Сага о Кае Лютом

— Да, хёвдинг, — кивнул Флиппи.

— И для чего это? Ты же столько зим ходил по морям без моего дара! У тебя лучшие корабли и лучшие воины!

— Страх, — коротко ответил сторхельт. — С того мига, как мне оторвала ногу тварь, я боюсь. Всё время. Теперь море для меня не друг, а враг, в нем нынче я вижу лишь смерть. Думаешь, мои хирдманы не затаскивали меня в воду? Думаешь, они сразу бросили меня наедине с хельтовым пойлом? Но только с твоим даром я вновь был счастлив, нырнув в соленые воды фьорда. Разделить дары на всех хорошо, но мне довольно и того, что я смогу выйти в море. И если для того надо поступиться гордостью, так тому и быть. К тому же ярл Гейр уже пошел под твою руку. Что не зазорно Лопате, то не зазорно и мне.

— Я… мне надо подумать, — только и смог сказать я.

Едва Флиппи вышел, как я велел вошедшему Хальфсену созвать мое малое вече. Правда, теперь оно стало чуть больше: добавился Гейр, а еще Фродр после перемены имени редко отходил от меня надолго.

Когда я рассказал, с чем приходил Флиппи, хирдманы заговорили не сразу. Видать, им, как и мне, было непросто. Одно дело — Гейр Лопата, что пришел ко мне с одними лишь рунами да пятью воинами, и совсем другое — Флиппи Дельфин с тремя кораблями и крепким хирдом. Да, у меня нынче людей было примерно вровень с ним, но я-то их большую часть набрал недавно, а хирдманы Флиппи ходят с ним не одну зиму. Я где-то слышал, что он очень редко ищет новых воинов, так редко, что попасть к нему почти невозможно.

Первым заговорил Фродр:

— Таков твой путь. Ты сам протянул нить меж вами.

— Всякий, у кого есть хоть толика ума, захочет тебя в хирд, — согласился Херлиф, — но не у всякого хватит духу признать тебя хёвдингом.

— Флиппи признал, а его хирд? — спросил Дометий. — Они могут не принять Кая.

— Да и с Дельфином не так всё чисто. На словах одно, а как на деле будет?

— Он подходил ко мне вчера, сразу после суда, — сказал Гейр. — Спросил, правда ли, что я стал хирдманом Эрлингссона. И больше ничего.

— А и впрямь… одолжи ему дар, — вдруг ляпнул Простодушный. — Сходи с ним в один поход.

Я глянул на Херлифа, как на умалишенного. А он продолжал:

— Судя по твоим словам, Флиппи пока плохо понимает, что такое стая. Пусть проверит ее на деле.

Глава 12

Я передал Флиппи, что схожу с его хирдом в один поход, и потом мы оба подумаем, что будет дальше. Передать передал, а после сообразил, что сделал так, как и хотел Дельфин: пообещал одолжить свой дар на один поход и взять его хирд под свою руку. Ну да ничего. Что так, что эдак, мне никакого убытка не грозит, разве что о моем даре станет известно слишком многим. Впрочем, врагов у меня на Северных островах вроде больше не осталось, а тем, у кого достаточно силы, чтоб меня поймать, выгоднее держать ульверов в друзьях.

И вот спустя несколько дней я отправился на пристань. Легко сказать «отправился», а на деле мы долго ломали головы, как это лучше сделать. Ходить я еще нескоро смогу, тащить меня на руках или на лавке — уж больно глупо, снаряжать телегу ради пары сотен шагов — еще глупее. Фагры предложили соорудить паланкин. А что? Считай, та же телега, только без колес и несут ее люди. Это и быстро, и просто, и можно закинуть меня на корабль прям в этой штуковине. Крышу с занавесями ульверы делать не стали, положили пару шкур, чтоб помягче было, да и сам я оделся потеплее. Нынче в море ветрено и холодно, уже дважды выпадал снег, хоть сразу растаял.

Когда я устроился в паланкине, думал, что придется силой заставлять кого-то его нести, но не успел и слова сказать, как впереди взялся за ручки Трудюр, а сзади встал Харальд Прекрасноволосый, он почему-то считал себя виновным в моих ранах. Так и отправились.

