Семейная кухня (сборник)

– Снимок надо делать, – торжественно сообщал Жорик.

– Головы тебе снимок надо делать! – бурчал дядя Алик, пытавшийся завести мотоцикл.

– И гипс ему на голову! – хором подхватывали мы.

– Что? – удивлялся дядя Алик. – Да-да, и гипс тебе на голову!

В дорогу до больницы мы собирали по карманам тутовник – вдруг Жорик проголодается за те десять минут, пока дядя Алик, поднимая пыль и грохоча на всю деревню, довезет его до рентгеновского аппарата.

– Вернешься – можешь домой не приходить! – кричала сыну, выскочив за ворота на привычный шум, тетя Мадина. – Голову тебе оторву!

– А он не сможет прийти! – опять хором сообщали мы несчастной матери. – У него мениск.

– Да хоть менингит! Все равно голову оторву! – махала руками тетя Мадина.

Три роскошных кладбищенских тутовых дерева были спилены в один день. Мужчины собрались, взяли электропилы и свалили деревья.

Это случилось после того, как Жорик решил отметить снятие очередного гипса залезанием на самую высокую ветку с самыми большими и вкусными плодами, которая росла, путаясь в электрических проводах.

Каким-то чудом ему это удалось. Он победно поднял руки, не удержался и зацепился за провод, после чего рухнул на землю. Точнее, не на землю, а на одеяло, на котором ковром лежали ягоды.

Жорик лежал и не двигался. Он был белый-белый. Совсем белый. Мы так перепугались, что донесли его до дяди Алика так быстро, как никогда раньше.

Дядя Алик так быстро завел мотоцикл, как никогда не заводил. И даже слова не сказал. Мы тоже боялись лишний раз вздохнуть, потому что в этот раз было совсем не так, как всегда.

Оказалось, что Жорика ударило током. Каким-то чудом он не умер. Правда, в результате падения переломал себе обе ноги и обе руки. Были сомнения насчет позвоночника, но обошлось.

Из больницы мы встречали Жорика всей компанией. У каждого в руках был кулек с тутовником. Мы с Фатимкой нарвали ему ромашек.

– Ах, – выдохнули мы, когда Жорика вынесли из дверей больницы.

С первого взгляда могло показаться, что Жорик замурован в гипс весь – с ног до головы. Приглядевшись, мы поняли, что у него на шее специальный ошейник (дядя Алик ездил в город его «доставать»), который держал мышцы и не позволял вертеть головой. Собственно, и туловищем Жорик не мог вертеть. Даже наши цветы и кульки с тутовником не мог взять – нечем было.

С тех пор Жорик разлюбил тутовник. Деревья спилили. А нам без Жорика было неинтересно находить новые и лазить до самых макушек.

Кстати, Жорик, когда вырос, стал травматологом. Детским. Очень известным и уважаемым в городе человеком. А в деревне так и вовсе легендой. Тетя Мадина очень им гордилась.

Как на фронте

В каждом доме был курятник. Даже у такой плохой хозяйки, какой считалась моя бабушка, поскольку не умела печь пироги, были куры.

– Надо резать курицу, – время от времени сообщала она.

Однажды бабушка решила, что я уже достаточно большая для того, чтобы помогать ей на кухне. На самом деле я не знаю, какими соображениями она руководствовалась, когда сунула мне в руки нож и велела идти в курятник.

– Так, слушай внимательно – напутствовала она меня. – Поймаешь, зажмешь между коленей, голову курицы наверх, за клюв крепко держи, и раз – перерезаешь горло. Только быстро. И не забрызгай кровью сарафан – я его не буду отстирывать!

Я, все еще не веря, что бабушка не шутит, поплелась в курятник. Меня встретил один из двух петухов, который больно клевался. Однажды, когда я хотела выдрать у него из хвоста перо, чтобы воткнуть в панамку и похвастаться перед Фатимкой, петух клюнул меня так, что в глазах потемнело. Я начала размахивать руками и дрыгать ногами, а он не испугался и кружил вокруг меня, наскакивая и норовя опять клюнуть. В мои обязанности входило кормить цыплят пшенной кашей, которую нужно было разминать руками и сыпать понемножку, но я быстро вываливала содержимое тарелки в кормушку и пулей выбегала из курятника.

Сейчас петух топтался на месте, но не нападал. Стоило мне сделать два осторожных шага, как он занервничал, а куры закудахтали.

– Что ты там? – закричала бабушка.

– Бабушка, я боюсь! – закричала я в ответ.

– Что значит «боюсь»? А если завтра война? А если немцы? – возмутилась бабушка. – Лови быстрее вон ту.

Аргумент про немцев был сильным. Я подошла к курице и попыталась ее схватить. В последний момент она выскочила у меня перед носом. Я не удержалась на ногах и упала. Петух начал хлопать крыльями и гонять меня по двору. Курица думала, что я гонюсь за ней, и улепетывала со всех ног. Я бежала следом, спасаясь от петуха. Так мы и бегали минут пять друг за другом, взбаламутив весь курятник.

Наконец в курятник ворвалась бабушка. Одной рукой перехватив бежавшую курицу, она зажала ее под мышкой и крикнула мне:

– Пойдем уже!

Я, подгоняемая петухом, выскочила из курятника.

– Я подержу, а ты руби, – велела бабушка.

– Я не могу, – хныкала я.

– Что значит «не могу»? А если голод? Так и будешь вокруг этой курицы ходить? А если ранение, а нужно вставать и снова в бой? Тоже скажешь – «не могу»! Маресьев без ног по лесу полз! Смог! А ты говоришь – «не могу»! Нет такого слова!

– Но сейчас же не война, не голод, – хлюпала я.

– Мы тоже так думали… – вдруг грустно сказала бабушка, забрала у меня нож и быстро недрогнувшей рукой полоснула по куриной шее.

Она отпустила курицу, и эта безголовая тушка затрусила по двору, быстро перебирая ногами, как будто пританцовывая.

– А-а-а-а! – заорала я что есть мочи. Перепугалась страшно.

– Что ты орешь?

– Почему курица без головы бегает? – кричала я на всю деревню.

– Далеко не убежит, – ответила спокойно бабушка. – Сейчас ее ощипывать будешь.

Запах свежеошпаренной курицы я помню до сих пор. Я сидела со старым полотенцем и мертвой мокрой курицей на коленях и выдергивала по перышку, обливаясь слезами.

– Кто так ощипывает? – учила меня бабушка. – Бери всей ладонью, а не двумя пальцами. Смотри. – Двумя захватами она выдернула половину перьев.

Так я и сидела, вся в соплях, слезах, облепленная перьями, а бабушка рассказывала мне про осколочные ранения, контузии, партизан и землянки, отчего я рыдала пуще прежнего.

Когда бабушка выпотрошила курицу и показала мне желудок, сердце, печень, которые сложила на отдельную тарелку, я была уже в полуобморочном состоянии.