Серебряная тоска

– Зубные коронки скифов, - огрызнулся Серёжка.
– Так как, Игорёк?

– Скучно всё это, - ответил я.

– А килька в томате - весело?

– Веселей.

– Вот и выходит, что ты со всем своим Космосом - обыкновенный алкаш. Вроде Корнеича. Кроме как выпить и закусить - ничего не надо.

– Может быть.

– Тогда хоть посмотри, как я окунаюсь по локоть в золото, каким нечистым алчным огнём горят мои глаза, плюнь, потому что тебе станет противно, развернись на каблуках и гордо удались.

– Заманчиво, - сказал я.

– Не, ну какое золото?
– всё приставал Корнеич.

– Слушай, Корнеич, - не выдержал Серёжка, - водка у тебя есть - ну, так сиди, пей и помалкивай.

Он взял со стола монтировку и, поднатужившись, вскрыл сундук. Заскрипели ржавые петли, хрустнул врезной замок. Крышка откинулась, и по сторожке запрыгали весёлыми бесенятами разноцветные зайчики преломлённого света. Корнеич привстал, вытянув бурую морщинистую шею, и тут же снова рухнул на стул.

– Спаси-помилуй, - пробормотал он.

Серёжка, хоть и был подготовлен к зрелищу, на несколько мгновений окаменел.

– И это всё... моё?
– осторожно спросил он.

– Во всяком случае, можешь распоряжаться этим барахлом, как хочешь. Хочешь - с Колькой поделись, хочешь - с Корнеичем, хочешь - сам всё сожри. Я вот только, с твоего позволения, десяток монет золотых возьму.

– Да-да, - залепетал Серёжка, - бери, конечно... сколько надо.

– Братишки, - снова влез Корнеич, - я что-то в толк... Что это? Откуда?

– Не волнуйся, Корнеич, - сказал Серёжка, - у тебя просто белая горячка. Вот мы сейчас уйдём, а ты сосчитай до десяти, выпей ещё, и все болезненные видения рассеются.

Серёжка захлопнул сундучок, подхватил его подмышку, и мы с ним вышли из сторожки. Уже отходя, я не удержался и заглянул в окошко. Корнеич сидел на том же месте, прилежно шевеля губами: "четыре... пять... шесть..."

– Игорёчек, - прошептал Серёжка, - ты точно больше не хочешь ничего... кроме этих десяти монет?

– Хочу, - сказал я, - хочу гораздо большего. Но где ж его взять? Пока, Серый.

Когда будешь убивать меня, постарайся сделать это не больно.

Дождавшись автобуса, я сел по привычке у окна и поехал к отцу.

"Тоска какая, - думал я, глядя на заоконный пейзаж.
– Это не у Корнеича белая горячка, это у нас белая горячка, это нам привиделись эти камни, это золото и ВООБЩЕ. Это нам нужно до десяти считать, а потом выпить для храбрости всю оставшуюся водку и застрелиться. Для чего, спрашивается, нужен был этот Высший Разум? Чтоб пугать старушку-вахтёршу, изумлять Кольку знанием, где у него спрятан коньяк, разоблачать Серёжкиного папу и отрывать какие-то дурацкие клады?

И вот это - Вселенная? Вот это - Бог? Вот это - ТО, ДЛЯ ЧЕГО? Это не Высший Разум, это какая-то тоска. Причём, отнюдь не серебряная. Предел мечтаний ростовщика, продажного журналиста-щелкопёра и теле-экстрасенса".

Я доехал до нужной мне остановки и вышел из автобуса. Уже успело стемнеть. По чавкающей слякоти я добрался до папиного барака-общежития и, преодолев унизительное сопротивление дверной пружины, ввалился в его тёплую вонь.

Папа встретил меня, как всегда, в валенках, сидя за застеленным газетой столом прямо на кровати и потягивая с прихлюпом чай из большой эмалированой кружки.

– Здравствуй, папа, - сказал я.

– Ну, как дела?

– Да как обычно, - вяло ответил отец. По его голосу трудно было понять, рад он меня видеть или нет.
– Проходи, садись. Чаю будешь?

– Чаю?
– переспросил я.
– Не знаю... Пожалуй...

Отец тяжеловато поднялся из-за стола, отдёрнул белую, слегка засиженную мухами занавесочку и взял с полки гранёный стакан.

– Второй кружки, извини, нет. Не держу. Не для кого. Из стакана будешь?

– Какая разница?
– пожал плечами я.
– Буду.

Отец заварил мне чай прямо в стакане. Чаинки медленно и скучно оседали на дно.

Отец неожиданно сделал таинственное лицо, показал, засучив рукав, пустую руку, с видом фокусника потянулся к оконной раме и достал из-за неё лимон.

– Красиво жить не запретишь, - сказал он.
– Давай я тебе отрежу.

Я, вообще-то, не очень любил чай с лимоном, но отец так очевидно гордился произведённым эффектом, что я не захотел разочаровывать его и кивнул. Отец резал лимон хлебным ножом-пилой. Кусок получился толстый и корявый. Он с шумом плюхнулся в мой стакан, измазавшись не до конца осевшими чаинками. Отрезав себе кусок поменьше, отец сунул остаток лимона назад за окно.

– А вот от тебя опять водкой воняет, - неожиданно заметил он.
– И что за радость?

– Никакой, - грустно согласился я.

– Так чего ж ты пьёшь?

– Ничего другого не остаётся.

– Как так?

– Да вот такая жизнь, папа.

– Какая такая?

– В том-то и дело, что никакая. Тяжёлая, одним словом. Озоновая дыра над Антарктидой, война на Ближнем Востоке, а Иди Амин, оказывается, вообще жён своих жрал.

– Тебе что, сынок, деньги нужны?

Где-то внутри я и расплакался и рассмеялся одновременно. Всё правильно, папа, - раз я к тебе пришёл, значит мне снова нужны деньги. Такой сыночек, как я, с иною целью не приходит.

– У нас как раз десять дней назад получка была, - продолжал отец, - так что на червонец могу раскошелиться. А через недельку приходи за вторым.

– Спасибо, папа, - улыбнулся я, - но деньги мне не нужны. Скорее наоборот.

– Что наоборот?

Я молча достал из кармана десять золотых монет и положил их на стол.

– Что это?
– удивился отец.

– Возьми. Это тебе.

– Что это?
– повторил отец.

– Тут золота тысяч на двадцать будет, - объяснил я.
– А продать можно одному коллекционеру. Адрес я тебе дам. Или, если хочешь, могу сам к нему съездить, а тебе привезти деньги.

– Игорёк, ты слышал - я спросил что это?

– Говорю ж - золото, - вздохнул я.
– Клад мы нашли. С Серёжкой. Не краденное, не бойся. Возьми себе.

– Зачем?
– просто спросил отец.

– Ну, как, - устало сказал я, - всё ж ты мой отец. Выберешься из этой дыры, переедешь в какую-никакую приличную квартиру, заведёшь себе домашние тапочки вместо валенок, кота, телевизор купишь - я знаю что... Что захочешь, в общем.

– А зачем?
– снова спросил отец.

– Ну, пап, ты даёшь, - несколько нервно рассмеялся я.