Самайнтаун

– Ну, если переживу эту осень, то смогу уйти на пенсию уже весной и безбедно жить до конца своих дней.

– Не хочу тебя расстраивать, но ты ее не переживешь. Закон есть закон. – Джек сунул большой палец за уцелевшую подтяжку и, развернувшись на каблуках дерби, двинулся прочь, оставляя фонтан, алтарь, предателей и разруху позади. – Когда я казню Ламмаса, я приду казнить тебя.

– Хорошо, – кивнул Ральф ему вслед. В его прокуренном хриплом тембре звучало что-то, что показалось Джеку облегчением. – Но сначала разберись с Ламмасом. Пусть у тебя получится.

Клематисы, как и кровь, теперь были всюду. Лужи с ними, извергнутые туристами и жителями, хлюпали у Джека под подошвами. Вся городская площадь напоминала красно-фиолетовое море. Похолодевший ветер трепал брошенные шатры, сломанные прилавки лежали на земле в окружении разбросанных амулетов, книг, тотемов и раздавленных тыкв. Даже самые жадные торговцы кинулись бежать, оставив вещи, когда поняли, что началось. Джек никогда не забудет, как люди метались и падали, давились кровавыми лепестками, что все лезли, лезли у них изнутри. Несколько умерло на месте – как правило, то были старики, но большинство просто мучительно кричало. Всех, у кого обнаружились симптомы клематисовой лихорадки, госпитализировали, но Джек сомневался, что даже местный ковен сможет им чем-нибудь помочь. Утешало лишь то, что болезнь, похоже, была не заразной: пока Джек в пылу всеобщей истерики бросался от человека к человеку, он увидел, как один юноша поцеловал свою девушку, чтобы успокоить. Из ее губ к его губам прижимались цветочные лепестки, но спустя несколько часов, когда девушка все-таки задохнулась у него на руках, юношу недуг так и не коснулся. Очевидно, причина была не в воздухе, а может быть, в еде… Хотя какая уже разница, когда лекарство в любом случае можно найти лишь у одного человека?

В тот момент у Джека что-то кольнуло в груди, и он немного наклонился вперед. Барбара будто тоже почувствовала это, туго обвилась вокруг его лодыжки жгутом.

– А? Барбара? Нет-нет, я не проиграю так просто, обещаю, – успокоил он ее, жужжащую. Джек не любил врать, поэтому в любую ложь отчаянно заставлял верить и самого себя тоже, настолько, что она мало-помалу становилась правдой. – Ты хорошо позаботилась о той беременной женщине. Ее забрали, да? Умница, умница.

Барбара вернулась к нему со Старого кладбища, еще когда он стоял у фонтана, не в силах ни подойти к нему ближе, ни уйти прочь, парализованный тем, как, оказывается, больно не суметь выполнить обещание. Только Барбара, нежно к нему прильнувшая, заставила тогда Джека наконец-то отпустить последнего прямого потомка Розы и перестать мысленно молить ее о прощении. Барбара же и прикатила к нему с кладбища потерянную тыкву – опять треснутую, но более-менее пригодную для носки. Джек подобрал ее – выпрашивать у Наташи новую, уже третью за месяц, было чревато – и двинулся домой. К тому моменту пострадавших людей на площади не осталось, автобусы с уцелевшими туристами разъехались, и Призрачный базар полностью опустел, действительно превратившись в безликое привидение той радости, что здесь царила.

По пути до Крепости Джек хорошенько почистил свою тыквенную голову и привел ее в божеский вид, умыв в Немой реке. Заодно он умылся сам – протер руки, шею, немного одежду – и передохнул. В левом подреберье, прямо возле сердца, пульсировало при каждом шаге, отчего Джека то и дело бросало из жара в холод и обратно. Из-за этого домой он не вошел, а ввалился, но тут же выпрямил спину и взял себя в руки, когда обнаружил в гостиной Франца, разлегшегося на тахте.

– Ах, Джек! – Он сразу вскинул руки в театральной манере. – Фестиваль в этом году выдался просто головокружительный, ты согласен? Нет, крышесносный! Выходишь на улицу, и прямо-таки башку срывает от…

– Я понял, Франц, – вздохнул Джек. – Ты видел, как я ходил по площади без головы.

Франц улыбнулся от уха от уха.

– Ага, видел. Так вот о твоем безбашенном поведении… – И он продолжал сыпать однотипными шутками пулеметной очередью.

– Очень свежо и оригинально, Франц. Молодец, продолжай стараться.

Под этот юмористический аккомпанемент Джек прошел к зеркалу в прихожей, снова снял тыкву – после долгого дня от любой тяжести ныли плечи – и отложил ее на комод, заставленный парфюмерными флаконами Франца и губными помадами Лоры и Титы. Затем он посмотрел в зеркало и поправил кружевной воротник. Пальцы за ним проваливались в пустоту горловины, и Джек, несмотря ни на что, заставил себя подбадривающе улыбнуться своему отражению. Точнее, он представил, как улыбается.

