Семейная кухня (сборник)

– Я Фатима, пионерка и соседка внучки редактора газеты.

– А я Диана, дочь Аслана.

Повариха ахнула и начала доливать в тарелки «добавку». Ладно мы с Фатимкой, но Диана оказалась почти невестой троюродного племянника мужа тети Венеры. То есть они собирались ее сватать в следующем году, о чем Дианка еще даже не подозревала, потому что женихов у нее было хоть отбавляй. Тетя Венера оглядела Дианку с ног до головы, пока не наткнулась взглядом на ее ногти.

– Хорошая девочка, только ногти сотри, – строго сказала она. – Увидят – разговоры пойдут.

– А мне нечем, – с вызовом сказала Дианка.

– Я тебе солярку дам, – сказала тетя Венера, – или спирт у медсестры попрошу.

– Не буду соляркой, – вздернула плечом Дианка.

– Вон, видишь, – кивнула повариха, – это мой племянник троюродный, Георгий.

Дианка повернулась, как будто делая одолжение, и увидела писаного красавца. Мы его тоже увидели и ахнули. Дианка замерла, подтянулась и спрятала руки за спину. Георгий буравил ее взглядом.

Вечером Дианка соскабливала свои прекрасные ногти, пока Георгий ждал ее под окнами, так что не она за нами, а мы за ней приглядывали, чтобы глупостей не наделала.

Нас с Фатимкой кормили на убой. Дианка совсем потеряла аппетит от нахлынувших чувств, и нам доставалась и ее порция. Мы честно ее делили пополам, потому что нельзя было показать тете Венере, что Дианка не ест. А вдруг она решит, что будущая невеста больна, и тогда ее Георгий не украдет в невесты?

– Девочки, вы поели? – спрашивала вожатая.

– Да, – отвечали мы.

– Тогда поедемте на работу.

Мы загружались в грузовичок начальника лагеря, который был «закреплен» за внучкой редактора газеты, соседкой внучки редактора газеты и почти невестой троюродного племянника мужа тети Венеры и, как это часто бывает, двоюродного племянника брата начальника лагеря.

Мы приезжали на поле, засаженное розовыми кустами, ложились между грядками и вдыхали пряный аромат. Пошевелиться было невозможно. Мы с Фатимкой делали себе из розовых лепестков ногти, прически, вплетая розы, а рядом Георгий осыпал Диану розовыми лепестками. Это были счастливые часы. Мы вяло собирали бутоны в холщовые сумки и выползали к машине.

– Устали? – испуганно спрашивала вожатая, не глядя в наши сумки. – Время обеда.

На поляне, рядом с грузовиком, оказывался обед на десять человек со всеми возможными вкусностями и сладостями: пироги, курица, зелень, мясо. Даже ситро и мороженое, которые специально привозил для нас водитель.

Как жили остальные дети в трудовом лагере, мы так и не узнали. Через две недели нас втроем, нагруженных подарками, вином для родителей и розами, выгрузили перед домами. Мы с Фатимкой стояли опьяневшие от восторга, запаха, еды и двух недель совершенного счастья и ничегонеделанья. Дианка, с затуманенным взором, стояла, покачиваясь, потому что Георгий клятвенно пообещал украсть ее пораньше.

Фотограф из бабушкиной газеты сфотографировал нас в этом состоянии счастливого анабиоза, и на следующий день вышла заметка о том, как пионерки-отличницы хорошо потрудились в образцово-показательном трудовом лагере.

Так что мое желание поехать в трудовой лагерь было понятно. Я представляла себя на месте Дианки, под розовом кустом, с куском пирога во рту, а рядом – прекрасного принца, который осыпает меня лепестками цветов.

Трудовой лагерь в Прибалтике (я не могу указать точное место, потому что моя память стерла название этого поселка городского типа начисто) оказался бараком, разделенным на две части – женскую и мужскую. Кровати стояли ровными рядами с промежутками на тумбочки.

Все продовольственные запасы в виде тушенки, колбасы и конфет мы съели еще в поезде. Есть хотелось страшно. Животы дружно урчали.

В первый же вечер на ужин нам дали что-то зеленое и вязкое.

– Что это? – спросила я.

– Это ревень, – ответила наша вожатая Наталья Ивановна.

После запеканки из ревеня, компота из ревеня и желе, тоже из ревеня, есть хотелось страшно.

К счастью, у кого-то из девочек сохранилась банка сгущенки, которую мы дружно, вымазывая пальцами, соблюдая очередность, съели секунд за пятнадцать.

Утром все побежали на почту отбивать телеграммы родителям приблизительно такого содержания: «Доехали. Пришлите еды. Срочно».

Пока шли наши телеграммы, пока родители в истерике собирали посылки, забивая коробки консервами, пока посылки шли в наш поселок городского типа, мы работали и пытались выжить.

В столовой, кроме ревеня, ничего не готовили. На четвертый день от него уже тошнило – в любом виде, хоть в жидком, хоть в желе.

На пятый день мы устроили голодный бунт. Пока мальчики пололи грядки, девочки собирали цветную капусту с помощью огромных ножей-тесаков. Водителя трактора, который забирал у нас ведра, можно было только пожалеть.

Мы, десять девочек, голодные, злые, немытые, уставшие, собрались возле трактора с тесаками наперевес и на чистом русском сказали:

– Три ведра в кузов, одно – наше.

Водитель быстро согласился.

– И все остальное, что мы выроем на поле, – добавили мы.

Водитель кивнул.

В тот вечер у нас был пир. Цветную капусту, целых пять ведер, мы варили в эмалированном тазу, выданном для стирки нижнего белья. До этого мы ворвались в столовую и, размахивая ведрами, потребовали у поварихи кипятильник, чайник, пачку соли и ревень. Упорный бой шел за кипятильник и чайник – повариха боялась, что мы спалим наш деревянный барак за несколько секунд. Зачем нам понадобился ревень, который видеть никто не мог, непонятно. Видимо, взяли как трофей.

Капуста булькала в тазу, откуда выловили замоченные трусы. А мы резали редьку, которую нашли на поле.

Мальчики пришли на запах со своей половины. Шедший первым Вадик Тихомиров держал в руках бутылку «Вана Таллина».

– Вы с ума сошли, – причитала над нами вожатая Наталья Ивановна. – Меня уволят, если узнают.

– Вы с нами? – спросили мы грозно. – Есть будете? А пить?

– Буду, – кивнула Наталья Ивановна и дунула в эмалированную кружку, чтобы Вадик Тихомиров налил ей ликера.

После первой стопки Наталья Ивановна сбегала к своей тумбочке и принесла шоколадку «Вдохновение».

Ничего вкуснее цветной капусты с солью, привкусом стирального порошка и шоколадом я тогда и представить не могла. Редьку так и не попробовала – Вадик сказал, что это «закусь».

Поскольку наша борьба за права трудового человека оказалась эффективной, мы продолжали мародерствовать – мальчишки несли с поля морковку и свеклу, мы – цветную капусту. От овощной диеты все регулярно ходили в туалет, но голод не отступал. Однажды мы поймали бесхозную, как нам казалось, утку, Вадик безжалостно зарубил ее топором, хотя я предлагала свои услуги, рассказывая, как в деревне рубила головы курицам и даже баранам, и сварили ее в тазике, откуда опять выловили трусы. Утка оказалась жесткой и совсем невкусной. Даже «Вана Таллин» не помог. Мы были так расстроены, что не заметили, как в меню столовой появилось новое блюдо – картошка с мясом.