Семейная кухня (сборник)

Елена Павловна быстро собрала детей и отдала пакет карамелек. Мы с Фатимкой специально сделали вид, что карамелек не хотим, но бабушка нас все равно увидела.

– Идите сюда, – грозно позвала она.

Мы подошли.

– Вы чего добивались? – спросила бабушка.

– Первое апреля хотели отметить, – признались мы.

– А при чем тут лимонад?

– Это Маша придумала, – тут же сдала меня Фатимка. Я больно наступила ей за это на ногу.

– А тебе зачем лимонад понадобился?

– Не знаю… Оно само как-то написалось. Праздник отметить.

– Хорошо, сейчас отметите.

Бабушка сгребла несколько бутылок ситро, стоящих на столе и налила нам в стаканы.

– Пейте, – велела она.

Мы обрадовались и выпили залпом. Бабушка налила еще. Мы выпили. На четвертом стакане мы обе уже молили о пощаде.

– Бабушка, больше не могу. В туалет очень хочется.

Фатимка рыгала газиками в подтверждение моих слов.

– Пейте, засранки. – Бабушка налила еще по стакану. – Вы у меня первое апреля на всю жизнь запомните, а заодно отучитесь такие шутки шутить.

– Мария, что там девочки? – спросила тетя Роза.

– Ситро просят, – ответила ей бабушка.

– Ну, пусть пьют. Пейте, девочки. – Тетя Роза передала на наш край стола еще несколько бутылок.

– Бабушка, мы больше никогда так не будем делать, – обещали мы с Фатимкой после каждого глотка. – И ситро больше никогда не попросим.

– Все, марш домой, – велела бабушка.

Домой мы не добежали. Сидели под кустом со спущенными штанами. Фатимка все время икала.

– Никогда в жизни больше не буду пить ситро. Ненавижу, – проговорила моя подружка.

– Надо было что-нибудь другое написать, – сказала я.

– Не надо, – ответила Фатимка и громко икнула.

Да, мы с ней больше никогда не пили ситро.

Чужая кухня

Когда я стала подрастать, мама все реже отправляла меня к бабушке. Говорила, что бабушка уже старенькая, сердце больное и ей будет со мной тяжело. На самом деле мама боялась, что моя детская восторженность, мой идеальный детский мир, с тутовником, Фатимкой, пирогами и курицей, в один момент может рухнуть. Я услышу то, что не предназначено для детских ушей, пойму, что не все живут счастливо. Она боялась, что я узнаю, почему тридцатилетние женщины превращаются в старух от тяжелой работы, почему некоторые девушки бросаются в Терек, боясь гнева отцов и братьев. Почему многие сбегают из дома и о них никто никогда не вспоминает, как будто их и не было. Она меня защищала, оберегала. Хотела, чтобы в моей памяти осталось только кизиловое варенье, добрая Варжетхан, любящая и уважаемая в селе бабушка, открытые для меня настежь ворота соседей и всепоглощающая, абсолютная любовь, которой окружили меня там и которую не могла дать мне мама при всем желании. Но я ныла и канючила. Я хотела уехать туда, где всегда тепло и солнечно. Где вкусно и весело. Где можно с утра до позднего вечера бегать по двору в старых сандалиях и смотреть на звездное небо, которое висит низко-низко – руку протянешь и дотронешься.

Мне было уже лет девять, и я, конечно, многое понимала. Но не так, как думала мама, – все еще по-детски. Я уже точно знала, что если ты заговоришь с мальчиком, то об этом будет знать вся деревня и придется выходить за него замуж. Знала, что если мальчик мне разонравится, я все равно не смогу вернуться домой. Что меня могут украсть в другое село, и тогда тоже нельзя будет вернуться домой. А еще я знала, что обязательно должна родить мальчика, непременно мальчика, потому что если девочку, то это будет очень плохо.

Жизнь с мамой в Москве и жизнь с бабушкой в селе никогда не пересекались в моей голове. Здесь было одно, там – совсем другое. И там мне нравилось больше. Каждый день что-нибудь происходило, то, что завораживало, пугало и притягивало.

