Семейная кухня (сборник)

– Это мясо или мне кажется? – спросил Вадик, вдруг уставившись на тарелку.

– Вроде мясо, – ответила Наталья Ивановна, которая стала полноправным участником наших вечерних трапез и верным собутыльником Вадика. Она даже изобретала какие-то салатики на основе морковки и цветной капусты.

– Мясо! – закричал мы и побежали за добавкой. Повариха бросила половник и сбежала в подсобку.

Нет, мы были сами виноваты. Повариха по имени Пирет, наверное, не была злой, наверное, она все-таки любила детей и совсем не хотела морить нас голодом, посадив на диету из ревеня. Я не верила рассказам девочек, которые говорили, что Пирет ест сама наше мясо, потому что она была худая как щепка. А те, кто много ест, – толстые и добрые.

– Это она от злости такая. У нее ворованная еда не усваивается, – говорили девочки.

И то, что мы ее называли «привет», а потом «с приветом», было не от детской злобы и переходного возраста. Она сказала нам «Пирет», а мы расслышали «привет». Вот и все. А она, наверное, обиделась, думая, что мы специально коверкаем ее имя.

Так вот, Привет скрылась в подсобке и даже забаррикадировала дверь. Мы ворвались на кухню и с гиканьем начали открывать шкафы и кастрюли. Все, что находили, складывали на один большой стол: хлеб, ревень, картошку, колбаски типа сосисок, сыр.

Радости нашей не было предела. Мы кричали, смеялись, хлопали друг друга по плечам и, если честно, очень удивились, когда в дверях кухни появилась Пирет.

– О, Привет, – радостно воскликнул Вадик Тихомиров.

Эта несчастная женщина, которая зачем-то согласилась готовить на ораву малолетних преступников (каковыми нас искренне считала, потому что дети из приличных семей никогда бы не поехали в трудовой лагерь, а значит, мы, с ее точки зрения, были или беспризорниками, или уголовниками), очень долго говорила. Произнесла целую речь, из которой мы не поняли ни слова.

– Что она сказала? – спросил Вадик у Натальи Ивановны.

– Не знаю. Но что-то плохое, – ответила Наталья Ивановна и закручинилась.

За время нашего пребывания бедная женщина, хотя ей было всего двадцать три года, почти девчонка, начала спиваться. Ей было страшно, плохо и хотелось домой, а она должна была нести ответственность за тридцать голодных, измученных детей. Страх отступал только после двух рюмок (пыльных стаканов) «Вана Таллина», который Наталья Ивановна покупала уже сама, по собственной инициативе. Выпив стакан ликера и закусив вареной цветной капустой, она смотрела на Вадика как на единственную надежду и опору. Вадик гладил ее по руке, пока она тихо всхлипывала и причитала:

– Не могу, не могу, уеду, прямо сейчас уеду.

– Все, напилась, – объяснял всем Вадик.

Пирет догадалась, что мы ничего не понимаем, и начала объясняться с помощью жестов. Она хлопала себя локтями по бокам и издавала звуки.

– Она лает? – пытался догадаться Вадик.

– Нет, хрюкает, – ответила Наталья Ивановна.

– А почему хлопает, как будто крыльями?

Пирет стала ходить взад-вперед, вытягивая и втягивая шею и гогоча.

– Это гусь! – догадалась Наталья Ивановна.

– Не, тогда уж утка, – сказал Вадик.

Пирет обрадовалась и стала показывать пальцем на Вадика и Наталью Ивановну, давая понять, что те догадались правильно.

Потом она изобразила крадущегося человека и схватила себя за шею.

– И чё это значит? – не понял Вадик.

– Это значит, что кто-то схватил ее утку и зарезал ее, – пояснила Наталья Ивановна.

– И чё дальше? – спросил Вадик.

А дальше Пирет начала заламывать руки, тыкать пальцем в Вадика и звонить кому-то по воображаемому телефону.

– Сейчас, сейчас, я поняла, – сказала Наталья Ивановна. – Она думает, что это ты украл и убил ее утку, и она позвонит в милицию. Так, стоп, а это правда? – вдруг ахнула Наталья Ивановна. – Это ты сделал?

– Ну я, – ответил Вадик. – Так вы же сами вчера ее и ели. Тоже мне, утка!

– Что же мне делать? – опять начала постанывать Наталья Ивановна. – Уеду, уеду, прямо сейчас. Наверное, она испугалась и поэтому приготовила мясо!

– Так, вечер пантомимы окончен, пошли жрать! У нас сегодня пир! – сказал Вадик.

– Ура! – закричали мы и, с улюлюканьем похватав запасы, побежали в наш барак.

– Извините, – сказала Пирет Наталья Ивановна и побежала следом, чтобы не отстать.

Пирет стояла столбом и с ужасом смотрела на разгромленную столовую.

Пир был отменный. Мы наелись так, что дышать не могли. Впервые за все время. Мы пели песни под гитару, танцевали под магнитофон и решили завтра не ходить на завтрак, потому что еды оставалось «во!», по самую шейку.

На следующее утро Наталья Ивановна, бледная и измученная, трясущимися руками набирала телефон ближайшей больницы. С пяти утра все тридцать человек стояли, сидели или лежали в очереди к двум туалетам. Некоторых рвало в те же тазики, где замачивались трусы и варилась капуста. Наталья Ивановна раздала все запасы активированного угля, но лучше не становилось. Дети лежали вповалку. Запах в бараке стоял чудовищный.

Нас увозили в больницу пачками – «Скорой» пришлось сделать несколько рейсов, чтобы загрузить всех. Мы дружно отравились.

Наталья Ивановна, как капитан корабля, отказывалась ехать в больницу, собираясь умереть в нашем бараке, но ее тоже кое-как запихнули в машину и увезли. На хозяйстве оставили Вадика – единственного из всех, кто не отравился.

– Это потому что вы не пили, а я пил, спирт все дезинфицирует, – объяснял всем Вадик.

– Я тоже пила, – сказала Наталья Ивановна перед очередным приступом рвоты.

– Значит, мало, – убежденно отозвался Вадик.

В больнице было хорошо. Нас там кормили три раза в день. Только на еду мы смотреть не могли. А тех, кто через силу пытался поесть «про запас», опять скручивало диареей.

Постепенно нас одним за другим выпустили, прописав покой и диету. Хуже всего было Пирет, которую обязали носить нам еду из столовой прямо в барак, причем строго по диете – кашки, пюрешки, супчики-бульончики, никакого ревеня.

Пока мы лежали в больнице, начали приходить посылки от родителей, которые Вадик получал на почте и расставлял на тумбочках. Вадик даже отбивал телеграммы одинакового содержания: «Уважаемые родители. Посылку получил (а). Спасибо. Я в больнице. Состояние стабильное». Но после больницы и неожиданного, хоть и недолгого полноценного питания, которым обеспечивала нас Пирет, вожделенные шпроты, тушенка, вареная сгущенка в жестяных банках, конфеты и сервелат оставались нетронутыми.

Нет, хуже всего было нашим родителям, которые пили валокордин после получения телеграмм от Вадика, потому что уловить смысл в таком полуофициальном сообщении было невозможно. Связь с детьми отсутствовала. Телефона в бараке не было. Наталья Ивановна раз в неделю ходила на переговорный пункт и заказывала разговор с Москвой, с директором школы, но связь с ней по уважительным причинам – запой, а потом больница – тоже прервалась. Так что директор школы, к которой вломились очумевшие родители, тоже ничего не знала.