Седьмое небо

– Я не ожидал от неё такого, - спустя несколько минут снова начал мальчик, глядя на то, как Радецкий внимательно и молча изучает дощатую палубу под собой, и голос у него был безмятежный, по-детски нежный и звонкий, как хрустальный колокольчик.
– Хотя, конечно, ожидать вообще глупо.

– Всё глупо, - равнодушно согласился Радецкий.
– И это тоже.

Мальчик сморщил маленькое кукольное личико, словно собираясь заплакать за компанию с сидящим рядом человеком, но потом по этому личику прошла рябь, и оно снова разгладилось.

– Не обижайся на неё, - тем же хрустальным голосом сказал он.

Радецкий снова запрокинул голову назад.

– Слушай, - сказал он.
– Отстань, а? Отстаньте от меня все.

Мальчик в ответ сердито поджал губы, но не двинулся с места. Он сложил вместе ладошки, засунул их между коленок и всё то время, пока Радецкий, задрав голову к дождящему небу, молчал, сидел рядом и терпеливо ждал.

Радецкий ещё какое-то время не двигался и, наконец, сдался.

– Ну, что тебе от меня надо?!
– зло закричал он, вскакивая и вытирая лицо мятой полой своей холщёвой куртки.
– Что вам всем от меня надо?!

– Я знаю одно место, - безмятежно сказал мальчик.
– Пойдёшь со мной?

Радецкий открыл было рот, потом закрыл его и закрыл красное перекошенное лицо руками.

– Чёрт с тобой, - всё ещё не отнимая рук от лица, согласился он.

А, открыв глаза, обнаружил, что вокруг - ночь.

Мальчик так уверенно торопился вперёд, словно бывал здесь каждый день, и Радецкому больше ничего не оставалось, как только поспешить следом. Мальчик долго петлял между каких-то тёмных деревьев с остроконечными кронами, а Радецкий почти бежал за ним и думал, что если морф уронил настоящее не в то место, в которое хотел, то либо он не настоящий морф, либо хотел он чего-то совершенно другого.

Наконец мальчик радостно воскликнул, нырнул куда-то в тёмное на тёмном, и Радецкий оказался перед тонированной стеклянной дверью. Он толкнул её и шагнул внутрь, чуть не налетев на своего провожатого.

Бар 'Седьмое небо'.

***

Это был самый настоящий бар - сумрачный, многолюдный, с висящим в воздухе острым сладковатым запахом и с вывеской, на которой синим по чёрному было выведено 'Седьмое небо', и за синими буквами дрожали и переливались красные тени.

Люди стояли у стен, сидели за столиками, жевали, говорили, пили что-то, и над всем этим с тёмного потолка свисали огромные, тёмные, похожие на канделябры генераторы стабильности.

– 'Седьмое небо' - забавное место, - сказал мальчик.
– Я ни разу так и не смог попасть прямо сюда. Эти штуки мешают, - и он махнул рукой в сторону грозно нависших над головами посетителей 'канделябров'.

Бармен за стойкой был чуть старше самого Радецкого. Он был одет в узкое неоновое боди, а его лысая голова была вся испещрена мелкими синими иероглифами, на которых лежала ажурная оранжевая сеточка телепата.

– Две порции этой вашей синей бурды, сеть и столик у окна, - басом сказал бармену мальчик.
– Нам обоим есть восемнадцать.

Бармен молча взглянул сперва на него, потом на Радецкого, словно пытаясь по росту прикинуть возраст, потом не спеша соорудил перед собой два узких высоких стакана с ярко-синей жидкостью и кивнул на столик, за которым сидел, отвернувшись к окну, какой-то старик.

– Свободных нет, есть вот такой.

Провожатый Радецкого кивнул, достал из кармашка маленький жёлтый шарик, и шарик перекочевал к бармену.

Мальчик забрал один из стаканов и пошёл к столику. Радецкий взял второй стакан и, считая всё оплаченным, двинулся было за ним, но бармен схватил его за рукав.

– Эй!
– ухмыльнулся он.
– А сеть?
– и протянул на руке маленький оранжевый комочек.

Комочек пошевелился, выставил вперёд тонкие паучьи ножки, и по спине у Радецкого пробежал холодок.

– Бери, бери, - гоготнул бармен.
– В игру вступает невидимое.

Радецкий на секунду замешкался, и этой секунды хватило на то, чтобы паучок успел скатиться с одной руки и просеменить на другую. Он был тёплый и дрожал, как живой.

Мальчик тем временем успел забраться на пустой стул рядом со стариком. Столик был низкий, но мальчик был так мал, что ноги его болтались в воздухе, не доставая до пола.

Радецкий сел и поставил перед мальчиком второй стакан.

– Я не морф, - сказал он.
– Я не пью.

И аккуратно положил на середину стола оранжевый комочек.

– Ты не морф, - согласился мальчик, наклонился слегка и... синяя жидкость, видимо, имела такой специфический вкус, что вместо того, чтобы проглотить то, что он пригубил, он с отвращением выплюнул всё обратно в стакан и даже вытер язык рукавом.

– О, чёрт! По-моему, я сегодня тоже не пью.

И шмыгнул носом. Пучок оранжевых ножек на столе перед ним расправился и теперь трясся мелкой дрожью, как в лихорадке. Мальчик протянул руку и осторожно погладил его.

– Мы тоже хотим...

– Я заметил, - перебил его Радецкий.
– Я вообще внимательный и многое понимаю. Особенно, если кто-то даёт себе труд объяснить. Все чего-то хотят.

– Слушай, - сказал мальчик.
– Ну, что ты всё время брыкаешься, как сумасшедший?

Радецкий посмотрел на него исподлобья и на этот раз ничего не ответил.

– Я вообще подозреваю, что все желания сводятся к одному нехитрому общему знаменателю, - продолжал мальчик.
– И знаменатель этот так смахивает на ноль, что ни о каком результате деления и речь не идёт. Вне зависимости от того, кого приводить - тебя, меня или вечность.

– Чёрта с два, - подал голос старик. Нос его был красным, одет он был в видавшую виды зелёную куртку с потрёпанными обшлагами, и, глядя на него, Радецкий подумал, что зря согласился на это нелепое предложение.

– Чёрта с два, - повторил старик, и стало видно, что он не пьян, как на мгновение показалось, а трезв. Только расстроен.
– Чёрта с два. Люди намного проще приводятся ко всяким безобразным вещам. И вовсе не потому, что глупы, а потому что совместимы.

– Остынь, Хосе, - сказал мальчик.

– Я холоден, - поджал губы старик.

– Твой андроид тоже ушёл. И почти умудрился угробиться, - сказал мальчик.

– Слушай и ты, сынок, - старик обвёл заскорузлой рукой окружающий сумрак, потом бессильно махнул ею и остановил взгляд на Радецком.
– Ты про Бенжи? Пусть идёт. Пусть хоть его не преследуют призраки обязательств.