На нашу улицу переехала семья. Они жили почти напротив и первое время сторонились соседей, хотя мы с Фатимкой подглядывали в щели ворот и по поручению Фатимкиной мамы приносили им пироги и звали их в гости.

Переехавшая в наше село семья была мусульманской. Что это означало, мы не понимали, и это разжигало интерес еще больше. На самом деле причина была в другом. Когда они только приехали, то устроили для всех соседей праздник. Такого мы никогда не видели.

Семья – три сестры, мать и младший сын Руслан – жили без отца, без хозяина, который, как говорили, умер. Руслан вроде бы считался главой, но был самым младшим, а три его сестры оставались старыми девами. Их никто не брал замуж.

Они устроили праздник. Разожгли во дворе костер, поставили на него огромный таз с водой. До этого Руслан сидел во дворе и вбивал в кастрюлю, которая была таких размеров, каких мы с Фатимкой никогда не видели, гвоздь.

– Зачем он кастрюлю дырявит? – спросила я Фатимку.

– Не знаю, – ответила она. – Может, сито хочет сделать?

– Такую красивую кастрюлю испортил!

Потом сестры уложили в дырявую кастрюлю манты и поставили на таз с водой, чтобы они готовились на пару.

На самом деле мы не знали, как называется это блюдо, нам рассказали. Нас с Фатимкой отправили помогать соседям, и мы, открыв рот, смотрели, как сестры и мать Руслана ножами режут мясо – не проворачивают на мясорубке, а режут. Мелко-мелко, пока оно не превратится в фарш. Потом они налепили из теста кружки и положили на них мясо, защипали особым способом сверху и выложили в эту дырявую кастрюлю. Вдруг, когда мы с Фатимкой сидели на лавке, таращились на сестер и на кастрюлю, сестры с матерью ушли в дом, бросив все, а Руслан разложил во дворе маленький коврик и начал кланяться. Он говорил на языке, которого мы не понимали. Он покланялся, а потом как ни в чем не бывало пошел колоть двора. А его сестры и мать вышли из дома и вернулись к приготовлению угощения для соседей.

Нам досталась первая порция диковинных мантов из странной кастрюли. Они были очень вкусные: горячие, обжигающие соком и специями.

– Похоже на пельмени, – сказала я, потому что мама в Москве покупала мне замороженные пельмени в магазине.

– А что такое пельмени? – спросила Фатимка.

– То же самое, только маленькие.

Праздник удался. Женщины оценили манты, хоть и пробовали осторожно. То, что новые соседи не ели свинину, удивления не вызвало – в селе мало кто ел ее. А то, что Руслан не пил самогон, очень не понравилось мужчинам. Впрочем, когда женщины ушли мыть посуду, он пропустил несколько рюмок араки, и мужчины успокоились. В общем, соседи прижились, и все быстро к ним привыкли.

В это же время к нам в школу из города при-ехала по распределению, сразу после педучилища, новая учительница – Татьяна Ивановна. Она вела историю и тоненьким голосом рассказывала нам про древних греков. Мы хихикали.

Руслан не мог ее не встретить. Все русские девушки сразу же оказывались в доме моей бабушки, которая брала их под опеку и учила читать по-осетински. Тетя Роза по-соседски устраивала экстренный кулинарный курс, показывая, как печь пироги и делать соус цахтон. А Варжетхан просто сидела и молчала. Но всегда присутствовала.

Руслан увидел Татьяну, когда она выходила из нашего дома с очень серьезным лицом – ей предстояло прочесть передовицу в газете на осетинском, испечь пирог по рецепту тети Розы и догадаться, что имела в виду Варжетхан, когда хмыкнула и сказала, что два года, которые Татьяна должна была отработать по распределению, – большой срок, и всякое может случиться.

В это же время сестры Руслана решили его женить. Ему было уже тридцать, давно пора, и они нашли в соседнем селе подходящую кандидатку. Мусульманку, что было главным требованием. В тот момент шли переговоры.