Сага о халруджи. Компиляция. Книги 1-8

– Говори!

Кулак грохнул в то место, где укрывался Регарди, но он успел прыгнуть, уцепившись за обломок пола сверху. Повиснув на одной руке прямо на виду Тысячерукой, Арлинг подумал, что его силы должны были кончиться еще в начале разговора с воительницей. Но он каким-то чудом еще шевелился.

– Жить хочешь? – прошипела демоница, наклоняясь к нему с высоты своего роста. Интересно, что священник рассказал жителям? Или предпочел молча бежать из города? Грохот от ударов гигантских кулаков и меча должен был слышаться на многие улицы вокруг. Храм разгромили изрядно.

– Отвернись, мне потом кошмары будут сниться, – выдавил Арлинг, подтягиваясь на руке. Ему не мешали. Тысячерукая понаблюдала, как он ползет к обломкам церковной мебели, после чего сказала:

– Когда ты исчезнешь, мир станет лучше. Увы, это случится не сегодня. Что я хочу за руку? Еще больше рук, конечно! Я же Тысячерукая. Отруби сто конечностей, принеси в этот храм, и я верну тебе то, что забрал у тебя древний. Вы, людишки, вечно выбираете неправильную сторону.

– А какие-то особые пожелания у тебя есть? – поинтересовался Арлинг, еще не веря, что собрался сделать то, о чем ему настойчиво нашептывал трусливый Нехебкай. После того как Тысячерукая стала громить храм, гоняя по нему Регарди, Индиговый заявил, что все это необычно для сагуро, и ему нужно время подумать о ее странном поведении. Мол, дальше разбирайся сам.

– Конечно, я хочу руки воинов, – фыркнула Тысячерукая. – Тут скоро начнется сеча, мне подойдут любые конечности – и драганов, и арваксов, и всех, кто попадется под твой меч. Оружие сам достанешь. Я тебе в этом помогать не собираюсь.

– Да и не нужно, – сказал Арлинг, выпрыгивая из укрытия – Как раз меч-то у меня имеется.

Это, конечно, была идея Нехебкая, но Индиговый явно растерялся, когда Регарди ею воспользовался. Говорил учитель: «Слушай внутренний голос и никогда не заблудишься во тьме». Вот Арлинг и слушал. А о том, что делал, он подумает позже.

«Пламенеющий меч», огромный клинок Нехебкая, равно как и рука-лапа, появившаяся на месте отрубленной руки Арлинга, явно стали сюрпризом для Тысячерукой. Двигаясь на пределе возможностей, Регарди оттолкнулся от спинки перевернутой скамьи и буквально подлетел к той руке демона, которая сжимала сосуд с черной жидкостью и находилась ниже всех. Взмах и отсеченная конечность с грохотом упала на пол. Следом рухнул и Арлинг, сбитый другой рукой Тысячерукой и уверенный, что как минимум ребра ему сломали еще в воздухе. Но терять инициативу было нельзя:

– Теперь это моя рука, сагуро! – прошипел он, борясь с наступающей тьмой. – А ты катись к дьяволу!

Что исчезло – его сознание либо сама Тысячерукая, которая побледнела и растаяла, Арлинг не понял. Растворившись вслед за демоницей, он помнил лишь ее колющие слова: «Когда ты исчезнешь, мир станет лучше». Что-то подсказывало – раны страшнее у него уже не будет. Дальше только конец.

Глава 6. Сделка с Агодой

Острые, глубоко пронзающие вспышки боли стали слабее, реже, они еще цеплялись когтями в его голову, но отступали, собираясь затаиться в глубокой обороне, чтобы напасть, когда он их ждать не будет. Заблуждалась они в одном: боль давно стала раздражающим, но постоянным фактором его жизни. Застать врасплох его больше не получалось. Арлинг понял, что у него страшно болит голова, это происходит давно, а главное – во сне.

Во рту стоял привкус незнакомых трав, руки и ноги затекли без долгого движения, веревки вонзались в кожу по всему телу. Его запеленали в путы с головы до пят, перестраховавшись ремнями, один из которых стягивал горло и провоцировал ту самую головную боль, препятствуя свободному потоку воздуха. Арлинг досчитал до десяти и перешел на особую медленную технику дыхания, чтобы снизить пульс. Когда барабанный бой в его голове стих, проснулся солукрай, обрисовав непривлекательную картину.

