Сердце Ёксамдона

Ким Китхэ почти всегда ждал её здесь, если уходил с работы раньше и они договаривались о встрече. Они оба любили эту нелепую скульптуру и однажды даже дошли до того, чтобы и самим написать по желанию и доверить послания блестящим кольцам.

Сегодня договорённости не было, но он всё равно ждал, и едва увидев его, Юнха поняла: он опять попытается извиниться. Но ведь и сама она обошла здание именно с этой стороны, будто тоже рассчитывала на встречу. Оба они чувствовали: что-то между ними не договорено.

И заговорили одновременно: он действительно начал с «извини». Она же сказала:

— Начальник Ким… Китхэ, давай расстанемся.

Он не сразу услышал, и она вдруг испугалась, что придётся повторять и во второй раз не выйдет так просто и естественно. Казалось, она даже не думала говорить этого, и, может быть, те слова сказала за Юнха порвавшаяся наконец рыдающая струна.

— Что? — глупо переспросил он, наверное, надеясь, что ослышался.

— Ты ведь расслышал, — уже с трудом ответила Юнха. — Давай расстанемся.

Она прислушалась к себе: не породили ли в ней сказанные во второй раз слова каких-то сомнений?

Нет. Всё это было определено, кажется, давно.

На удивление, Китхэ не вышел из себя. Хоть его глаза потемнели, но Юнха не взялась бы ещё сказать, скрытый ли то гнев или что-то другое.

— Я знаю, что сегодня всё вышло плохо, — тихо заговорил он. — Ты обижена. Не будем продолжать разговор сейчас. Я подожду, пока ты успокоишься.

Он развернулся и пошёл прочь, и его ставшей неловкой походка и застывшая спина подсказали Юнха: он действительно полон гнева.

Но, по крайней мере, начальник Ким умел держать себя в руках, когда хотел этого.

Ёксамдонъ был похож на бывшего богача, прячущего свою теперешнюю нищету: по краям высились небоскрёбы, но за их спинами билось старое сердце — те самые кварталы малоэтажек, и многие из их обитателей жили здесь ещё с конца семидесятых, другие тут родились и так не покинули Ёксамдонъ. Конечно, были и такие, как Юнха, — жильцы покрытых жестью мансард со входом с крыши.

Юнха полагала, что дешевле её квартиры в Ёксамдоне, а то и во всём Канънаме, не найти. Даже дом, на котором бельмом на глазу торчала «её» мансарда, был самым неказистым из всех. Старые кирпичные четырёхэтажки смотрели на него, деревянного ублюдка с жестяной обшивкой, свысока. Ещё несколько неудачников, выглядящих всё же поприличнее, ютились рядом, служа пристанищем для дешёвой забегаловки, дешёвого магазинчика и подозрительно тихого дома, в котором лишь изредка и всегда по весне зажигался свет.

В мансарде были полторы комнаты и шланг в уборной, изображающий душ. Впрочем, когда Юнха прикрутила к шлангу насадку, он в самом деле стал напоминать душ.

Сейчас за жестяными стенами было душно, и она открыла окно, выходящее прямо на магазинчик. Оттуда на Юнха привычно посмотрел рекламный щитёнок, выставленный владельцем у дверей. Сейчас на щитёнке нахваливал разогреваемые обеды певец, имени которого она не помнила. На вид он был сущим ребёнком, слишком худым даже для айдола. За годы щиты и люди на них менялись, и в памяти Юнха задержалась только самая первая реклама, неделями желающая ей спокойной ночи, когда Юнха только въехала в мансарду. На том щите Пак Сочжун предлагал всем выпить совершенно особой бутилированной воды.

Юнха оглядела место, которое называла домом. В холодильнике был тот самый разогреваемый обед, вполне неплохой. Возможно, яйца, но в этом Юнха не была уверена.

Всё равно есть ей не хотелось.

Она легла навзничь на матрас, занимающей большую часть комнаты, подняла смартфон на вытянутой руке и позвонила Чиён.

Чиён ответила на звонок, но сперва Юнха увидела только потолок, залитый жёлтым вечерним светом, и услышала голоса: Чиён жила с родителями и младшим братом, и сейчас вся семья собралась на ужин. Раздался чей-то притворно недовольный окрик, засмеялся брат Чиён, и наконец на экране появилась она сама — с улыбкой до ушей, ещё погружённая в разговор, который вела с родными.

Юнха несколько секунд смотрела на лицо лучшей подруги, всё больше наполняющееся тревогой: Чиён спрашивала, всё ли хорошо?

Юнха открыла рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого наконец-то зарыдала.

Следующее утро началось мелкой моросью, но едва пролился дождь, вернулась жара. Слишком тёплый и душный август не давал людям вздохнуть.

У входа в «Азем Тауэр» Юнха нагнал Ким Санъмин. В университете он учился на два курса старше, когда-то в детстве жил с Юнха в одном квартале — до того, как её мама заболела, а теперь работал в том же здании. На этаж выше, в другом подразделении «КР Групп», отвечавшим за управление недвижимостью, которую компания оставляла себе после завершения некоторых проектов.

— Отдел сопровождения, да? — спросил он участливо вместо приветствия. — Я слышал.

— От Чиён? — поинтересовалась Юнха, внешне безразлично.

Санъмин тепло улыбнулся; его светло-карие глаза всегда наполнялись подобным теплом, если Санъмин смотрел на Юнха. Ещё в детстве он порывался защищать её, играя роль старшего брата. Но в те времена Юнха и сама могла отлупить обидчиков, исцарапать их и даже покусать, теперь в такое и не верилось.

— От Чиён, — согласился Санъмин, — и не знаю, почему ты мне сама не сказала.

— Сил не было, — честно ответила Юнха. Наверное, сегодня она бы пожаловалось ему, ища привычной братской поддержки.

— На самом деле, — медленно и нехотя признался Санъмин, — я слышал слухи о сотруднице, попавшей под горячую руку, ещё вчера. Но не понял, что речь о тебе.

Юнха почувствовала: слёзы набегают на глаза. Она смахнула влагу ресницами и мотнула головой, не желая возвращения вчерашнего слёзопада.

Улыбнулась через силу:

— Всё не так страшно, как могло быть.

Санъмин осторожно взял её за локоть:

— Ты знаешь, я всегда помогу тебе, только скажи.

— Конечно знаю, оппа, — ответила Юнха. И не призналась, что именно поэтому почти и не просит ни о чём: у него должна быть, наконец, своя жизнь, и не такая, чтобы вращалась вокруг подруги детства.

Они вошли в здание вместе и расстались, только когда лифт прибыл на этаж Юнха.

На прощание Санъмин снова осторожно и нежно пожал её локоть. Большего он никогда себе не позволял, но даже это иногда смущало Юнха: не принимает ли Санъмин разрешение на этот маленький жест за знак надежды?

Если бы она могла почувствовать к нему нечто большее, чем сестринскую привязанность, это ведь давно бы случилось, так?

Она уже выходила из лифта, но Санъмин вдруг остановил её:

— Знаешь, — его голос снова зазвучал неуверенно, — с отделом сопровождения, ну… не соглашайся на всё, что тебе будут предлагать. Начальство и… другая сторона. И не молчи, если что-то случится, хорошо? Рассказывай мне.

Юнха не смогла отказать, таким беспокойством зажглись его глаза. Но и обещать не могла тоже, так что просто кивнула, и Санъмин кивнул в ответ немного успокоенный.