Сальватор
Шрифт:
«Надо все бросить, – повторял господин Сарранти, – и обратиться в этой великой битве к народу и армии».
И утром 29 июня произошло событие, которое, казалось, полностью подтвердило справедливость слов этого сурового и непреклонного советника.
Около шести часов утра все изгнанники Мальмезона – те, кто жил в Мальмезоне, уже стали изгнанниками – были разбужены яростными криками: «Да здравствует император! Долой Бурбонов! Долой предателей!»
Все стали ломать голову над тем, что же означали эти крики, которых не было слышно с того самого дня, когда под окнами Елисейского
Господин Сарранти был, казалось, в курсе того, что происходило. Он стоял одетым в комнате, которая находилась перед покоями императора.
Прежде чем император позвал кого-нибудь для того, чтобы узнать о причинах этого шума, господин Сарранти вошел к нему.
Вначале он взглянул на кровать: она была пуста. Император был в библиотеке, прилегавшей к спальне. Сидя у окна и положив ноги на подоконник, он читал Монтеня.
Услышав шаги, спросил, не оборачиваясь:
– Кто это?
– Сир, – послышался знакомый голос, – вы слышите?
– Что?
– Крики «Да здравствует император! Долой Бурбонов! Долой предателей!».
Император грустно улыбнулся:
– Что это, дорогой Сарранти?
– То, сир, что это кричит дивизия Брайера, которая возвращается из Вандеи и остановилась перед оградой замка.
– И что с того? – продолжал император все тем же тоном, так же спокойно или даже безразлично.
– Что с того, сир?.. Эти храбрецы намерены пойти еще дальше. Они заявляют, что хотят, чтобы им вернули их императора. В противном случае, если их командиры не пожелают обратиться с этим к вам, они хотят сами прийти к Вашему Величеству и просить вас возглавить их.
– А что дальше? – снова повторил Наполеон.
Сарранти подавил вздох. Он хорошо знал императора: это было не безразличие, а неверие в успех.
– Так вот, сир, – сказал господин Сарранти, – генерал Брайер здесь и просит разрешения войти, чтобы передать Вашему Величеству желание своих солдат.
– Пусть войдет! – сказал император, вставая и кладя раскрытую книгу на подоконник. Как человек, который собирается продолжить чтение интересной книги.
В комнату вошел генерал Брайер.
– Сир, – сказал он, почтительно поклонившись Императору. – Я и моя дивизия находимся в полном подчинении Вашего Величества.
– Вы прибыли слишком поздно, генерал.
– В этом нет нашей вины, сир. Надеясь прибыть вовремя для того, чтобы защитить Париж, мы в день преодолевали по десять – пятнадцать лье.
– Генерал, – сказал Наполеон, – я отрекся от престола.
– От титула императора, сир, но не от генеральского звания.
В глазах Наполеона вспыхнул огонек.
– Я предложил им свою шпагу, но они от нее отказались, – сказал он.
– Они отказались!.. Кто же это, сир?.. Простите меня за настойчивость, Ваше Величество.
– Мой брат Люсьен.
– Сир, ваш брат принц Люсьен не забыл, что 1-го брюмера он был председателем Совета Пятисот.
– Сир, – вмешался Сарранти, – прислушайтесь к голосу этих десяти тысяч человек, которые стоят под вашими окнами и кричат
«Да здравствует император!». Это – голос народа, это – последнее усилие Франции, последняя милость судьбы… Сир, во имя Франции, во имя вашей славы…– Франция не умеет быть благодарной, – прошептал Наполеон.
– Не кощунствуйте, сир! Мать не может быть неблагодарной.
– Мой сын находится в Вене.
– Ваше Величество знает туда дорогу.
– Моя слава похоронена на равнинах Ватерлоо.
– Вспомните, сир, что вы говорили в Италии в 1796 году: «Республика как солнце. Только слепец или безумец станет отрицать ее свет!»
– И подумайте, сир, о том, что у меня под командой десять тысяч свежих и преданных вам войск, которые еще не измотаны боями, – добавил генерал Брайер.
Император на мгновение задумался.
– Пошлите за моим братом Жеромом, – сказал он.
Через несколько минут в комнату вошел самый младший из братьев императора. Тот, кто остался верен ему, тот, кто, будучи вычеркнут из числа монархов, дрался, как простой солдат. Он был еще бледен вследствие двух ранений, полученных им в сражениях при Катре-Бра и около фермы Гумон, и усталости, вызванной его усилиями по обеспечению отхода армии.
Император протянул ему руку и внезапно, без вводных предложений, сказал:
– Жером, что ты передал под командование маршала Суля?
– Первый, второй и шестой корпуса, сир.
– Реорганизованные?
– И доукомлектованные.
– Сколько там солдат?
– Тридцать восемь – сорок тысяч человек.
– А сколько, вы говорите, у вас, генерал?.. – продолжал император, повернувшись к Брайеру.
– Десять тысяч.
– Да еще не меньше сорока двух тысяч у маршала Груши. Сорок две тысячи свежих солдат, – добавил Жером.
– Искусители! – пробормотал Наполеон.
– Сир! Сир! – воскликнул Сарранти, молитвенно сложив ладони, – вы стойте на пути спасения… Вперед! Вперед!
– Хорошо, благодарю тебя, Жером. Не уходи далеко, ты мне, возможно, еще понадобишься. Генерал, ждите моего приказа в Рюэле. А ты, Сарранти, садись за стол и пиши.
Бывший король и генерал поклонились и вышли. В сердцах обоих загорелась надежда.
С императором остался один господин Сарранти.
Он уже сидел за столом и ждал, держа в руке перо.
– Пишите, – сказал Наполеон.
И начал с рассеянным видом диктовать:
– «В правительственную комиссию».
– Сир, – сказал Сарранти, бросая перо на стол, – я не стану писать этим людишкам.
– Ты не станешь писать этим людишкам?
– Не стану, сир.
– Почему же это?
– Потому что эти людишки – смертельные враги Вашего Величества.
– Но они всем обязаны мне.
– Тем более, сир. Есть такие великие благодеяния, что отплатить за них можно только неблагодарностью.
– Но я приказываю тебе писать.
Господин Сарранти встал, поклонился и положил перо на стол.
– В чем дело? – спросил император.
– Сир, давно прошли те времена, когда побежденный приказывал своему рабу убить его. Писать в правительственную комиссию значит убить вас еще вернее, чем по самую ручку всадить вам в грудь кинжал.