Сухая трава под ним свалялась, а муравьи решили укрыться от наступающих холодов в его левом сапоге, но их движения он начинал чувствовать примерно от колена, потому что в туго перетянутых лодыжках нарушилось кровообращение, и они занемели. Еще какие-то насекомые ползали по рукавам куртки, которой раньше у него не было. Последняя одежда, которую он носил, принадлежала старому Ландерсу и висела на нем кулем. Сосредоточившись, Арлинг определил материал своей новой рубашки – шелк, причем очень качественный. Вся одежда была свежей, будто он переоделся пару часов назад – запахи человеческого пота и земли еще не успели впитаться в материю. Узкие высокие сапоги сдавливали голени, куртка скрипела новенькой кожей, а еще он ощутил, что кто-то вставил ему серьгу в ухо, заново проковыряв дырку, которая успела зарасти. Арлинг уже очень давно не носил никаких украшений. Еще через мгновение он обнаружил по три перстня на пальцах каждой руки. И хотя выводы напрашивались странные, перстни его порадовали – особенно их острые грани. Все наемники Сикелии любили такие украшения на руках, которые можно было использовать в бою, и Арлинг исключением не был.

Определив, что не ранен, а из неудобств осталось лишь послевкусие от дурмана, которым его опаивали долгое время, да затекшие конечности, Регарди вдруг осознал главное. Он явственно ощущал пальцы на правой руке, как и саму руку. На миг все остальное стало неважно – сердце зашлось от неожиданной радости, дыхание участилось, и пришлось постараться, чтобы вернуться к ритмам спокойнее.

– Ты там? – позвал он Нехебкая, но Индиговый в последнее время молчал часто, и Арлинг сосредоточился на окружающих. О своей правой руке он подумает позже. Главное, что она у него теперь была, и что Тысячерукой в этом прекрасном холмистом лесу, на опушке которого он лежал, купаясь в лучах полуденного солнца, не наблюдалась. В тот момент Арлингу все казалось прекрасным – и холодный согдарийский воздух, пахнувший скорой зимой, свежесрубленной древесиной и оружием, и трое воинов, сидящих у костра, и даже Жуль, которого он узнал сразу. А еще солукрай рассказал ему о лошадях, которые стояли слишком давно, палатках и повозке, на которой, очевидно, доставили его связанное спящее тело. То ли похитители знали, с кем имели дело, то ли просто перестраховались, но, как бы там ни было, ошибки они все же допустили. Ошибки, которые могли стоить им жизни. Богатая одежда и украшения на их пленнике наводили на кое какие догадки, и Арлингу они не нравились.

Ни Аджухама, ни Альмас, ни тем более Хамны поблизости не ощущалось. Арлинг отогнал подальше радость по поводу чудесного обретения конечности и сосредоточился на насущных проблемах. Для начала мысленно пробежался солукраем по лесу, спустился с холма, столкнулся с лосем, который спасал свою жизнь, бездумно мчась сквозь подлесок, но вовсе не от охотников. Арлинг пустился по его следу, уцепился за вороново крыло и вместе со стаей черных стервятников обнаружил поле, которое заполняли люди, занимающиеся слишком знакомым делом, чтобы перепутать их с пахарями. То были работяги иного толка, и профессия у них была приближена к его собственной.

Люди орудовали топорами – молча и сосредоточенно. Также молча вороны расселись на кронах высоких дубов – тех, что остались после массовой рубки, ожидая, когда плотники закончат строить машины смерти и уступят место тем, ради которых птицы сюда и прилетели – воинам. Воронам было все равно, кто усеет своими телами луговину, превратив ее для них в пиршественный стол. Неумолимо приближалась зима, а за ней ползли голод, холод, болезни и смерть. Люди собирались успеть повоевать, птицы хотели успеть насытиться.

А за полем возвышался город, нахохлившийся словно стервятник на жердине с повешенным. Мозаика сложилась, но картина получилась уродливой.

Арлинг забыл об осторожности – слишком много черного солукрая быстро его истощило, и он едва снова не потерял сознание. Аккуратно вернувшись на опушку в свое тело, лежащее рядом с повозкой, с муравьями в сапоге и мухой на кончике носа, Регарди принялся слушать, о чем болтают его похитители. Особое внимание привлек их язык. Они говорили не на драганском, и кучеярами тоже не являлись. Покопавшись в недрах памяти, Арлинг выудил давно забытый язык, который учил еще в Императорской военной Академии. Язык главного союзника Согдарии – Агоды, тогда зубрили в обязательном порядке. За долгие годы жизни Арлинга в Сикелии он отвык от его звучания, даже в многолюдной Самрии агодийцев почти не встречалось. Вот откуда странный акцент Жуля и осторожные, точные движения, о которых Регарди подумал, но толком не задумался. Драганом этот Жуль только прикидывался. Как и ботаником-ученым.

– Надо ему еще лунной воды дать, – ворчал один из воинов у костра. Он постоянно щелкал пальцами и качал носком ноги, перекинутой через колено. Нервничал.

– Нельзя, – лениво отозвался Жуль. – Мы и так рискуем, что он не очнется. Арваксы его живым хотели. Ничего, ждать осталось немного. Час пролетит быстро. Вытащим парней и домой. Я уже по горло сыт Согдарией и этими драганами.

– А если… – начал нервный, но Жуль, который, очевидно, был у них командиром, его перебил:

– Все пройдет хорошо, как всегда. Мы не в первый раз это делаем.