Серебряная тоска

– Да врёт он всё, - сказал Колька.

– Как вам не стыдно!
– возмутилась Маня.
– Вашего товарища убили, а вы...

– Да он правда врёт, - посерьёзнел вдруг Руслан.

– Врёшь?
– Маня повернулась ко мне.

– Вру, - печально ответил я.

– Врёт, - повторил Руслан.
– Его вовсе не Вучетич убил.

– А кто?

– Дантес.

– А это кто?

– Полуфранцуз-полунемец.

– Ой, так вы во Франции были?

– В Полуфранции-Полугермании.

– Это он, Дантес, здесь был, - мягко заметил Руслан.

– А как же его через границу пропустили с оружием?

– А он его уже здесь заказал. В Туле.

– Так он вас в Туле убил?

– Зачем же в Туле. Под Петербургом.

– Под Ленинградом, да?

– Нет. Под Петербургом. Это он потом будет Ленинградом именоваться. Под Петербургом на Чёрной речке.

– На Чёо-о-оорной речке, - прошептала Маня,от ужаса округляя глаза и рот.

– Да. На её заснеженном берегу стоял Дантес в шинели навыпуск и ждал меня со своим лепажем - Двое на одного!
– возмутилась Маня.

– Таково было его понятие о благородстве, - вздохнул я.
– Мы сошлись, и Дантес выстрелил в меня с тринадцати шагов.

– Несчастливое число, - покачала головой Маня.

– Да, мне чертовски не повезло. Пуля попала мне в живот. Страшно захотелось пить. Я умолял дать мне хоть глоток воды из Чёрной речки, но Дантес только смеялся, засунув лепаж за пояс.

– Мерзавец, - твёрдо произнесла Маня.

– Какая вы чистая девушка, - сказал я.
– Сколько в вас души. Вам нужно выйти замуж за юношу столь же чистого, незамутнённого сознанием.

– За вас?
– подняла длинные ресницы Маня.

– Что вы, я грешен. Коля, комм цу мир, мой ясный перец. Ну, сюда иди, дятел.

Послушный движению моего указательного пальца, Колька подскочил и стал рядом. Из туалета осторожно выполз Серёжка.

– Рассказ о дуэли Матушинского уже закончен?
– на всякий случай спросил он.

– Закончен, закончен, - успокоил его Руслан.

– Не мешайте, - сурово оборвал их я.
– Здесь происходит таинство соединения двух душ. Маня, сегодня ваш день. Сегодня случай подвернул вам ментально близкого вам человека.

– Это как?
– зашептала Маня во все стороны.

– Духовно, - ответил ей Руслан через всю комнату.

– Посмотрите в эти невинные, незамутнённые бременем разума глаза.
– Я схватил Кольку за волосы и развернул к Мане.
– И ты, дурак, сделай то же самое.

– И чё?
– спросил Колька.

– Да разве вы не видите, что вы - Адам и Ева, ещё не вкусившие плода познания!

Так вкусите же его! Да стой ты, дурак, погоди кусаться - это же я фигурально.

– А что такое "фигурально"?
– спросил Колька.

Руслан объяснил ему, показав фигу.

– В общем, отдаю вас в руки друг другу. Занавес опускается для первого поцелуя.

А вы там - чур, не подсматривать.

– Но я ...
– начала было Маня, однако послушный Колька уже ловко закрыл её говорильник поцелуем.

– Так, а я чё ж?
– сердитая, что о ней позабыли, надулась Анька.

– А вам, мадам, сулили мы лучшее, что у нас есть, - нашего Сержа. Судите сами - элегантен, скромен, мил, не без юмора. И столь же воспитан, как и вы.

– Закрой хлебало, Пушкин, - сердито буркнул Серёжка.

– Именно это я и имел в виду, - сказал я, поводя рукой от Серёжки к Ане.
– В общем, не теряйтесь.

– А я татарчонка хочу.
– Аня показала на Руслана.
– Я торчу от татарчат.

– Я наполовину татарин, - поспешно сказал Руслан.

– Мы, увы, должны откланяться. Нас ждёт сеанс у скульптора Вучетича. Мы позируем ему для скульптурной группы "Три грации".

– Но вас же только двое!

– А мы поочереди позируем.

– А третий, всё же, кто?

– Он.
– Я показал на Руслана.
– Ну, до свидания, девочки.

– Мальчики, может, всё же, останетесь?

– Я им останусь, - ревниво молвил Серёжка.
– Можете выпить ещё по чашке шампанского - и чтоб духу вашего тут не было.

– В гробу мы видали ваше шампанское из ча-ше-чек. Адьё.

Мы с Русланом быстро оделись и вышли на лестничную площадку. На площадке Руслан обнял меня, а я его.

* * *

Николай Павлович тоскливо глядел в окно, за которым хронически нездоровая петербургская погода проделывала свои излюбленные шутки с моросящим дождём. Рука императора поигрывала небольшими золотыми часами с репетиром. Император бессмысленно глянул на часы, опустил их в карман, вздохнул и перевёл взгляд на своего собеседника - Александра Христофоровича Бенкендорфа.

– Вот такая погода, милый мой, - сказал он, - для нас, людей с низким кровяным давлением - сущий ад. Меланхолия, дэпрэссия, желание уйти в монастырь или кого-нибудь зарезать. Если я после смерти попаду в ад, это будет несправедливо - как вы полагаете? Ведь я, если разобраться, и так провёл всю жизнь в климатическом аду Петербурга.

– Я полагаю это несправедливым, ваше величество, даже если б вы всю жизнь провели под лазурным небом Италии, наслаждаясь солнцем и запахом апельсиновых деревьев.

– Ответ искушённого придворного, - усмехнулся Николай.
– Цитрусовые я, кстати, не переношу. Однако, к делу. Я хотел расспросить вас, Христофор Бонифатьевич...

– Александр Христофорович, ваше величество, - робко, несколько удивлённо поправил Бенкендорф.

– Ах, да знаю, знаю!
– Николай досадливо поморщился.
– Шучу я так. Это у меня юмор такой - подстать погоде. Не обращайте внимания. Так вот... Ох, Господи, совсем я никудышний хозяин. Не хотите ли с дороги чего-нибудь... эдакого?

– Признаться, с удовольствием, ваше величество. Благодарю.

– Ванька!
– закричал Николай.
– Принеси Александру Христофоровичу кошку поиграться.

Глаза Бенкендорфа округлились.

– Что?
– спросил он.

– И снова шучу, - раздражённо сказал Николай.
– В этой несчастной стране никто не понимает царский юмор. И потрудитесь, пожалуйста, мне не "чтокать". По отношению к коронованой особе это совершенно недопустимо. И очень, кстати, не похоже на вас.