Семья Берг
Шрифт:
— Я попробую.
Несколько дней он был задумчив, приходя из школы, не играл, ел наскоро, уходил в свою комнату и что-то писал. Через неделю показал Августе:
— Мам, я написал стихи для маленьких детей — про кроликов и про огород. Только это стихи-игра, чтобы ребята сами подставляли в рифму недописанное слово:
Августа никак не ожидала от Алеши таких зрелых стихов:
— Очень хорошие стихи. Знаешь, давай пошлем их поэту Корнею Чуковскому. Может быть, он что-нибудь важное скажет.
Адреса они не знали, написали наугад: «Дом писателей, Корнею Чуковскому». К удивлению и радости обоих, через месяц от Чуковского пришло письмо:
— «Дорогой Поэт! („Поэт“ было написано с большой буквы.) Ваши стихи так изящны и прелестны, что я сразу отнес их для опубликования в альманахе детской поэзии. Они будут напечатаны. Вообще, перефразируя Пушкина, я могу сказать: „Старик Чуковский вас заметил и, в гроб сходя, благословил“» [53] .
53
Это письмо Чуковского не выдумка, автор сам получил его в ответ на посланные стихи.
Гордости матери и радости Алеши не было предела — похвала от самого Чуковского! И такая радость — его стихи будут напечатаны! Когда вышел альманах, Августа скупила много книг и раздаривала их всем знакомым, а Алеша с трудом мог поверить, что над стихотворением напечатано его имя. Впервые в жизни он давал автографы.
Для каждого важного дела нужен стимул, и самый лучший стимул — это похвала авторитета. После письма Чуковского Алеша стал писать больше и больше. Бабушка Прасковья Васильевна уверовала в Алешин талант и, убирая в его комнате, подбирала все скомканные и разорванные листки, которые он выбрасывал, когда что-то у него не получалось. Иногда Алеша вдруг не находил такой листок:
— Бабушка, ты не видела листок бумаги, который я выбросил?
— Как же, Алешенька, — вот он, твой листочек.
Алеша вступил в пионеры, писал стихи в классную стенгазету, стал примерным активистом — был типичным простым советским мальчишкой. Летом он ездил в пионерский
лагерь от министерства своего отца, ему нравилась спортивная пионерская дисциплина. И никогда никому не говорил, что его отец министр. Он даже как-то стеснялся этого.В тот раз, в зимний вечер 1938 года, Семена Гинзбурга, как всегда, не было дома. Поздно вечером Августа позвонила Павлу и встревоженным голосом сообщила:
— Павлик, заболел Алеша. Я не знаю, что делать.
— Что у него болит?
— Он жалуется на живот.
— Поговори с Машей, она лучше знает.
Расспросив по телефону Августу, Мария поставила предварительный диагноз:
— Скорее всего, у него аппендицит. Надо везти в больницу. Если это аппендицит, нужна срочная операция.
— В какую больницу везти? В нашу Кремлевку я его не дам. Про нее говорят: «Полы паркетные, а врачи анкетные». Они обязательно сделают что-нибудь не так, как надо.
— Вези его или в Филатовскую, или в Тимирязевскую. Даже лучше в 20-ю Тимирязевскую, на Полянке. Главный хирург там Николай Григорьевич Дамье, о нем все говорят, что он прекрасный хирург и замечательный человек. Павлик поедет с тобой.
— Я сейчас вызову нашу дежурную машину, — семья министра имела право на круглосуточное обслуживание.
Когда Алешу привезли в Тимирязевскую больницу, было уже почти одиннадцать часов вечера. Павел спросил:
— Можно вызвать доктора Дамье?
— Он сегодня целый день оперировал, очень устал и собирается уходить домой.
Павел пошел к нему в кабинет и упросил его:
— Доктор, я понимаю, как вы устали. Но, пожалуйста, посмотрите моего племянника.
Дамье вздохнул, грустно посмотрел на высокого военного с орденом на груди — и не смог отказать такому заслуженному человеку. Он надел халат и пошел в приемный покой. Пощупав живот Алеши, поставил диагноз
— У мальчика приступ острого аппендицита. Нужна срочная операция.
Августа ужаснулась, на глаза навернулись слезы. Но она сдержала себя и спокойно отвечала на вопросы регистраторши:
— Мальчику одиннадцать лет, мать не работает, отец служащий.
Доктор Дамье вернулся в операционную. Операция Алеши оказалась сложной, шла два часа под масочным эфирным наркозом. Павел с Августой ждали и волновались. Дамье вышел и улыбнулся им:
— Все хорошо. Аппендикс был очень воспаленный, но удалось все сделать без осложнений.
Августа и Павел заулыбались, долго благодарили доктора.
Было уже три часа ночи — ехать домой доктору Дамье было уже поздно, да и транспорт не работал. Августа сидела у постели Алеши, а Павел пошел за ним:
— Николай Григорьевич, спасибо вам громадное, что спасли нашего мальчика. У нас есть машина, если позволите, я отвезу вас домой.
— Да? Хорошо бы. У меня, знаете, дома жена беременная, скоро рожать.
Дамье очень удивился, увидев во дворе большой правительственный лимузин с шофером за рулем:
— Это ваша?
Немного стесняясь, Павел объяснил:
— Моего брата, министра строительства Гинзбурга. Ваш пациент — его сын.
— Да? А я и не знал…
Алеша поправлялся тяжело, доктор Дамье, занятый лечением сотен больных детей, заходил к нему каждый день, проверял состояние. Он никогда ничем не выделял его из ряда других больных той же палаты: осмотрев Алешу, всегда осматривал и всех остальных. Никаких преимуществ сыну министра не было — все больные дети были перед ним равны. Наконец Алеша стал поправляться. Он обожал своего доктора, понимал, что он спас его, считал самым полезным и добрым человеком, радовался его приходам. И доктор тоже полюбил его. Однажды Алеша протянул ему листок со стихотворным экспромтом:
ХИРУРГУ НИКОЛАЮ ГРИГОРЬЕВИЧУ ДАМЬЕ ОТ БЛАГОДАРНОГО АЛЕШИ ГИНЗБУРГА
Хирургические руки Всех других полезней — Побеждают боль и муки, Лечат от болезней.Дамье был тронут и поражен:
— Алеша, спасибо. Да ты, оказывается, поэт!
Алеша покраснел:
— Я пока еще не поэт, но у меня уже есть одно опубликованное стихотворение, — и он подарил доктору альманах. с автографом. Дамье тут же его прочитал.