий голосок с веранды. — Скоро вы там? Жрать хочется…

Мясо было готово, и мы потащили шампуры со скворчащими кусочками на дачную веранду, где девчата уже накрыли на стол, нарубив салатиков, колбасы и сыра, расставив бутылки с «Байкалом» и «Киндзмараули». Дядю Мишу, шофера микроавтобуса, понято, тоже пригласили. Для него предусмотрительный Володя захватил с дюжину бутылок «Жигулевского». Так что пир вышел на славу. Водила плотно поев и отполировав съеденное пивком, завалился спать прямо на веранде. А компания переместилась на берег Москва-реки, прихватив недопитое и гитару.

Сначала побренчали ребята, кто — Визбора, кто — Высоцкого, а потом шестиструнку взял я. Исполнил пусть и не в тему, грустную песню, на этот раз бессовестно обокрав Олега Митяева, «До Нового года…». Специально для девчонок, которым тут же взгрустнулось, особенно на словах:

Луна исполняет свой график,

И ниточка грусти тонка,

Сплетается медленно-медленно в шарфик

В немом ожиданье звонка.

Звонка, от которого эхо

Повиснет трех радуг дугой,

А он никуда из Москвы не уехал,

Он просто женат на другой…

Девчонок среди нас было всего трое, но это не помешало образоваться парочкам. Сначала растворились в темноте Эрик и Соня. Потом, к моему удивлению, Ритка под благовидным предлогом выманила куда-то Володю. Дабы сохранить равновесие в природе, я предложил Маше погулять по берегу. Пятно света от догорающего костра, у которого остались невостребованные женским вниманием Марат и Витька, осталось позади. Над лесом взошла луна, отразившись в теплой, подернутой дымкой зарождающегося тумана, речной глади.

— Искупаемся? — предложил я своей молчаливой спутнице.

— Хорошо бы, но я купальник в Москве забыла, — откликнулась она.

— Да зачем тебе купальник? — хмыкнул я. — Ты вот в Москве купальник оставила, а я плавки, вообще — в Ленинграде. Посему, будем купаться нагишом.

— Ага, разогнался! Так я перед тобой и заголилась.

— Не надо — передо мною. Я отвернусь, а ты разденься вон там, под ивой и заходи в воду по шейку. А потом — оботрешься моей рубашкой досуха и оденешься.