Сэляви

* * *

Поговорим же о сути дорог на дорогу. Медленно, медленно едем из города в Тегель, всякое может случиться в дороге, ей-богу, Гейне в окно постучит или старенький Гегель. Поговорим на прощанье о сути прощенья. Верхняя нота, пожалуй, не верная нота. Надо бы выпуклей жить, но во всем уплощенье. Дни все короче, и в повести нет анекдота. Если позволишь, скажу о культуре картона, в этой карманной Германии по крайней мере. Я привезла схода четырехтомник Платона, здесь о войне говорят, как о русской химере.

* * *

Уезжают мои родственники, Уезжают, тушат свет. Не коржавины, не бродские — Среди них поэтов нет. Это вот такая палуба. Вот такой аэродром. Ненадрывно, тихо, жалобно — Да об землю всем нутром. Ведь смолчишь, страна огромная, На все стороны одна, Как пойдет волна погромная, Ураганная волна… Пух-перо еще не стелется, Не увязан узелок — Но в мою племяшку целится Цепкий кадровый стрелок. Уезжают мои родственники. Затекла уже ладонь… Не рокфеллеры, не ротшильды — Мелочь, жалость, шелупонь. Взоры станут неопасливы, Стихнут дети на руках, И родные будут счастливы На далеких берегах… Я сижу, чаек завариваю, Изогнув дугою бровь. Я шаманю, заговариваю, Останавливаю кровь. Если песенкой открытою Капнуть в деготь не дыша, Кровь пребудет непролитою, Неразбитою — душа.

* * *

В дорогу.

Евг. Клячкину

Сэляви так сэляви! Тель-Авив так Тель-Авив… До свиданья, Женька! Пой там хорошенько… У прибоя на песке, С разговорником в руке — Молодой, не старый, Ты сидишь с гитарой… Там, на сахарных лугах, На зеленых берегах — Вспомнишь, бестолковый, Климат наш суровый… Сэляви так сэляви… По любви так по любви… По любви — по страсти? Бог не даст пропасти.

* * *

Стою одна, с закушенной губой. С довольно перекошенной судьбой, Одна — меж «Перекопом» и «Форумом». Согреюсь человеческой рекой, Согреюсь на Мещанской, на Тверской. Домой приду общипанным Колумбом. Из молнии заплелся фитилек, И занялся мой бедный флигелек — Часовенка хотя б была пустая. У молнии — невидимо путей. Спасибо, что не тронула детей Та молния кроваво-золотая. Каких иносказаний наткала! Поплакала и дальше побрела. А он глядит с улыбкою бесстрастной. Колотится об землю посошок. Карабкается на руки стишок. Доволен ли, что все вокруг пожег? Ну что, генералиссимус прекрасный? Что, прекрасный?

* * *

И все-таки: давай устроим проводы. Меж нами и года, и города. Пускай ты — проволока, я — иду по проволоке. Над всей Землею эти провода. «Проси его, проси — давай попробуем», — Настойчивый какой-то шепоток. Ты думал, я танцовщица на проволоке? А я не женщина, я только ток. Я только так, я только ток по проволоке. Я самым зорким не видна глазам. Твои малозначительные промахи Задеть меня не могут — видишь сам. И все-таки, чтоб не пропала пропадом Живая человеческая нить — Устрой мне проводы взорвавшимися пробками. И, если хочешь, можешь дальше жить.

* * *

Чуть торопящиеся часы Не тороплюсь торопить обратно. Огни посадочной полосы Все-таки видеть весьма приятно. Вот так под вечер вернешься ты Из самой-самой из всех Америк — А он и выйдет из черноты — Родной, расхристанный этот берег. Да, он прекрасен, хотя и дик, И может дикостью красоваться. Но он всплывает, как Моби Дик, И просит — больше не расставаться…

* * *

Я в пятнадцать была Жанна д’Арк. Ну не Гретхен, по крайней-то мере. …С другом детства иду в зоопарк — Тут, в Америке, милые звери. А жирафа отводит глаза, А горилла состроила рожу. Мы хохочем — иначе нельзя. Нам и не о чем плакать, Сережа. Мы как были — такие и есть. Пачка писем обвязана ниткой. Я — не новость откуда невесть, Я давно тут стою, за калиткой. А горилла тебе не гиббон. Вот обнимет по случаю даты! Ну, тогда и пойдет расслабон — И ура, и да здравствуют Штаты!

