Семья Рин

Кёко очень ждала возвращения Акито. Это было понятно: она ждала своего мужа с войны. Я тоже ждала возвращения Акито. Но мое ожидание было не таким, как ожидание Кёко. Я ждала его, потому что надеялась, что с его прибытием наконец все разрешится; запутанность моей жизненной ситуации, неразбериха с именем и семьей, тягостная бесцельность жизни среди чужих людей, — все, все мои проблемы тут же бы разрешились, лишь только он ступил на порог. Или, по крайней мере, что-то бы тронулось с места, что-то начало бы происходить с его появлением. Его приезд поставил бы точку на войне и на всем, что было с ней связано. Так я считала. Хотя он находился в плену, он по-прежнему был в моих глазах всемогущим существом, способным отменять или обходить любые препятствия. Он смог спасти меня из лагеря, уберечь от смерти, изменить мне имя и национальность, отправить за море — он способен и на многое другое, думала я.

Он обещал помочь найти моих родных, рассуждала я, значит, он обязательно это сделает. В то, что моя семья, вероятно, давно погибла, я по-прежнему не желала верить. Точнее, я и верила этому, и не верила. Не то чтобы я совсем не допускала такой возможности — у меня было достаточно времени притерпеться к этому факту, — но в моем сознании произошел какой-то странный сдвиг, который позволял считать мою семью одновременно и погибшей, и живущей. Обе эти противоречивые возможности — смерть и жизнь — оказались не просто равно-допустимы в моей голове, а сосуществовали на равных.

Был также еще один важный вопрос, который только Акито мог разрешить. Этот вопрос я могла задать только ему: зачем он послал меня в Японию и почему вся семья приняла мое появление как должное, несмотря на то что у Акито была жена. Это напоминало сговор. Должна была существовать какая-то причина. О причине, похоже, знали все домашние, включая Кёко, но молчали, а я не смела никого спросить. Поинтересоваться у Кёко: «Кёко-сан, зачем твой муж отправил меня сюда?» — нет, упаси бог, это была самая невозможная вещь на свете. Но такой вопрос отходил в сторону, пока для меня оставалась вероятность вернуться в счастливый мир, где сохранилась и продолжала благоденствовать моя семья.

В январе сорок шестого года Акито вернулся.

Я сидела с Юки, помогала ей рисовать. К нам заглянула Кёко и сообщила, что Акито возвращается на днях.

Вот тут я и испугалась по-настоящему. Запоздало испугалась. Я поняла, что мне не следовало ждать его приезда. Наоборот, надо было как можно сильней бояться этого. Я поняла, что возвращение Акито неизбежно разрушит мои иллюзии. Надо было молиться, чтобы он никогда не вернулся или чтобы момент его возвращения оттянулся на неопределенно долгое время, на вечность. Безмятежная жизнь в привычном окружении, с людьми, которых знаешь с детства, — скорее всего, ничего из этого уже больше никогда не будет, и если я раньше лишь смутно и довольно нецельнооформленно предполагала, что такое может быть — да и то с очень небольшой долей вероятности, то теперь — с возвращением Акито — это предположение должно было очень быстро развиться в грубые формы реальности.

— Рин-сан, разве ты не рада? — посчитала нужным уточнить Кёко, видимо, заметив, как я изменилась в лице.

— Рада, — безнадежно сказала я.

А что еще я могла бы сказать в подобных обстоятельствах? Мне ничего не оставалось, как принять происходящее и снова поплыть по течению. Я всегда плыла по течению.

Предстоящий приезд Акито четко обозначил, что, скорее всего, во всем мире у меня не осталось никого из родных.

В окно я вижу, как к дому подъезжает автомобиль, останавливается, из него выходит Акито. У дома его встречает отец — тот самый Шигеру-сама, который, когда я прибыла в Японию, находился в Токио, занимаясь делами, еще не старый мужчина, жесткий, властный и не терпящий лишних слов.

Он очень напоминает мне Акито, и я стараюсь как можно реже показываться ему на глаза.

Отец и сын входят в дом. Далее, как я предполагаю, следует встреча с членами семьи — с разной степенью эмоциональности, но в рамках диапазона чувств, допустимых в аристократических японских семействах. В это время я обреченно спускаюсь вниз из своей комнаты, потому что нет и речи о том, чтобы я не вышла поприветствовать человека, от которого зависит мое существование.

Акито вскользь здоровается со мной, проходя мимо.

— Здравствуйте, Рин-сан, — говорит он по-японски.

Я отвечаю на приветствие и кланяюсь, стараясь не встречаться взглядом. Боковым зрением я фиксирую, что он как-то особенно взглядывает на меня, прежде чем отойти. Этот взгляд подтверждает, что в ближайшее время мне не уйти от решения застарелой проблемы.

Прошло два дня. Акито едва замечал мое присутствие. Один раз, проходя мимо той части дома, где жили он и Кёко, я слышала, как Кёко что-то настойчиво и страстно говорит ему: то ли предлагает, то ли упрашивает.

«Не надо! Я поговорю с ней!» — слышен голос Кёко.

«Не смей вмешиваться! Это тебя не касается!» — кратко и зло отвечает жене Акито.

Они наверняка говорили обо мне. Я была в этом уверена. Я обратила внимание, что невольно сжимаю плечи, когда слышу его голос. На какую-то долю секунды в голове мелькнула глупая мысль, что меня снова отправят в лагерь. Но я сразу опомнилась. Нет, это уж слишком. В лагерь меня не отправят, лагеря больше не существует. Но все равно тон Акито ничего хорошего не обещал. Слишком непреклонно звучали его слова. И слишком была расстроена Кеко, которая — я знаю — всегда готова встать на мою защиту.

На следующий день Акито появился в той части дома, где жила я. Я испуганно вскочила и низко поклонилась, когда он вошел. Можно было уже не кланяться, можно было поздороваться по западному образцу — ведь война давно закончилась. Я поклонилась машинально, по привычке.

— Мы давно не виделись, Рин-сан, не так ли? — сказал он по-английски после небольшой паузы.

— Да-да, — поддакнула я.

Виду меня был, как у затравленного зверька.

Акито молча разглядывал меня.

— Мне сказали, что вы уже научились говорить по-японски. Я рад, что у вас такие прекрасные способности к языкам.

Я почувствовала, что он недоволен тем, как началась наша встреча.

— Я очень рада, что вы вернулись домой, Акито-сан.

Поскольку он продолжал молчать, я неловко попросила:

— Пожалуйста… скажите, что вы собирались сказать, Акито-сан.

Эти слова прозвучали грубо, но, кажется, Акито не обратил на них внимания.

Он протянул мне бумаги, которые держал в руках.

— Вот, прошу вас. Здесь данные о корабле «Розалинда». Здесь также есть информация о ваших родственниках.

Я взяла документы и тут же отложила их.

— Вы не хотите посмотреть?

— Я… наверное… я уже знаю, что там, — призналась я.

Несмотря на все свои фантазии, я все же оставалась здравомыслящим человеком. Голос разума подсказывал, что моя семья не могла не погибнуть при тех обстоятельствах.

— Я сожалею, — сдержанно сказал Акито. — Вы остались без семьи. Очень жаль. Но у вас есть люди, которые о вас позаботятся, Рин-сан. Когда вы будете готовы обсуждать это, дайте мне знать.