Семья Берг
Шрифт:
За годы работы Ягода уничтожил десятки тысячи людей, но вершиной его служебных достижений стала организация первого показательного процесса по «чистке» большевистской партии в августе 1936 года. По указанию Сталина он сфабриковал обвинение двух бывших соратников Ленина — Каменева и Зиновьева (с одиннадцатью другими коммунистами) в причастности к заговору троцкистов и убийству Кирова в 1934 году. Он хорошо знал обвиняемых и, конечно, понимал, что они не совершали преступлений, в которых их обвинял Сталин. Но по его указке и в угоду ему Ежов мучил и пытал их, пока не заставил признаться в измене и заговоре.
Страсть к уничтожению людей не бурлила в жилах Ягоды сама по себе — это был знак его преданности Сталину. А преданность возникла
Каменева и Зиновьева везли на расстрел в грузовике — «черном вороне» с закрытым железным кузовом. Впереди ехала машина наркома Ягоды. Раньше он много лет работал вместе с ними в Центральном комитете партии, теперь он руководил их казнью. Когда конвойные вывели их из машины, Ягода увидел, что Зиновьев струсил, ослабел, не может идти. Каменев поддерживал его, говорил:
— Мужайтесь, Григорий. Примем смерть достойно.
Их поставили к стенке, и вдруг Ягода услышал, как струсивший Зиновьев запел еврейскую похоронную молитву каддиш. Эту молитву Ягода хорошо знал — еще мальчиком в Нижнем Новгороде он слышал ее на семейных похоронах. Он вздрогнул — представил себе, что его самого привезли на расстрел. Что он будет делать? Почему ярый большевик Зиновьев, ближайший друг Ленина, человек, утвердивший Сталина на его посту, почему он в последний момент жизни запел еврейскую молитву? Ягода опустил голову.
Дело Каменева и Зиновьева стало заключительным аккордом его деятельности: в следующем месяце, в сентябре того же 1936 года, его сняли с поста, обвинили в измене и заставили признаться в этом теми же самыми методами. В газетах написали, что наркомом внутренних дел назначен Николай Ежов, которому присвоено высшее армейское звание.
Москва всегда жила слухами, и теперь все они были один другого хуже. 18 марта 1937 года Ежов выступил на собрании руководства НКВД и обвинил своего предшественника Ягоду в том, что он был агентом царской охранки, вором и растратчиком. Вместе с ним были арестованы еще семьдесят крупных сотрудников НКВД, неугодных Ежову.
На третьем показательном процессе Генрих Ягода был приговорен к расстрелу. Когда прошел зловещий слух о приговоре, люди втихомолку радовались, они ждали облегчения. Но как только Ягоду сменил Ежов, террор в стране стал еще свирепее, заговорили о «ежовщине» [50] .
Ягоду везли на расстрел в том же самом «черном вороне», в котором везли и Каменева с Зиновьевым. Перед грузовиком шла его машина «Линкольн», но в ней ехал наблюдать за его казнью уже новый министр Ежов.
50
За время своего пребывания на посту наркома внутренних дел Ежов арестовал более семи миллионов человек, полтора миллиона были расстреляны, другие — сосланы в исправительно-трудовые лагеря, были там замучены, умерли или тоже были расстреляны.
Ягоду выволокли из кузова, своими ногами он выйти не смог. Под руки с двух сторон его поволокли к стене. Ежов шел в отдалении, криво улыбаясь. Ягоду попытались прислонить к стенке, но его грузное тело сползало, он не мог стоять. Командир взвода, курносый парень крестьянского вида, который до этого много раз видел Ягоду в роли наркома, растерялся. Он подбежал к Ежову, вытянулся перед ним:
— Товарищ нарком, прикажете привязать наркома к столбу?
— Бы-ывшего наркома, — с усмешкой протянул Ежов. — Привязывай. Да смотри, в следующий раз не ошибайся, а то тебя самого привяжем.
Ягоду привязали к столбу. Смущенный своей ошибкой, комвзвода громко скомандовал:
— По врагу народа, готовьсь!
