Сессия в условиях Талига
Шрифт:
Хотя, судя по тому, что я натворил во дворце и в доме Штанцлера, с возвращением Робера мою скромную персону всего лишь переведут в одну из камер Багерлее. За все хорошее и доброе. А мне в Багерлее нельзя – следовательно надо очень сильно ухитриться, чтобы слинять отсюда. Из дома и из города. Эх, стены каменные, услышьте меня, а?..
====== Глава 95. Как быть пленником – 1 ======
Несмотря ни на что, сидеть в подвале и страдать о загубленной жизни мне долго не пришлось – через несколько часов пришли южане-чесночники, взяли меня под белы руки и повели на допрос. Разговаривать с ними не имело
– Окделл. Ты убил генерала Карваля?
– Нет.
– А Августа Штанцлера?
– Нет.
– Ты уничтожил королевские документы?
– Нет.
– Разрубленный Змей! Ты хочешь свергнуть Карла Оллара?
– Не имеет значения.
– У тебя есть сообщники?
– Нет.
– Окделл!
– Да?
– Зачем пришёл сюда?! – битый час пытались выспросить эти люди у моей связанной и задыхающейся тушки.
– К Роберу, – ответ был неизменен. – Да, в полночь. А что, нельзя?..
И зачем, спрашивается, задавать мне глупые вопросы, притащив перед этим в кабинет Робера, злобно шипеть, время от времени отвешивать мне несильные тычки и затрещины, если уже стало понятно, что правды из меня не вытрясти? Таращась на них полубезумными глазами ничего не понимающего и перепуганного до смерти поросенка, я пожимал плечами и выдавливал из себя всякий бред. Страшно. Действительно страшно попасть в руки южан-головорезов, чьи глаза сверкают ненавистью, а рты оскалены недобрыми ухмылками.
Но, как бы они не кривились и какую бы важную шишку не строил из себя Дювье, пока моя жизнь находится в руках Робера Эпинэ. Свора бешеных собак растерялась без павшего вожака и сейчас они не знали, то ли убить меня за Карваля, то ли подождать неизвестно чего. В любом случае, шанс сохранить себе жизнь наверняка у меня был.
– Окделл! – рыкнул Дювье, резким рывком поднимая мою опущенную голову за волосы, – не прикидывайся! Я слышал, как ты убил Штанцлера и генерала, ублюдок!
Может еще и видел? Аргх! Волосы-то больно… Главное – не дергать головой и не дерзить, а сделать вид, что очень сильно заинтересован видом во-о-он той оранжевой плотной занавески, которая сейчас отодвинута. Симпатичная такая вещь и по интерьеру подходит. А там еще и стол красного дерева, письменный. Красота!
– Его убил Штанцлер, – выдохнул я тихо, когда Дювье отпустил мои несчастные волосы. – Взял мой пистолет, который я выронил, и выстрелил. Я не знаю, где он научился обращаться с оружием, но…
– Ты издеваешься что ли? Как он с простреленной головой…
– Нет.
Вряд ли мои чистые и честные глаза убедят южан, потому что скрывать истинные чувства я умею с большим скрипом. Так что лучший вариант – продолжать рассматривать занавеску бессмысленным взглядом. И, о чудо, помогло! Озверевший вконец Дювье прорычал что-то себе под нос. Кто-то схватил меня за шиворот, толкая, потащил прочь, и вот, совсем скоро я имел неудовольствие снова сидеть в подвале, дрожа от холода. Руки мне, конечно же, не
развязали, а распутать зубами эти крепкие узлы не представлялось возможным.“Камни старинные, из коих особняк построен, услышьте меня, а?..” – мысленно обратился я к своей стихии.
– Да чего тебе, неугомонный? – раздалось в ответ сердитое старческое ворчание.
Я внимательно посмотрел туда, откуда шел голос. Возможно, старый краеугольный камень решил пообщаться, хотя какая разница. Остальные обиженно молчат. Есть из-за чего.
“Разойдитесь, любезные, выпустите меня на волю”, – взмолился я мысленно, вспомнив первое, не слишком удачное обращение к камням.
– Ага, щас. Чтоб тебя сразу первым этажом завалило? Нам живой Повелитель нужен.
Что же, хоть им живой я нужен. А то Айрис кричит, Катарина угрожает, Карваль… Карваль сейчас дохленький лежит. От скуки я решил заняться чтением стихов, однако кроме пушкинского “Узника” ничего достойного в голову не шло. Усевшись на холодный пол, я оставил надежду вспомнить что-нибудь еще. Грусть и тоска захлестнули меня полностью и отчего-то вспомнился погибший в такой же, подвальной камере, Эстебан.
Неужели и меня пристрелят как собаку? Но я ведь ничего плохого, если рассудить, королеве не сделал. Хотя, кому я вру. Бросил рожающую Катарину на произвол судьбы, но что мне еще оставалось? Действительно – ничего.
Ничего лучше, кроме как затянуть песню, я не придумал. Все равно, нужно чем-то скрасить затянувшийся досуг. Здесь – не Багерлее, чтобы Робер смотрел укоризненно и печально. Что хочется, Сергеев, то и делай.
Я вчера целый день над врагом издевался,
Целый день под стеной их твердыни ходил.
Целый день я им пел и нахально стебался,
А сегодня во вражеский плен угодил.
И сижу за решеткой в темнице сырой,
Как вскормленный в неволе орел молодой.
Гербовый зверь Колиньяров не только наступил мне лапищей на ухо, но и как следует на нем потоптался, поэтому можно “порадовать” охраняющих меня солдат. Они сидели где-то недалеко от запертой двери, потому что отдаленно доносился их грубоватый смех.
Ох, за что ж вы цепями в стене прикрутили –
Я же только глаза вам пытался открыть.
Оборвали все струны и морду набили.
Ну и пусть – все равно вам меня не сломить.
Ну и пусть – у меня запасных струн комплект,
Вот сейчас натяну и устрою концерт.
– Окделл, уймись! – донеслось до меня сверху. – Нам и без твоих песен проблем хватает!
Что же, это прекрасный повод продолжить. Сесть, привалившись к холодной стене, опустить на согнутые колени связанные руки и напевать погромче.
Трепещите враги: я уже начинаю,
Буду песни орать я всю ночь напролет.
Краем глаза чего-то не то замечаю...
Отойди от меня с этим кляпом, урод!!!
Рот заткнули, но я все равно не смолчу,
Песню я вам назло до конца домычу.
В этот раз мне ничего не сказали, только кто-то из них, топая, пошел наверх. Чувствую, я сейчас славно огребу за “урода”, однако нет, чесночники, несмотря на то, что я им ездил по ушам, вели себя вполне мирно. Один даже принес мне вполне приличную еду и вино, хотя я ожидал, что бросят миску чесночной похлебки с куском хлеба и кувшин воды.