Сара Фогбрайт в академии иллюзий

Вырывая меня из раздумий, открылась дверь, и Хильди, легка на помине, боком вошла в комнату. Она поставила у порога увесистые сумки, и, отдышавшись, сообщила:

— Батя краску раздобыл да лестницу покрасил, а краска дрянная, не сохнет, и вонища такая, что сдохнуть можно. Ну, не зря ж её кто-то выкинул. Так я прихватила чё пожувать и назад, дома неча делать, мои по соседям живут. Ну, чё сидишь, воду согрей!

Горностай от шума спрятался в часы, но теперь понял, что это Хильди, и выбрался. Лёгким прыжком он оказался у сумок и принялся их обнюхивать и осматривать, будто в самом деле мог чуять запахи.

Я сходила за водой к умывальнику, заперла дверь и разложила портативный обогреватель. Если бы о нём узнали, нам бы здорово влетело. Но возможность пить чай в любое время была так привлекательна, что мы с Хильди шли на риск. И, кроме того, наш обогреватель ловко маскировался под устройство для заточки карандашей, и мы держали его прямо на столе, на виду, и когда к нам заходили с проверками, на него даже и не глядели.

— Первокурсника внизу встретила, — деловито сказала Хильди, сдвинув бумаги в сторонку и раскладывая пирожки на тканой салфетке. — Того, что с большими ушами. Спрашивал, чё там с его сочинением, а то в понедельник сдавать кровь из носу.

Спасибо Кристиану за идею, я теперь подрабатывала тем, что писала для юношей некоторые работы. Хильди служила посредницей и получала треть дохода.

— И куда он спешит? — пожала я плечами, отмеряя заварку. — До понедельника уйма времени! Уже почти готово.

Тут совесть слегка меня уколола. На самом деле я пока лишь прочла тему, и всё. Должно быть, виновата весна: попробуй сосредоточься, когда так и хочется петь, и лететь, и вообще что угодно, только не сидеть над тетрадями! Но я мигом придумала себе оправдание:

— Это тонкая работа, стоило бы понимать! Написать сочинение сможет любой дурак, а вот написать, сделав такие же ошибки, которые он сам бы сделал, чтобы миссис Гудинг ничего не поняла, да притом ещё написать на хороший балл…

Мы устроились на кроватях — стол как раз стоял между ними — и принялись за еду.

Третья кровать, всегда аккуратно заправленная, пустовала. Дита больше не жила с нами. Она успешно сдала экзамены, перевелась в академию отражений и теперь училась в столице.

Граф с лёгкостью от неё отказался. Мистер Харден сказал, что не отдаст ему дочь, а тот лишь устало махнул рукой и равнодушно ответил: «Хорошо. Я больше не хочу детей, это слишком утомительно». Так что никто даже и не узнал всей правды о Дите, разве только маркиз Скарборо, но он обещал молчать.

Зато какая поднялась шумиха из-за того, что нашлись сокровища предка графа Камлингтона, а вдобавок и сам предок! В газетах только об этом и писали, а ещё о том, что граф теперь — самый завидный столичный холостяк.

Мистер Харден тоже перевёлся в Эрхейвен, чтобы быть рядом с Дитой.

Он довольно быстро получил развод и право воспитывать дочь. Я думаю, его жена рассчитывала тут же выйти за графа Камлингтона — но едва она стала свободна, как граф, не известив её, внезапно покинул столицу и отбыл куда-то к морю. Смех, да и только!

Дита писала мне, что её мать не смирилась с участью брошенной женщины и пустилась на поиски графа. Мне его немного жаль. Надеюсь, она его не найдёт.

Сэм и Персиваль тоже переехали в Эрхейвен, чтобы учиться в королевской художественной академии (и я подозреваю, что за них замолвил словечко сам маркиз по просьбе господина Пинчера). Как бы там ни было, они перевелись и оканчивали первый курс уже столичными студентами. Кто-то щедрый оплатил им учёбу.

Жили они теперь в доме господина Пинчера одной большой семьёй, к общему удовольствию. Госпожа Кларк вела хозяйство, а господин Пинчер в свободное время обучал Сэма своему делу. В последнем письме тот хвалился, что они мастерят какое-то необычное кресло для миссис Оукли, и обещал нарисовать, когда оно будет готово.

Мы с Хильди искренне радовались за них.

Нам остались теперь лишь строчки, написанные их рукой, моментальные снимки и рисунки, которые Сэм вкладывал в свои письма — вот они в парке аттракционов, а вот в музее, а вот на кладбище, где похоронен Кеттелл, и Персиваль с унылым лицом возлагает к надгробию алые розы. Вот они на мосту запускают змея, вот кормят лошадей в зоологическом саду — всегда трое, Дита, Персиваль и Сэм. Я скучала по ним. Мне их не хватало.

Я писала письма, и Оливер приезжал по субботам, чтобы взять их и отправить. Но где лежит сегодняшнее письмо? Все бумаги перепутались…

— Мармадьюк, ищи! — скомандовала я, и призрачный горностай вспрыгнул на стол, а оттуда — на пол. Письмо, как выяснилось, застряло между ножкой и стеной. Долго же я бы его искала! Ну хоть пирожок в этот раз на него не положила, и то славно.

Взяв самопишущее перо, я приписала в конце листа: «Скоро лето, и мы обязательно увидимся. Дождаться не могу!».

Стрелки часов показывали полдень. Оливер как раз должен был приехать, а даже если придётся его подождать, не беда. Погода чудесная, солнечная, пусть и сырая, и в воздухе так и пахнет весной!

Я уже не боялась, что наткнусь на Дейзи или Голди, и уж тем более не боялась увидеть Кристиана, потому что он тоже больше здесь не учился. Кто-то сказал газетчикам, что непутёвый младший сын Эштонов — студент художественной академии. Знатный вышел скандал! Газетчики пытались прорваться в общежитие, смаковали отсутствие магического дара и вообще знатно перемыли Эштонам кости, несмотря на все их деньги, так что Кристиану пришлось не просто уйти, а бежать. И в свет, насколько мне известно, он с тех пор не выходил.

Я встретила Дейзи вскоре после того, как это случилось.

— Это ты виновата, — прошипела она. — Я знаю, это ты решила отомстить Александру!

— Чтоб ты знала, я давно и думать о нём забыла, — ответила я, нисколько не кривя душой. — Вспомни лучше, как ты кричала во дворе в день бала: «Это мой жених, Александр Эштон!». Как думаешь, сколько людей тебя услышало? Поди теперь угадай, кто выболтал всё газетчикам. Но если хочешь кого-то винить, вини себя.

Она прикусила язык и отошла, а я чуть позже на всякий случай спросила Оливера, не имеет ли он к этому отношения.

— Что вы, мисс Сара! — оскорбился он так искренне, что я сразу поняла: имеет. Всё-таки мы с ним давно и хорошо знали друг друга.

А из-за этого случая с практикой он уже почти совсем и не сердился.

Я собрала листы, вложила в конверты и спустилась по лестнице вприпрыжку. На крыльце задержалась, подставив лицо солнцу. Оливер уже приехал, я видела, что он стоит у экипажа в компании мисс Брок, и не хотела им мешать. Но он заметил меня и помахал рукой.

Я побрела, огибая неглубокие лужи на мостовой. В них отражалась синева. Вот уже стало слышно, о чём говорят эти двое.