Правда, в Гульборге паланкины смотрелись уместнее, чем на узких раскисших улочках Хандельсби. На меня пялились все, мимо кого мы проходили, женщины смеялись, дети спрашивали, почему дядя не ходит сам. Хотя не раз и не два я слышал и оправдания, мол, у дяди твари откусили ноги. Ну а что, под шкурами-то их и не разглядишь.

Мой вид смутил и Флипповых хирдманов, ждавших на пристани. Уж не знаю, что им наговорил Дельфин, но они явно не жаждали пойти под руку какого-то поломанного юнца. Хорошо, что им хватило ума молчать. Если бы я услыхал хоть одно оскорбление, развернул бы Трудюра и вернулся обратно в дом, к теплому очагу и пряному пиву.

Почти шесть десятков воинов стояли передо мной, воинов опытных, немало повидавших, но при этом искренне преданных своему хёвдингу — Флиппи Дельфину. Да, они не смогли его вытащить из хмеля, но ведь не разбежались по другим хирдам и собрались по первому его зову.

— Приветствую, Кай Эрлингссон! — сказал Флиппи, и с каждым словом из его рта вылетало облако пара. — Отдаю хирд тебе в руки и прошу наделить нас своей удачей!

Я быстро пробежался глазами по его людям и обнаружил, что там едва ли не треть — хускарлы. Понятное дело, там были и хельты, причем не как у меня — сплошь десятирунные, а всякие — от десятой до четырнадцатой руны. Были и сторхельты, правда, всего два, помимо Флиппи. Но хускарлы… я забыл предупредить Дельфина.

Чуток посомневавшись, я подозвал Флиппи и негромко ему сказал:

— Хускарлов в стаю не возьму. Тяжко им будет, могут и помереть. Да и хельтам лучше быть осторожнее.

Дельфин хоть и не понял причины отказа, но кивнул.

— Пусть подходят по одному. А ты будешь первым…

Я положил руку на плечо Флиппи и легко втянул его в стаю. Он немного постоял, прислушиваясь к себе, встряхнулся и аж помолодел. Его лицо разгладилось, а в глазах появились искорки, те самые, что я видел у него тогда, после боя с хуоркой. Потом он велел своим хирдманам подходить ко мне. И я делал то же самое: клал руку на плечо воина, принимал его в стаю и отпихивал в сторону, показывая, чтоб подходил следующий.

Это присоветовал Дометий. Он сказал, что скоро о моем даре узнают многие, вот только пусть лучше думают, что он действует лишь при касании, иначе все, с кем я перемолвлюсь хоть словечком, испугаются, что уже попали под мое влияние, начнут выдумывать глупости и сваливать на меня вину за свои несчастья. Это лишь мои волки знают, что я не всякого возьму, да и нет ничего дурного в стае, но люди часто верят в то, что им хочется, и не слышат правду.

Когда огонек последнего Флиппова хельта загорелся внутри меня, я поднял голову и обомлел. Не только я, все, кто был в стае или только что попал в нее, тоже замерли, уставившись на море или на небо. С чем бы сравнить? Казалось, будто я всю жизнь ходил в полутьме со свечой в руке и видел только то, что попадало в небольшой круг света от нее, а остальное лишь мелькало смутными очертаниями. А потом появилось солнце и показало всё то, о чем я прежде и не догадывался. Вместо деревянной стены я увидел весь дом, вместо камней — огромные горы, вместо небольшой лужицы — необъятное море.

Под дощатым причалом я ощущал не просто воду, я чуял ее насквозь, слышал плеск мелких рыбешек… Не просто отмель перед собой, как это было у моего живича, а всё побережье на сотню шагов вокруг. Я видел толщу воды и морское дно, как видел бы насквозь ущелье с вершины горы, правда, не совсем глазами, а как-то иначе.

И небо… теперь оно говорило со мной! Запах ветра, очертания облаков, цвет утреннего зарева, легкая водяная пыль на моем лице — всё это было не просто так. Я знал, что скоро набегут тучи, выплеснут воду и быстро уйдут, что Хьйолкег закроет одну ноздрю и задышит другой, сменится ветер, и к ночи сильно похолодает.