Сельва не любит чужих

Песня крепла, набирала силу. Ее подхватили зрители, и вот уже запел весь мьюнд'донг, а танцоры двинулись уже не с притоптыванием, но легким, летящим шагом. Ритм пляски участился. Плясуны круг за кругом обходили костер. Они прыгали и извивались в мареве пламени так, что земля негромко гудела от топота их ног. Стены мелко вибрировали.

Потрясая копьями, к пляшущим присоединились разукрашенные пернатыми диадемами мужчины, и темп танца изменился. Это была уже древняя пляска охотников, призывающая удачу в любом начинании, пляска Красного Ветра…

Дмитрий, понемногу приходя в себя, благожелательно улыбался, наблюдая за разгоряченными людьми, щедро выплескивающими в ритуальном танце избыток энергии. Так будет и в битве, потому что пляска, она, в сущности, и есть малая битва, битва человека с самим собой, цель которой выяснить для себя и показать иным предел собственных сил.

Армен, юный Олекса, Степко и прочие колонисты, попивая пиво, сидели рядом с нгуаби, негромко обменивались впечатлениями. Пожалуй, первыми из мохнорылых удостоились они чести присутствовать на священном ритуале дгаа и не могли скрыть потрясения. Лишь Рыжий Гном, чаще прочих прикладывавшийся к жбанам с хмельным, помалкивал, жадно впившись маленькими зеленоватыми глазками в толпу, где, призывно передергивая изящными бедрами, плясали гологрудые девушки…

Нижняя губа Миколы отвисла, широкое веснушчатое лицо пошло алыми пятнами, подчерненными тенью от костра.

– Нич яка мисячна, – пробормотал он довольно громко, – зоряна, ясная… Отож!.. – и вдруг завопил что есть силы:

– Дивчинка, мила, люба, а чи не дашь козаку бражки?!

Хрупкая тоненькая девушка, закутанная в желтую шаль, приветливо кивнув, направилась к почетным гостям. Правой рукой она чуть-чуть, почти не касаясь, придерживала высокий глиняный кувшин на голове, отчего ее фигурка напряглась, сделавшись неожиданно зовущей, нежное, совсем юное личико светилось, влажно блестели набухшие губы.

– Вах! – негромко, но отчетливо заявил Армен.

– Авжеж, – не споря, согласился Степко.

Красавица тем временем подошла к Олексе и вдруг, встретившись с восторженным взглядом мальчишки, замерла. Пиво уже переливалось через край половинки ореха кье, а они все смотрели и смотрели друг на друга, словно беседуя о чем-то, никому не слышном, но всем присутствующим понятном.

Деликатностью зрители, к сожалению, не страдали.

Громыхнул многоголосый хохот, и лица подростков, вспыхнув, отвернулись в стороны, разорвав взгляды. Залившись румянцем, девушка засеменила прочь. Но на пути ее, распахнув огромные ручищи, возник Рыжий Гном, и стремление его было конкретно.

– А де моя горилка?!

Он икнул и радостно добавил:

– Та й де моя дивчинка?

А затем уточнил, ухмыляясь и подмигивая:

– Ой, що ж за кума, що пид кумом не була?

Раздался и тотчас утонул в общем гаме испуганный вскрик.

Девчонка мгновение-другое рвалась из крепких объятий. Затем большой глиняный кувшин приподнялся в воздух, чуть помедлил и с размаху опустился на рыжие кудри Гнома.

Мгновенно отрезвев, Микола схватился за голову и с непониманием уставился на вымазанные красным ладони.

Потом рванулся за убегавшей девушкой.

И столкнулся с оскалившим зубы, рычащим Олексой.

– Геть, джурка! – рявкнул Микола, отшвыривая парнишку в сторону. – Ця ж сучка мени юшку пустила! Зар-раза!

Все так же рыча, Олекса улетел во мглу. Исчез. Тотчас вынырнул откуда-то из-под пляшущих и, клацнув челюстями, кинулся на верзилу. Однако Н'харо и Мгамба успели раньше. С двух сторон, вполне уважительно и гостеприимно, они зажали оскорбленного до глубины души мохнорылого, и Рыжий, пару раз дернувшись, все сообразил и, сообразив, обмяк…

Сержант и ефрейтор, переглянувшись, поднесли ему сразу с двух сторон. Затем еще. И еще. Спустя немного времени, заглянув в глаза Н'харо и осведомившись, де ж його чорные брови навчились зводыть людей, Микола задумчиво посетовал, что, мол, как всегда, пидманули-пидвели, и ушел в нирвану.

А веселье продолжалось. Кружились, вертелись не знающие устали танцоры. Отблески огня прыгали на смуглые тела, сверкала медь браслетов, и метались тени по раскрашенным, татуированным лицам.

За костром призрачные, почти бесплотные фигуры колебались и жались поближе к стенам, чтобы дать побольше места танцующим. Качались стены, качались люди, качался потолок…

И Дмитрий тоже раскачивался.

Исчезло понятие времени. Какой это век? Не двадцатый ли, дикий и восхитительный? И что это за страна, не одна ли из тех, что были когда-то, до восстановления Федерации?..

Пляшут люди дгаа, выкрикивая в такт, беззаветно и беззаботно отдаются танцу, как будто с избранием нгуаби надежная стена уже накрепко прикрыла их от беды…

Пляшут люди дгаа, как плясали их предки и предки их предков много лет, и веков, и тысячелетий назад…

Гудит гонг, грохочут барабаны, стучат трещотки, и трепещет, рвется песня…

Праздник еще и не собирался завершаться, когда он, уточнив, дозволено ли обычаем, и получив в ответ утвердительный кивок измотанного до полусмерти дгаанги, оставил мьюнд'донг. И сразу заснул, хотя полубредовое забытье трудно было назвать сном. Там, в липкой мгле, кто-то рвался за ним вслед, догонял, подминал, хватал за горло и давил, давил, давил…

Ох, как тяжко!

Дмитрий дернулся, с трудом разлепил непослушные веки, пытаясь высвободиться из-под навалившейся тяжести.

Что за черная тень хищно склонилась над ним?

И услышал:

– Ты меня любишь, милый?..

– Да, – промычал он. – Да, чижик мой… а как же?..

Но тень, добившись ответа, все равно не собиралась униматься, напротив, нависла еще ниже, засыпав волосами лицо.

– Правда любишь?

– Да, да, да…

– А почему ты ушел? Ты не соскучился? Ты меня обманываешь?

О, Дмитрий многое отдал бы сейчас за несколько таких слов, которые убедили бы ее поверить и отстать, и чтобы волосы, душистые и пушистые, не лезли в рот… Но какие там слова, когда все, чего хочется, – это тишины…

– Почему ты отвернулся, любимый?..

О-о, тишины! И одиночества!

Хотя бы ненадолго…

А потом он скажет ей все, что она пожелает услышать!

– А ты возьмешь меня в жены? – била наотмашь в тамтамы висков любознательная тень. – Возьмешь, а? Ну не молчи же! Возьмешь? Ведь не обманешь?

– Род… на… я… Да… – очень-очень внятно и убедительно выдавил Дмитрий. – То. Лько. Дай. По. Спать…

– Ты ругаешь меня? – тень удивительно противно всхлипнула. – Ты передумал? Я тебе не нужна?..