Считай звёзды

Свет давно погас. О’Брайен знает, что не должен спать, он обрек других на дерьмо, поэтому обязан отвечать за сохранность чужой безопасности, но его ломит. Парень бродит первые часы по дому, минутами стоит у окна, проверяя улицу на наличие подозрительных автомобилей. Потом вновь ходит. От комнаты к комнате. С этажа на этаж. Получает подсознательное удовлетворение, видя, как спокойно Агнесс и Нейтану дается окунуться в сон.

К пяти часам его окончательно тянет к полу. Дилан лишен нормального сна на протяжении нескольких дней. Рабочий день требовал от него физических сил, а разговор с Робертом — моральных. Это комбо — ему не устоять. О’Брайен садится за стол на кухне, и ещё пару минут молча курит, замечая, как всё плывет перед глазами. За окном белый свет режет черное небо. Скоро наступит утро.

Пальцами растирает веки, сжав их, и надавливает, вызывая белые искры в своих глазах. Укладывает голову на руку, что лежит на столе. Сутулится. Всё. Нет возможности стерпеть. Вторую руку кладет поверх затылка, наплевав на непотушенную сигарету между пальцев, фильтр которой касается кожи шеи. Лежит. Веки прикрывает не сразу, без охоты. Носом глотает запах никотина. Его вот-вот унесет, но до ушей доносится шарканье босых ног. Тихое, неуверенное, чем-то напуганное. Головокружение не дает свободы действий — О’Брайен продолжает лежать без движений, не меняет положения, когда еле уловимый дверной скрип нарушает ещё ночную благодать. Может приоткрыть глаза, но не собирается. Обманом позволит ей подойти ближе. Вслушивается. Каждый звук с её стороны действует подобно снотворному, ведь она — здесь. Вышла. С ней всё в порядке.

Дилан тише дышит, но глубже, будто спит. А она верит, поэтому подходит ближе. Подходит — и застывает. Стоит сбоку, за его спиной. Не шагает дальше, будто именно за этим и приходит. Постоять. Посмотреть. Послушать. О’Брайен странным образом оценивает поведение, понимая, что девушка всё ещё не в себе. Не полностью, уж точно. И выходит она не с целью с кем-то поговорить. Наоборот, требует уединения, молчаливого наблюдения за другими, убеждения, что у остальных дела обстоят лучше.

Ещё дрожащей ладонью касается темных волос парня, пальцами неаккуратно ерошит, вызывая усиленное давление в висках. Осторожно вынимает его сигарету, потушив о поверхность стола, и кладет окурок, повторно накрыв ладонью макушку О’Брайена. Нагревает. Тот практически подается, в последний момент вырывает себя из сна, случайно дернув головой, и замирает, так как Райли убирает руку, делая короткий шаг назад. Дилан не особо продумывает. Он поднимает лицо, рукой успев схватить локоть девчонки, которая с печальным спокойствием обращает на него внимание, оглянувшись. О’Брайен устало моргает, смотрит на неё, молча поглаживая большим пальцем ткань кофты. В полумраке исследует её лицо с проявившимися синяками, не желает специально концентрировать на отметинах внимание, поэтому заставляет себя установить с ней зрительный контакт. Янг отвечает. Стоит. Сутулится. Смотрит. Дилан мог бы что-то сказать, но хорошо видит — не время. Она не будет слушать. Она не хочет.

Янг опускает взгляд, виновато, осторожно давит на его ладонь, заставляя парня разжать пальцы, отпустить её локоть. Дилану поперек глотки встает ком. Он сжимает губы, стиснув зубы, и опирается руками на стол, еле сдерживая слова, когда Финчер отворачивается, спокойным шагом, слегка хромая из-за побоев, двигается к порогу, покидая кухню. Парень повторно сглатывает, провожая отяжелевшим взглядом девчонку, и какое-то время после её исчезновения с его глаз сидит в прежнем положении, медленно погружаясь в омраченное состояние. Пальцами растирает губы, сжав ладони в кулаки, и давит ими на подбородок, захлебнувшись под новой волной напряженных мыслей.

Не время. Райли пока не готова выйти. Ей требуется закрыться, чтобы окончательно прийти в себя.

Аутоагрессия — выход.

Одиночество — выход.

Райли Янг-Финчер нашла свой способ удержаться на краю и не упасть с него во мрак своего сознания.

========== Глава 53 ==========

Ты — её универсальное оружие

…В темноте коридора сложно разглядеть лица людей, но агрессию распознать не составляет труда, особенно, когда опьяненный мужчина резким движением хватает женщину за ткань опрятной блузки, сильно сжав, и толчком вдавливает представительницу противоположного пола в стену, обливая лютым матом. Женщина морщится, воротя нос от столь отвратного запаха, исходящего со стороны мужчины. Она держит его за запястья, находясь в ловушке, но по ясной лишь ей причине не сопротивляется, изредка бросая взгляд, полный отрепетированного ужаса на сына, который со страхом выглядывает из гостиной, где спит на полу этого старого одноэтажного дома. Ему всего девять, а приходится лицезреть подобное. На тот момент он не понимал, почему его мать так часто меняет партнеров, возвращаясь лишь к Роберту. А ведь это их бизнес. Мальчика с надломленной психикой вынуждают видеть, на какие изощренные побои обречена его мать, и чистое детское сознание жаждет защитить её, на что мальчишка не способен в силу своего возраста.