И тогда
удивленный Ежов вдруг услышал — Ягода что-то запел, бормоча странные слова и качая головой. Ежов не знал, что это была похоронная еврейская молитва каддиш…Николай Ежов был щуплый человечек с худым желчным лицом, весельчак и хороший плясун. Во время Гражданской войны он был комиссаром, а в 1929–1930 годах — одним из руководителей коллективизации. Будучи заместителем наркома сельского хозяйства, он успешно сгонял в колхозы миллионы крестьян. По его приказам расстреливали и ссылали в сибирские лагеря. Жесткими репрессиями он сумел угодить Сталину, стал его любимцем и в 1935 году был назначен секретарем Центрального комитета со специальным заданием следить за работой органов государственной безопасности. Как ни свирепствовали эти органы под руководством Ягоды, для Ежова эти меры были слишком мягкими. Такая принципиальность и преданность импонировали Сталину, он сделал Ежова наркомом внутренних дел, маршалом и членом Политбюро, самым приближенным к себе человеком. На демонстрациях люди несли его портреты, сочинялись песни о его непримиримости к врагам народа: «Ежова рукавица колет, как голица».
Сталин любил грузинское вино «Хванчкара», песню «Сулико» и танцоров, особенно если они умели танцевать грузинскую лезгинку. На кремлевских приемах в угоду ему все дружно затягивали «Сулико», а потом он просил Ежова сплясать. Перед «хозяином» Ежов плясал самозабвенно, от души выделывал сложные коленца, а Сталин улыбался: это символизировало «пляску под его дудку».
В Ежове Сталин нашел истинного последователя в смысле коварства в общении. Он любил возвышать людей, а когда они оказывались счастливы, что достигли вершины, унижал и уничтожал их. Он приказал арестовать жену Ежова, еврейку. Но когда агенты явились за ней, Ежов вышел к ним навстречу с пистолетом в руке и не дал ее увести. До поры до времени ее оставили в покое. И его тоже…
Вскоре по Академии имени Фрунзе прокатился глухой слух о каких-то новых арестах в армии. Никто толком ничего не знал, а если и знал, то сказать боялся. Говорили мало и только с близкими. Павел Берг сначала не очень верил этим слухам: он надеялся вскоре увидеться с Тухачевским и все узнать от него лично. Наконец ему удалось связаться с маршалом и договориться о встрече 12 июня 1937 года. Тогда он услышит подробности о его поездке в Лондон, расскажет ему о странном визите агентов НКВД, упорно расспрашивавших о нем, а заодно и узнает о новых слухах — имеют ли они под собой почву.
В тот день утром Павел, как всегда, открыл дома газету «Правда» — и у него помутилось в глазах. На первой странице крупными буквами было набрано: «Шпионов, презренных наемников фашизма, предателей Родины — к расстрелу!» Передовая статья была озаглавлена: «Изменникам за шпионаж и измену Родине — расстрел!» Раскрыт заговор, которым руководил начальник Генерального штаба маршал Тухачевский и еще семь высших командиров Красной армии: Якир, Уборевич, Корк, Эйдельман, Фельдман, Примаков и Путна, трое из них евреи. Их обвиняли в том, что они являются шпионами иностранных держав, что ведут подрывную работу с целью ослабить армию и даже желают поражения Красной армии, чтобы вернуть власть помещиков и капиталистов.
У Павла впервые в жизни по-настоящему задрожали руки. Он с трудом перевернул страницу. На ней вверху — такими же крупными буквами: «Шпионов, нарушителей военного долга, предателей Родины и Красной армии — к расстрелу!» На третьей странице: «Шпионов, которые хотели расчленить нашу Родину и восстановить в СССР власть помещиков и капиталистов — к расстрелу!» На четвертой странице: «Шпионов, осуществляющих акты саботажа, подрывая мощь Красной армии — к расстрелу!» На пятой странице: «Шпионов, стремившихся к поражению Красной армии — к расстрелу!»