– Мы в полной заднице? – спросил Франц из гостиной.

– В беспросветной, – честно ответил Джек.

– Тебе тут, кстати, трезвонят на домашний уже несколько часов, – сообщил Франц, потягиваясь. – Фанатки, наверное.

– Знаю, – сказал Джек. – Но вряд ли это фанатки.

Только он успел задуматься о том, как же ему унять волнения в городе, стационарный телефон зазвонил опять, да так, что аж начал подпрыгивать на своей тумбе-консоли. Джек, однако, удивлялся не столько количеству этих звонков – они и впрямь стали следовать дин за другим, сколько тому, что возмущенные жители и местные репортеры до сих пор не осаждали Крепость. Очевидно, худшее начнется завтра. Значит, и разбираться с этим Джек тоже будет завтра. Сейчас были проблемы поважнее.

– Как девочки? В порядке?

– Титания все еще в больнице, пытается «договориться» с цветами, как она выразилась. Не понял, что это значит, но, надеюсь, что поможет. А Лора, как всегда, наверху. – Франц откинул голову на спинку, посмотрел в потолок и прислушался. – Не верю, что говорю это, но она, похоже, плачет. Полчаса назад успокоилась и начала играть, а теперь вон опять. Наверное, из-за Наташи. Она ведь прямо у нее на руках, ну, это…

– Что?

Джек встрепенулся и замер, как тогда, когда увидел Винсента Белла подвешенным на фонтане. Всех, кого Джек терял, он терял одинаково болезненно, независимо от того, любил или нет. При мысли же о Наташе, которую он видел всего пару часов назад, бойко раздающую указания волонтерам и официантам, у него и вовсе чуть не подкосились ноги.

– Она не умерла, – поспешил утешить его Франц, наполовину свесившись с тахты и размахивая оттуда руками. – Но в коме. Говорят, ее ввели в нее искусственно, какая-то проблема с легкими… У нее, оказывается, бронхиальная астма от цветения, вот она в Самайнтаун и переехала, где цветения не бывает никогда. Ты не знал?

«Конечно, знал, – хотелось ответить ему. – Но забыл». Держать ее вдали от Ламмаса нужно было в первую очередь. Однако это лишь подтверждало догадку, что отрава была в пище, ибо Наташа всегда пробовала все свои блюда перед подачей – убедиться, доведены ли те до вкуса. И это же доказывало, что цель Ламмаса – уничтожить Джека не физически, а морально. Даже одного из самых отзывчивых, трудолюбивых и добродетельных людей Самайнтауна он не пощадил.

От этой мысли Джек резко вдохнул, а выдохнуть почему-то не смог. Вцепился ободранными о косу и землю ногтями в верхние ребра: те будто выворачивало наизнанку. Что-то царапало его изнутри – чувство, подобное тому, что возникло, когда Пак пронзил его на кладбище каким-то суком. Вспомнив об этом, Джек на всякий случай вернулся к зеркалу, расстегнул рубаху и обнажил плоскую бледную грудь с острыми ключицами, усыпанную веснушками. Мозолистыми пальцами он обвел область возле сердца, гладкую кожу, где уже не было никаких следов ранения. Тем не менее даже при надавливании было больно, будто там, внутри, в идеально сросшейся плоти, осталась предательская заноза и образовался гнойный нарыв.

В воздухе откуда-то все еще веяло цветочной сладостью.

– Слушай, Джек, мне надо рассказать тебе кое-что, – снова заговорил Франц из гостиной. Подниматься для этого ему, очевидно, было лень, а может, просто тяжело. Когда Джек только вошел в Крепость и заглянул за арку, то увидел, что толстовка на нем красная и задубевшая от крови, особенно капюшон, а глаза прозрачные-прозрачные, едва подсвеченные оранжевым где-то в глубине. Явные признаки истощения. – Насчет той истории, почему я хочу умереть… Наверное, тебе сейчас это не особо интересно, но я встретил на базаре женщину, которая, можно сказать, ответственна за это…

– Да-да, продолжай.

Джеку нужно было успокоиться и собраться с мыслями. Поэтому он пошел на кухню, открыл первый попавшийся ящик с резным прованским узором и выгрузил оттуда алюминиевую кастрюлю, которая как раз хорошо подходила для сырного супа с жареным беконом благодаря толстому антипригарному дну и широким ручкам. «Не знаешь, что делать – делай сырный суп», – повторял Джек про себя заповедь Розы, пока рылся в холодильнике, ища сливочное масло и другие ингредиенты. Обычно это и вправду помогало: нарезая сельдерей, он будто резал на части проблему, а когда раздавливал лопаткой комочки муки, то будто давил сомнения.