Самая яркая звезда на небе

— Нет, Риддл, не думаю, что множественные оргазмы могли бы ухудшить проклятье.

Его губа дёрнулась. Он закрыл глаза и собрал свои разрозненные эмоции. Статическое электричество в комнате стихло.

— Я думал, что потерял тебя.

— Что?

— Я умолял тебя остаться и подумал, что ты всё равно ушла, — если бы она могла найти способ вернуться, она бы им воспользовалась. Она провела бoльшую часть года в его поиске. Пока не отвлеклась на своё проклятье… и Тома Риддла.

Сказала бы она ему сначала? Попрощалась бы с ним?

Нет… Она бы ушла без предупреждения… Потому что рассказать ему означало, что ей придётся смотреть, как он ломается, — этого она не могла сделать. Ей было невыносимо от того, что он ей всё ещё был небезразличен.

— Почему ты мне не сказала, что снова стало хуже?

— У меня всё под контролем, — ответила она.

— Твоё присутствие в больничном крыле указывает на обратное.

— Возможно, но ещё я с тобой рассталась, поэтому мои проблемы не твоего ума дело.

Несмотря на осязаемый гнев, он ясно дал ей понять, что никогда не причинит ей вреда.Она не отреагировала — усталость не позволяла ей ответить на его переменчивые эмоции.

— Нет, Гермиона, когда дело касается тебя — это всегда моё дело! Мне неважно, как ты называешь наши отношения! — его глаза вспыхнули, а губы изогнулись в оскале. От собственничества в его словах у неё сжался желудок. Она замерла, пытаясь сесть прямо, чтобы лучше его видеть, но её пронзила стреляющая боль.

Чёрт бы побрал это проклятье!

Её челюсть стиснулась, выпустив воздух между зубов с шипением. Гермиона сжала руки в кулаки, чтобы сдержаться от конвульсий. Она уже выучила на собственной шкуре, что резкие движения делают хуже. Давление нарастало в груди, будто она пыталась не дышать, но она не могла удерживать кислород дольше. Её лёгкие расширились, создав резкий звук в повреждённых голосовых связках.

— Чёрт! — он вскочил на ноги.

Гермиона поморщилась:

— Это пройдёт, — выдавила она. Её мышцы расслабились. Она дышала медленными, размеренными вдохами.

— Оно с тобой делает это?

Она облизнула губы. Этот приступ был короче остальных. Целитель Сплин сказал ей, что если проклятие не лечить, то можно ожидать внезапных приступов. К сожалению, время и тяжесть этих приступов будут непредсказуемы.

— Помимо прочего.

Он молчал, наблюдая, как она приходит в себя. В итоге он снова сел, но напряжение в его позе никуда не ушло:

— Похоже, мы оба хранили секреты, — сказал он почти через пять минут.

— Да, ну, мои секреты не включают в себя причинение вреда чужим жизням.

Как только симптомы стали терпимыми, она вернулась к своему учебнику или, по крайней мере, сделала вид, что занимается. Она не могла сосредоточиться, когда он наблюдал за ней. Его тёмные, завораживающие глаза бегали по её телу, словно он мог вскрыть её душу. От него ничего не укрылось. Она чувствовала себя беззащитной перед ним.

Её сердце учащенно забилось, а по щекам распространился слабый румянец, когда она перевернула страницу, делая вид, что читает отрывок о каргуньях, не вникая ни в одно слово.

Она не могла удержаться от того, чтобы не следить за каждым его движением. Он откинулся в кресле, вздохнул и поджал губы. Его пальцы провели по тёмным волосам, позволив прядям упасть на лоб. Затем он наклонился вперёд, упираясь локтями в колени. Кедр и перечная мята — столь отчётливый аромат Тома.

Она больше не могла даже притворяться, что учится.

— У меня для тебя кое-что есть, — сказал он.

— Риддл, чтобы починить это, понадобится не только перо, — ворчала она. — Некоторые вещи невозможно исправить.

На его лице мелькнула какая-то эмоция, но она исчезла прежде, чем она её определила. Он направил все свои силы на то, чтобы сдержаться:

— Это не перо.

— Пожалуйста, перестань, от этого сложнее…

— Дай мне шанс, чтобы…

— Ты натравил на меня чёртову змею, Риддл! — слова вырвались резким шипением. — Ты запер меня в комнате, забрал палочку и направил в меня змею! От твоих действий я была беззащитна, в ужасе и в ловушке! А потом смеялся надо мной за это!

Его глаза сузились, пока он приближался к койке, он схватил её за подбородок и заставил на него посмотреть:

— Ты ушла от меня! Бросила меня! Я был в аду из-за тебя! Может, у меня были секреты. Я совершил ошибки, которые не могу исправить, но я чертовски старался ради тебя! Я хотел дать тебе всё! А потом ты пропала! Ты вела себя, будто всё это больше не важно! После всего… — произнёс он хриплым голосом. Её глаза расширились, глядя на него. Она никогда не видела его таким искренним, и тогда она поняла. Ему тоже было больно. Возможно, он не мог это облечь в слова и не знал, как совладать с болью, но она ранила его. Глубоко.

Он смотрел на неё своими плавящимися тёмными глазами. Теми, в которых она могла бы утонуть.

— Это не значит, что так можно, — прошептала она. Между ними было что-то уязвимое. Любое резкое движение — и один может разбиться вдребезги.

Его глаза медленно закрылись, и напряжение ослабло. Он прижал её лоб к своему:

— Возможно, нет… — признал он. — Я думал, ты поймёшь, как сильно ты мне дорога.

Она сглотнула:

— Да, но всё сложно.

— Теперь я это понимаю, — он знал, насколько личной для неё была Тайная комната. Василиск.

— Это что-нибудь изменило бы?

Он ослабил хватку на её подбородке и провёл пальцами по коже, чтобы обхватить её щёку. Он вновь открыл глаза и был так близко. Их носы соприкоснулись. Дыхание смешалось. Чувство было столь пронзительным и интимным, но она не могла отпрянуть. Ей нужен ответ. Она хотела его.

— Да, — сказал он. — Это бы всё изменило.

Он отпустил её и отвернулся. Гермиона выпустила воздух, который, как оказалось, задержала. Она вернулась к книге на коленях, не обращая внимания на учащённое сердцебиение. Она поборола бабочек, порхающих в животе, и позволила волосам упасть на плечо, чтобы скрыть румянец на щеках. Кислород поступал в её легкие и выходил из них с ускоренной скоростью. Проклятье! Ей нужно было вернуть контроль над своими чувствами!

Она слышала, как он копается в своей сумке, а затем он бросил матерчатый свёрток на её книгу. Ткань была грубой и в пятнах высохшей крови. Она чувствовала тяжёлый вес предмета на коленях.

— Что…

— Просто открой его, Гермиона, — он встал со стула, отвернувшись к окну. Солнце садилось, заливая тёплым свечением больничное крыло. От золотого часа его кожа сияла. Она видела всполохи коричневого в его чёрных волосах и глазах. Он такой красивый.

Гермиона вернула своё внимание свёртку на коленях. Она поколебалась, прежде чем любопытство взяло верх. Осторожно развернув ткань, она отшатнулась от неприятного ощущения, которое она оставила на пальцах. Ткань была почти мокрой. Могла испачкать книгу.