Но Лиллиан могла бы заранее сообщать Роберту о том, что очередная их жертва выходит из-под контроля. Она могла бы уберечь себя от значительных повреждений. Почему женщина не поступает верным образом? Где её логика?

Логика здесь. Логика и острый ум. Она подготавливает почвы внутри сына, благоприятную для её личных мотивов. Дилан должен видеть, как её бьют, он должен расти с этим, дабы стать таким, каким будет полезен Лиллиан…

…Ему тринадцать, и он впервые хватает нож — холодное оружие, которым намеревается навредить очередному любовнику своей матери, ведь Роберт не спешит помочь. Мальчишка не подозревает, что дело далеко не в бездействии мужчины, а только в мотивах Лиллиан выучить из сына «нечто», похожее на Роберта. Но послушнее…

…Ему пятнадцать. Он впервые попадает в полицию за серьезное избиение…

…Ему шестнадцать. Он принимает наркотики и практически лишает жизни мужчину, который поднимает руку на его мать…

…Ему семнадцать. Он впервые замечает странности в поведении Лиллиан, поэтому иначе смотрит на ситуацию, внезапно ощутив жалость по отношению к очередному любовнику — Шону. Дилан пытается ему помочь, но напрасно. Мужчина на глазах сходит с ума, а сомнения внутри парня усиливаются и растут…

…Ему восемнадцать. И его мысли заняты не проблемами матери, а дискомфортом, что вызывает девчонка, которую парень жаждет ненавидеть, но вместо этого тайком продолжает наблюдать за ней, пока она точно не заинтересована им.

Ему всё ещё восемнадцать. Он знает, что его мать начинает встречаться с отцом Янг, парень не питает особых чувств насчет планов Лиллиан, понимая, что Митчелл закончит так же, как и все прежние мужчины, и О’Брайену поистине наплевать, вот только он совершает ошибку. Он проводит ночь с девчонкой и обязывает себя постоянно думать об этом, оттого он ненавидит её сильнее, зная, чем всё закончится.

Но он ошибся. Всё принимает совершенно иной оборот, к которому парень не готов.

Ему девятнадцать. Он не думает о матери. Он полностью погружен в иные мысли, об ином человеке. Количество проблем от этого лишь растет, и, кажется, жить становится куда тяжелее, чем раньше.

Ему девятнадцать, а руки уже опускаются. Девятнадцать, а ощущение такое, будто большая часть жизни позади. Девятнадцать, Дилан, ты должен быть в самом расвете сил, но тебя гнет к земле.

Долго ли ты ещё протянешь?

Ладонями, полными холодной воды, растираю опухшее после рваного сна лицо. В висках сохраняется прежняя пульсация, давление в голове не уменьшается. Пальцами до боли жму на веки, открывая бледное лицо, и опираюсь руками на край раковины, не сразу решаясь поднять глаза. Не хочется видеть себя. Не хочется в который раз признаваться в отвращении, что приходится испытывать по отношению к своему существу, вызванным не моим воздействием, а мыслями о моей биологической принадлежности. Они не оставляют на протяжении нескольких суток, не дают ненадолго выдохнуть. Хотя бы гребаные минуты. Дайте мне пару минут, чтобы перезагрузить свою нервную систему. Довел себя до того, что даже сон не помогает восстановить моральные силы. Никакой стойкости.

Поднимаю голову, уставившись на свое отражение с настоящим омерзением. Что я за херово дерьмо? Когда успел превратиться в такое до тошноты отвратное месиво из усталости и изнеможения? Самое неприятное — теперь все эти чувства отражаются на лице, внешне, а раньше мне удавалось неплохо играть роль, хотя бы держать себя в состоянии абсолютного равнодушия. Что теперь? Что это за херня?

Не успеваю заметить, как искажаюсь от злости, стиснув зубы до тихого скрипа. Скулы напрягаются. Взгляд, полный негативных чувств, врезается в мое бледное отражение с покрасневшими белками глаз. Пальцами сжимаю края раковины, начав покачиваться с пятки на носки. Нестабильность внутри вызывает режущую боль в ребрах. Опускаю голову, нервно топчусь, оторвав одну ладонь от мрамора, и подношу её к лицу, активно перебирая пальцами холодный воздух в ванной комнате. Сжимаю в кулак. Разжимаю. Сжимаю веки. Разжимаю. Дышу ртом. Дышу носом. В районе сердца начинает подсасывать. Ниже наклоняю голову, сутуля плечи, и касаюсь лбом поверхности зеркала, вовсе погрузив себя в темноту, закрыв глаза. Терплю. В последнее время довольно часто прихватывает, больнее проходит, но усмиряется, полностью не исчезает. С каждым годом всё труднее совладать с ней.

Выпрямляюсь, вновь набирая в ладони воды. Слушаю её журчание, специально делая напор сильнее. Окунаю лицо. Тру его. Жду, пока жар спадет. Бесконечные мысли не позволяют уйти от самого себя.

Сомнений у меня не остается. Роберт может оказаться правым насчет намерений моей матери. Возможно, она в действительности добивалась моих срывов, провоцировала тем, что позволяла мужчинам бить её.

Она — творец безумия. Она — источник хаоса.

Выключаю воду. Опускаю мокрые руки. Смотрю на себя через зеркало, оценив крупные мешки под глазами.