* * *

Приходи, пожалуйста, пораньше, Хоть бы и мело, и моросило. Поведи меня в китайский ресторанчик — Я хочу, чтоб все было красиво. Полетим ни высоко ни низко По дороге этой по недлинной. Ничего, что тут не Сан-Франциско — Я крылечко знаю на Неглинной. Будь, смотри, с китайцами приветлив. Я который день воображаю, Что несут нам жареных креветок В красном соусе, — я это обожаю. Что китайцу стоит расстараться? Пусть обслужит нас по полной форме. Пусть покажется московский ресторанчик Мне крупицей золотистых калифорний… Понимаешь, я могу там разреветься. Разведу ужасное болото. Потому что знаю — раз креветки, Раз креветки — стало быть, свобода! …И приди, пожалуйста, пораньше, Если в кои веки попросила. Поведи меня в китайский ресторанчик. Надо, чтобы все было красиво.

* * *

Так много сообщений собралось, что в наши двадцать лет не поместилось. И путешествие не сорвалось, хотя сердцебиенье участилось. Все песенки мои — себе, тебе ль, там рифмы недурны и масса чувства. Люби свою Америку теперь, особенно свой Бостон, Массачусетс. Люби свой дом и свой автомобиль, звони в Израиль, там у нас родные. Чти президента, юмор пересиль, Езжай на океан на выходные. Поищешь снимки. Было ведь мильон. О, кажется судьба жалела пленку. Один найдется, вставлю в медальон, пришлю тебе. Сама явлюсь вдогонку. Забудешь мой слезливый перекос, А голос — нет. Едва ли. Неужели Жизнь разломилась, будто абрикос? но часть, где кость, пожалуй, потяжеле. Образовалось как-то, утряслось. Ты как бы есть и все лее как бы нету. Так много сообщений собралось… Пришли мне поцелуй По Интернету, По Интернету. Нету. Нету. Да…

БАЦИЛЛА ЛЮБВИ Интервью Вероники Долиной

— Вы когда влюбляетесь, вы безумствуете?

— Да, я совершаю какие-то поступки. Бывали решительные и практически смертоносные бывали. Убегала из дома… Я причиняла большую боль близкому человеку. Я, будучи такой, какая я есть, всю жизнь играла с пространством. В материю обращались самые буйные мои фантазии. Почти все достроилось из тех фантомов, которые я некогда начертала. Какие-то проекции имели оттенки, какие-то выстроились очень прямо. Но это все очень рискованно. Помещение моей жизни теперь так организовано, что это вряд ли повторится с таким грохотом и дымом, как раньше. Тут дети, тут концерты, тут стихи, тут книжки. Детям нужно много дать и отметить то, что получилось в результате. Это ежедневный, ежегодный, нескончаемый цикл. Мне кажется, тут яблоку негде упасть, я просто не могу нарисовать в воображении ту иглу, острие которой войдет в мою бедную душу сегодня. Неуязвима!

— Имеет ли право женщина, обремененная ответственностью перед семьей и детьми, терять голову?

— Откуда я знаю! А как женщины с детьми влюбляются, впадают в какое-то безумие? Это совсем простенькие эмоции, это же не теплушки эвакуации. Так всегда бывает: не имеешь права, не имеешь, а потом вдруг имеешь.

— То есть женский мир и материнский — это параллельно на самом деле?

— Это лучевые направления. Это все очень индивидуально. В молодости кажется, что все понимаешь, а дальше вообще ничего не понимаешь. Я сейчас ничего не понимаю. Мир эмоций живет какой-то странной жизнью. Мне сегодня кажется, что запросто можно жить без так называемой остро заявленной любви. Я очень была горячечная в молодой молодости, многое необыкновенно декларативно воспринимала и ультимативно переживала. А уж излагала вообще просто рекламно!