Серебряная тоска

– Чево?
– Колька повернул к Серёжке свою широкую ряшку.

– Любимая учительница французского предлагает нам выйти прогуляться. С вещами.

– Возьмите вещи и к директору на выход - шагом - марш!
– Некрасивое лицо Зои Александровны пылало от гнева.

– С вещами на выход, - вставил Руслан.
– Пацаны, а ведь с этими словами освобождают из тюрьмы.

– Ибрагимов!
– взвизгнула Зоя Александровна, - На твоём месте я бы не ёрничала, а подумала бы, как объяснить директору синяк под глазом. Совсем обнаглели!

Устроить драку перед кабинетом классной руководительницы за минуту до урока!

– Но, согласитесь, драка была честная - двое на двое, - сказал я.

– Матушинский, а от тебя я вообще ничего подобного не ожидала! Мальчик из интеллнгентной семьи, мать - учительница, один из лучших в группе по французскому...

– А, может, у меня французско-мушкетёрская страсть к дуэлям?

– Все четверо - вон из класса. К директору. Объясняйте ему, какие у вас страсти!

Колька, Серёжка, Русланчик и я взяли свои портфели и поплелись на выход... с вещами.

– Ну, и чё скажем директору?
– спросил Колька в коридоре.
– Небось, нафискалите?

– Да пошёл ты, ещё на тебя фискалить, - огрызнулся Руслан, потирая глаз.

– Сам пошёл!
– вспыхнул по-новой Колька.
– Снова в глаз захотел?

– Колян, успокойся, - угомонил его Серёжка.

Колян немедленно успокоился. Каждое слово Серёжки было для него приказом.

– А и правда, пацаны, что мы скажем директору?
– Серёжка повернулся к нам с Русланом.

– Не ваша забота, - буркнул я.
– Говорить будем мы.

– А спрашивать будут всех.

– Тебя-то, дурака, спрашивать ни о чём не будут.

– Хочешь опять подраться?
– Колька с готовностью почесал кулаки.

– Остынь, Колян. Перед директорским-то кабинетом не будем устраивать драки.

Постучись.

Колян остыл и постучался.

– Да, - строго проговорил голос секретарши.
– Хто там?

– Свои.
– Серёга отстранил Кольку и первым распахнул дверь приёмной.

– Драссе. Нас Зоя Александровна к Матвей Владимирычу направила. По поводу безобразной драки, учинённой нами сегодня.

– Кондрашов, не юродствуй, - поморщилась секретарша Эльвира Павловна. А от тебя, Матушинский, я этого вообще не ожидала. С такой-то мамой!

"Далась им всем моя мама!" - подумал я с тайной злостью.

– Подождите здесь!
– Эльвира Павловна окинула нашу группу уничижительным взглядом и скрылась в двери директорского кабинета.

Мы нахохлившись молчали, не желая даже глядеть друг на друга.

– Матвей Владимирыч ожидает вас у себя.
– Эльвира вновь возникла в приёмной и уселась за свой секретарский стол с совершенно отсутствующим видом.

Вот гадина! Довольно хладнокровно мы распахнули дверь в святая святых нашей школы - кабинет директора, и переступили порог. Матвей Владимирыч Зисерсон, человечек лет шестидесяти, местами курчавый, местами лысый сидел за массивным письменым столом, просматривая определённые бумаги.

– Явились наконец-то!
– воскликнул он, когда мы вошли.

– Что значит "наконец-то"?
– не понял я.

– Это значит, что вести в школе разносятся очень быстро. То есть, то, что Зоя Александровна отправила вас ко мне, сюрпризом для меня не было. Я вами огорчён, ребята! Ибрагимов, как по-вашему, вас очень украшает этот синяк?

– Не очень, - буркнул Руслан.

– А вы, Рябинин...
– начал было директор, но Колька тут же перебил его с природной учтивостью:

– А чё Рябинин? Чуть что - сразу Рябинин.

– Уж не хотите ли вы сказать, что это не вы соизволили поставить синяк под глаз Ибрагимову?

– Я упал, - поспешно сказал Руслан.

– И глазом о чей-то кулак, - ещё поспешнее сказал директор.
– Очень благородно, но очень глупо. Так из-за чего была драка-то?

Мы обменялись взглядами, отвернулись друг от друга и молча насупились.

– Я и сам в детстве дрался - когда была затронута моя честь, неожиданно произнёс Матвей Владимирович.
– Но теперь я стал старше и позволю заметить вам:

это не метод.

– А можно мы сначала станем старше?
– довольно нагло спросил я.

– Не ёрничайте, Матушинский. Вам-то уж драки совсем не к лицу. И не извольте меня перебивать. Мне пятьдесят восемь лет и я достаточно разбираюсь в людях..

Может, вы полагаете, что я намерен вызывать в школу ваших родителей? Так вот - не намерен. Я считаю, что мальчишки сами должны разбираться со своими проблемами. Но - желательно - без драк.

– Мы больше не будем, - буркнул Колька.

– Рябинин! Если можно - без детского сада. Вы всё же в восьмом классе, а не в четвёртом. На урок французского можете не возвращаться. Чтобы Зое Александровне глаза не мозолить. Но к следующему уроку извольте быть. От души предлагаю вам за это время подумать и не подраться по-новой. Можете идти.

С облегчением выпорхнули мы из директорского кабинета. Эльвира Павловна попробовала с укоризной покивать нам вслед головой, но мы проигнорировали её знак внимания и вышли в коридор.

– Пойдёмте шоколадных батончиков купим, - предложил Серёжка.

– Неохота.

– Чё, гордость не позволяет? Или денег нет?

– А хоть бы и нет?

– Не ссыте, я угощаю.

– А давай.

– Ну, пошли.

– Ну, пошли.

И мы пошли. Внешне драка наша вспыхнула из-за пустяка. Колька (как мне сейчас кажется, нарочно) налетел на Русланчика в коридоре перед уроком и сказал: "Чего пихаешься, татарин?" - "Ты сам пихаешься", - слегка растеряно ответил Руслан.
– "Ещё и грубишь!" - продолжал наседать Колька. Затем глянул на Серёжку, кивнул и заехал Руслану в глаз. Русланчик вскрикнул и скорчился у стены. Я тут же подскочил и стукнул Кольку в челюсть. Челюсть от удивления отвисла книзу. А я схватился рукою за ухо, в которое влетел Серёжкин кулак. Вот, в общем-то, и вся драка, продолжения которой не последовало по причине вмешательства Зои Александровны. Та перехватила гневную руку Русланчика, занесённую над физиономией Серёжки, и велела нам войти в класс, из которого пять минут спустя выгнала.

Если бы драка получила своё развитие, нас бы с Русланом следовало отправить не к директору, а в медпункт. Серёжка был самым сильным человеком в классе. Кроме того, он во всём был коновод, заводила, первый. Мальчики готовы были следовать за ним хоть на край света, угождать, даже не думая, что угождают. И первым среди них был Колька, почти такой же сильный, но, к сожалению, беспросветно глупый, имевший одно достоинство: быть бесконечно преданным своему кумиру. Нельзя сказать, чтоб Серёжка этого не ценил, и уж ни в коем случае нельзя сказать, чтоб не использовал. Он вообще с большой ревностью относился к своей особе, научившись принимать всеобщее преклонение как должное. Все и преклонялись.