Сальватор

– Кто такой этот господин Луи Рено? – спросил граф Рапт после того, как слуга ушел приглашать аптекаря.

Глава CXV Вольтерьянец

Секретарь взял досье на господина Луи Рено и прочел:

«Господин Луи Рено, аптекарь, предместье Сен-Жак, владелец двух или трех зданий и в частности дома, расположенного на улице Ванно, который он избрал местом проживания и в котором проживает дюжина избирателей, чьими голосами он располагает. Врожденный буржуа, бывший жирондист, ненавидит Наполеона, называя его не иначе, как господин де Буонапарте. Терпеть не может церковников, называя всех их собирательным словом попы. Человек, с которым следует обходиться аккуратно, классический представитель вольтерьянцев, подписчик всех либеральных газет и журналов, Вольтера в издании Туке. Табак носит в табакерке с изображением Хартии».

– Черт возьми, о чем же он, интересно, попросит? – произнес граф Рапт.

– Узнать этого не удалось, – ответил Бордье. – Но…

– Тихо! Вот и он, – сказал граф.

В комнату вошел аптекарь.

– Входите, входите, мсье Рено, – сказал приветливым голосом кандидат в депутаты. Увидев, что аптекарь робко застыл на пороге, он подошел к нему, взял его за руку и чуть ли не силой усадил в кресло.

Попутно граф Рапт успел крепко пожать руку аптекаря.

– Это слишком большая честь для меня, мсье, – прошептал аптекарь. – Честное слово, слишком большая честь.

– Как! Слишком большая честь? Такие замечательные люди, как вы, мсье Рено, встречаются очень редко. Но когда встречаются, я с удовольствием жму им руку. Кстати, некий великий поэт сказал:

Все смертные равны. Совсем не тем, в какой семье рождаются,А добродетелью своей они лишь только различаются.

Вы ведь знаете имя этого великого поэта, не так ли, мсье Рено?

– Да, господин граф: это бессмертный Аруэ де Вольтер. Но в том, что я знаю и восхищаюсь господином Аруэ де Вольтером, нет ничего удивительного. Меня удивляет то, что вы меня знаете.

– Знаю ли я вас, дорогой мсье Рено! – сказал граф Рапт тем же самым тоном, каким Дон Жуан произносил: «Дорогой господин Диманш, знаю ли я вас? Думаю, что да, и уже давно!» – И мне особенно приятно сознавать, что вы пришли ко мне с улицы Сен-Жак. Если я не ошибаюсь, вы ведь живете теперь на улице Ванно?

– Да, мсье, – ответил аптекарь, удивляясь все больше и больше.

– И чему же я обязан счастью видеть вас у себя, дорогой мсье Рено?

– Я прочел ваш предвыборный манифест, господин граф.

Граф кивнул.

– Да, я прочел его, и даже дважды, – подтвердил аптекарь, – и та ваша фраза, в которой вы говорите о несправедливостях, творящихся под прикрытием религии, заставила меня, несмотря на все мое отвращение, выйти из моего мирка – я ведь философ, господин граф, – и прийти к вам для того, чтобы сообщить вам несколько фактов в подтверждение ваших слов.

– Говорите, дорогой мсье Рено, и знайте, что я буду очень и очень признателен вам за те сведения, которые вы хотите мне дать. Ах, дорогой мсье Рено, в какое грустное время мы живем!

– Время лицемерия и ханжества, мсье, – тихим голосом ответил на это аптекарь, – когда господствуют попы! Известно ли вам, что недавно случилось в Сент-Ашеле?

– Да, мсье, да.

– Судейских, маршалов видели там во время процессии со свечами в руках.

– Это достойно сожаления. Но полагаю, что вы пришли ко мне вовсе не для того, чтобы поговорить о том, что произошло в Сент-Ашеле.

– Нет, мсье, нет.

– Тогда поговорим о делах. Ведь ваши дела одновременно и мои, дорогой сосед. Но присядьте же.

– Никогда, мсье!

– Почему же никогда?

– Просите меня обо всем, что угодно, господин граф, но только не о том, чтобы сесть в вашем присутствии. Это было бы слишком большой честью для меня.

– Что ж, не стану спорить. Говорите же, что привело вас ко мне. Но только как товарищу и другу.

– Мсье, я являюсь владельцем недвижимости и аптекарем. И с честью справляюсь с этими двумя делами, как вам, очевидно, известно.

– Я знаю об этом, мсье, знаю.

– Я работаю аптекарем вот уже тридцать лет.

– Да, понимаю: вы начали с аптекаря и потихоньку сумели стать домовладельцем.

– От вас ничего нельзя скрыть, мсье. Так вот, смею сказать, что за тридцать лет, хотя мы и пережили консульство и империю господина Буонапарте, господин граф, ничего подобного мы не видели.

– Что вы имеете в виду? Вы пугаете меня, дорогой мсье Рено!

– Торговля идет из рук вон плохо! Мы едва зарабатываем на пропитанье, мсье!

– И в чем же причины подобного застоя, особенно в вашем деле, дорогой мсье Рено?

– Это уже не мое дело, господин граф. Я говорю вам об этом для того, чтобы показать, что у меня нет никаких личных интересов. Вот уже три месяца, как я передал дело в руки моего племянника.

– Надеюсь, на хороших условиях? По-родственному?

– Точно, по-родственному: в рассрочку. Так вот, господин граф, торговля в руках моего племянника остановилась, на некоторое время даже прекратилась. Когда я говорю на некоторое время, я выражаю надежду, а не уверенность. Представляете, никто ничего не делает, господин граф.

– Черт! Черт! Черт! – произнес с напускным волнением будущий депутат. – И что же или кто же мешает торговле вашего племянника, дорогой мсье Рено? Его политические взгляды или ваши, слишком смелые, быть может?

– Ни то и ни другое, мсье. Политические взгляды тут вовсе ни при чем.

– А! – снова произнес граф с хитрым видом, придавая своим словам интонацию некоторой простоты, которая, следует отметить, не была ему привычна, но которую он посчитал необходимой для того, чтобы завоевать доверие собеседника. – Так, значит, у нас есть аптекари и помоложе…

– Да. Господин Гаде-Гасикур, аптекарь так называемого императора, господина де Буонапарте. Вы ведь знаете, что я зову его только господином де Буонапарте.

– Именно так очень любил его называть Его Величество Людовик XVIII.

– Я этого не знал. Король-философ, которому мы обязаны Хартией. Но, возвращаясь к торговле моего племянника…

– Я не смел вернуть вас к этой теме, дорогой мсье Рено. Но поскольку вы сами об этом вспомнили, с удовольствием выслушаю вас.

– Так вот, как я уже сказал, будь то жирондист или якобинец, роялист или сторонник империи, – я всех их называю наполеоновцами, мсье.