Семейные обязательства

– Я прибежала на крик, - тихонько ответила Элиза. Уже потом, после... всего. Скажите, отец жив?

– Он потерял очень много крови, - уклончиво ответил охранитель.
– Я не верю, что Павел Николаевич совершил покушение по своей воле. Возможно, он стал жертвой чьих-то злых чар.

– И я не верю, - эхом повторила Элиза.

– Помогите мне, Елизавета Павловна, - попросил епископ.
– Расскажите все, что знаете, о том, что происходило с вашим отцом в последнее время. Ему уже ничто не навредит, зато мы с вами можем восстановить его доброе имя. Скорее всего, он не преступник, а одна из жертв чудовищного заговора.

Элиза моргнула. Одинокая слеза потекла по ее щеке. Большего она не могла себе позволить.

Пока есть силы - не будет рыданий.

– Последние годы были очень тяжелыми для отца, - негромко начала она.
– Он так и не сумел приспособиться к новой реальности...

Пять лет назад скончалась императрица Изольда. Умерла во сне, тихо, совсем не так, как жила. Старшего сына императрицы после попытки переворота старались не вспоминать, а младший, Ульрих, отрекся от прав на престол и ушел в монахи за пятнадцать лет до смерти матери, оставив двух наследников - Константина и Александра. Императором должен был стать старший, Константин, но после похорон вскрыли завещание...

Потом кто-то говорил, что завещание было подлогом, а кто-то клялся в его подлинности. Изольда не успела объявить во всеуслышание, кому из внуков она оставляет Железную корону - и Империя раскололась на два лагеря. После серии кровопролитных битв и мелких стычек началась такая неразбериха, что сам черт сломил бы голову, разбираясь в хитросплетениях войны двух императорских армий, баронов, объявивших рокош, стремящихся к вольности городов и обычных разбойничьих банд, расплодившихся в огромных количествах.

Кто первый назвал этот кровавый ад красивой фразой: "Война принцев" - неизвестно. Но прижилось.

Павел Лунин в деталях взаимоотношений сторон и не пытался разобраться - голову бы сохранить. Но не сумел удержать сына.

Брат Элизы горячо поддержал принца (Императора!) Александра и сложил голову в битве при Гарце.

Элиза тогда воспитывалась в монастыре под Гетенхельмом. О течении войны она почти ничего не знала - монашки строго следили за тем, чтобы никто из подопечных не получал лишних известий.

Ее вызвали в столицу только на похороны брата.

Мама... Она простудилась на кладбище, под ледяным ливнем. Не стоило так долго стоять над могилой единственного сына, воспаление легких - не шутки.

В тягучем кошмаре первого в жизни горя Элиза не сразу поняла, насколько изменился отец. Павел Лунин поседел, сгорбился и в свои сорок пять выглядел древним стариком. Он почти не разговаривал несколько месяцев. От веселого, жизнерадостного помещика осталась только осунувшаяся тень в черном.

Он пытался начать жить заново, но - не получилось.

Принц Александр опирался на промышленников, и после коронации начал претворять в жизнь данные им обещания. Для землевладельцев, чей доход составляла в основном плата от фермеров-арендаторов, это было началом краха. Лунины не стали исключением - восстанавливать разоренные войной хозяйства было почти не на что. Павел Николаевич попытался сделать несколько выгодных вложений капитала, но его предприятия методично прогорали, содержать поместья становилось все сложнее, и когда-то одна из богатейших фамилий империи была вынуждена продавать земли.

Впрочем, из всей фамилии остались только Павел Николаевич и Элиза.

Реформы продолжались, все попытки спастись от банкротства провалились, но пока еще удавалось создавать впечатление благополучия. С Элизой отец об этом почти не говорил, но она прекрасно слышала нотки ненависти, звучавшие в его голосе при упоминании канцлера Воронцова, автора всех экономических нововведений.

"Ты отнял у меня все, - однажды пробормотал Павел Николаевич портрету канцлера в газете, - если бы она сказала хоть слово, ты был бы давно в могиле..."

"Кто - она?
– удивилась тогда Элиза.
– О чем вы, батюшка?"

Павел Лунин не ответил. Он старчески дернул головой, махнул рукой на Элизу и молча заперся в кабинете.

Об этом эпизоде она не рассказала ни полковнику, ни епископу.

Не нужно.

Пусть сами ищут мотивы.

– Если бы не наследство от тетушки, - сказала Элиза, - я бы уже стала бесприданницей. Отец практически разорен, в конце года пришлось бы и этот дом отдать за долги. Он потому так и торопился со свадьбой - хотел успеть позаботиться обо мне, пока средства позволяли. Он с семейством Румянцевых сговорились давным-давно, когда мы с женихом были еще детьми...

– Сочувствую вам, Елизавета Павловна, - мягко повторил охранитель.
– Ваш отец, наверное, не одобрял политику канцлера?

– Очень резко не одобрял. Но сейчас многие на грани разорения, он не был одинок... Ведь это не повод для нападения!
– поспешно добавила она, увидев заинтересованный блеск в глазах сидящего в стороне полковника.

– Не повод, - согласился с ней охранитель. Отечески прикоснулся к ее руке и повернулся, заслоняя собой конкурента.
– Сударыня, не скрою, доказать существование магического воздействия на вашего отца будет очень сложно. Но я обещаю вам досконально разобраться в этом деле. Пожалуйста, не покидайте Гетенхельм.

– Елизавета Павловна под домашним арестом до выяснения всех обстоятельств, - сообщил, вставая, полковник. В доме останется охрана.

– Не бойтесь, сударыня, - успокоил ее охранитель.
– С вами больше ничего плохого не случится. Я оставлю здесь и своих людей. Если вспомните что-то важное - пошлите за мной. Даже если вам будет просто одиноко и захочется поговорить со священником - я приеду.

– Спасибо, Ваше Преосвященство, - кивнула Элиза, стараясь не расплакаться.
– Обязательно.

Охранитель щелкнул пальцами, подзывая кота. Серый хищник привычно запрыгнул на руки напарнику и забрался в капюшон.

Судя по равнодушно-скучающей мохнатой морде, ничего колдовского он в доме не нашел.

Особняк стал чужим. Ее тюремщики не показывались на глаза, но Элиза точно знала - они здесь. У главных ворот и подъезда к кухне, на первом этаже, в отцовском кабинете... Везде. Даже пахло в доме теперь иначе, добавились нотки ваксы для гвардейских сапог, влажного сукна мундиров после короткого летнего дождя, сыромятной кожи ремней и пороха от их пистолетов.