Салават-батыр

— Устинья — его вторая жена, — сообщил секретарь. — Первую зовут Софья Дмитриевна. Она родила ему пятерых детей. Двое умерли. Старший из трех оставшихся в живых — сын Трофим. Ему лет десять. А еще две младшие дочери есть — Аграфена и, кажется, Христина.

— Где же они теперь?

— По особому указанию ее величества государыни-императрицы всю семью препроводили в Казанскую тюрьму.

— Выходит, у злодея одновременно две жены? Как же сие понимать? — недоумевал Петр Иванович.

— А чему тут удивляться? Раскольник, как сказывают, в церковь не ходит и, стало быть, веру нашу не признает, — презрительно усмехнулся Чучалов.

— Ну да, конечно, вы правы-с, — со вздохом ответил Рычков.

Секретарь канцелярии вдруг зябко поежился, потом встряхнулся и слегка потянулся.

— Прошу меня извинить, Петр Иваныч, — сказал он, медленно поднимаясь с места. — Но я вынужден признаться, что сильно утомился. Ежели я не передохну хотя бы самую малость, днем на службе от меня не будет никакого толку…

Рычкову не оставалось ничего другого, кроме как вежливо откланяться.

— Премного благодарен вам, Петр Никифорович! Остальное, смею надеяться, вы доскажете позже.

Дома его с нетерпением поджидала Алена Денисьевна.

— Почто не спишь, Аленушка?

— Помилуй, Петруша. Да как же я могу спать, когда тебя дома нет!

— Так я и знал, — устало произнес Рычков, целуя жену в лоб.

Только он начал раздеваться, как раздался пушечный залп и в тот же момент зазвенели стекла окон. Вслед за первым раздался второй, потом третий…

Прислушиваясь к звукам канонады, Рычков вначале замер, потом вдруг опомнился и бросился в переднюю.

— Я непременно должен быть с солдатами!

— В такую-то стужу? — встревоженно спросила Алена Денисьевна.

— Для меня крайне важно писать все с натуры, быть слышателем и самовидцем всего происходящего…

Рычков проворно сунул ноги в валенки, нахлобучил на голову меховую шапку, сдернул с вешалки шубу и, запахиваясь на ходу, выскочил наружу.

VI

Тем временем Салават переезжал из одного аула в другой, набирая башкир в войско Пугачева, и однажды навестил Селяусена.

— Как поживаешь, дускай [71] ? — кинулся к нему тот, не скрывая своей радости.

— Хорошо, — ответил Салават.

— И каким же ветром тебя к нам в Бушман-Кыпсак занесло?

— Да вот, Петр-батша послал народ собирать. А отец твой, Кинья-агай, просил меня к тебе по пути заехать, сказать, что тебя батша к себе требует.

— Так ведь и трех суток не прошло, как я там был, — удивился Селяусен. — Случилось что?

— Да нет, пока все по-старому. Просто у батши до писарей большая нужда, кто по-нашему писать умеет.

71

Дружок.

— А ты?

— Нет, брат, такая работа не по мне. Я хочу сам с войсками Абей-батши сражаться.

— И Бугасай, как я вижу, согласился тебя отпустить?

— Еще бы. Башкортам он всегда рад, особенно конным. Он мне поручил указы повсюду развозить, своих да инородцев против войск Абей-батши настраивать. А про тебя сказывал, будто ты вместе с отцом наловчился фарманы [72] писать. Батша знает, что с фарманами сподручнее к народу обращаться.

— Ну и как, удается тебе людей привлечь?

72

Письменный указ, повеление, приказ.

— Скажу честно, многие сомневаются, не верят, что Бугасай настоящий батша. Да и яицких казаков, которые их раньше грабили, побаиваются.

— Ничего не поделаешь, придется нам всем — и башкортам, и другим — с казаками объединяться. Другого выхода у нас нет. Одним не управиться. Без помощи Бугасая от царского ярма мы ни за что не избавимся. Только он может нам помочь земли наши назад вернуть.

— А ты сам… Сам-то ты веришь, что он настоящий батша? — спросил Салават.

Его вопрос застал Селяусена врасплох. Он немного подумал и, пожав плечами, сказал:

— Нам-то с тобой какая разница, настоящий он или нет? Главное для нас то, что он против Абей-батши воюет. Это нам на руку. С такой опорой легче будет с чужаками справиться…

Обсудив с приятелем вопросы, касающиеся будущей судьбы башкирского народа, Салават поехал дальше, а сын Киньи Селяусен отправился после недолгих сборов в «царскую ставку».

По пути он заехал в несколько аулов, надеясь завербовать в свой отряд как можно больше соплеменников. Он изо всех сил старался убедить их поддержать Пугачева. От них же Селяусен наслышался о выдающихся успехах Салавата, о его доблести и бесстрашии. Емельян Пугачев сразу же оценил мужество и способности молодого человека, произведя его в полковники.

«Надо же, про то, что в ставке творится, доложил, а о своих подвигах умолчал», — отметил про себя Селяусен.

Салават действительно не щадил себя. Он стремился делать все от него зависящее, чтобы приблизить победу над ненавистным царским режимом, поскорее очистить дорогой его сердцу родной Урал от захватчиков. Почти каждая волость, где ему довелось побывать, готовила и снаряжала своих людей на подмогу пугачевцам. Большинство башкирских старшин поддались на уговоры Салавата, дав согласие примкнуть к восставшим. И лишь немногие отказались их поддержать, сохранив верность властям.

Согнанный и изгоняемый с исконных своих земель, ограбленный, унижаемый, притесняемый и беспощадно угнетаемый русскими помещиками, владельцами заводов и чиновниками, задавленный непосильными податями и беспросветной нуждой башкирский народ активно вливался в пугачевское движение.

VII

Не остались в стороне от происходящих событий и старшины тринадцати волостей Исетской провинции. Глава Мякатинской волости [73] ,башкир по имени Бадаргул, прославился еще во времена восстания Батырши.

73

Территория Мякатинской волости отошла к Челябинской области (Касли).

Пугачеву было известно, каким огромным влиянием и уважением пользовался среди башкир Зауралья Бадаргул Юнаев — депутат Уложенной комиссии от Исетской провинции. Поэтому появление старшины Мякатинской волости в ставке стало для него большим событием. Он был польщен.

Несмотря на это, Пугачев отнесся к Бадаргул у поначалу с некоторой настороженностью, встретив его прямым вопросом:

— Зачем пожаловали?

Бадаргул Юнаев отлично знал себе цену и вел себя с достоинством, без какого-либо заискивания.