Северное сияние

Я заметил, что он постоянно шарит рукой в кармане, будто старается там что-то найти. Некоторое время он копался, потом переменил позу и вновь вперил в меня взгляд. Я как дурак стоял посреди комнаты без пиджака, в тапочках и таращился на человека, который в зимнем пальто сидел на моей постели и спрашивал меня о каких-то связях с людьми, о которых я ведать не ведаю.

— Да, да, разумеется, — сказал он, — конспирация превыше всего. Однако пусть вас не беспокоит…

Я хотел ему ответить, что меня ничто не беспокоит, а если что и беспокоит, то уж никак не конспирация. Что же касается его персоны, то меня прежде всего волнует вопрос: почему он вот так, по-домашнему, расселся в пальто на моей постели, ковыряется в кармане и задает мне идиотские вопросы.

— Извините, господин, не знаю, как вас величать… — начал я и ничего к этому не добавил, слова застряли в горле. А хотел я сказать, что знать не знаю никакого Гашпера и случайно познакомился с Ондрой, если, конечно, он имеет в виду того самого чеха, который жить не может без запахов моравской деревни, хотел сказать, что и с ним самим у меня нет ничего общего, с ним, который вламывается в комнату, где его не ждут, и прямо с ходу в пальто плюхается на постель. Но все эти слова застряли у меня в горле, потому что он неожиданно задал вопрос:

— Как дела в гнезде?

В каком еще гнезде, в каком таком, к черту, гнезде?! Этот человек начинал мне надоедать.

— Как дела в соколином гнезде?..

Я ничего не ответил, но мне показалось, что он перегибает палку. Незнакомец становился нетерпелив и нервозен. В голосе появились нотки раздражения. И я тоже начал раздражаться и нервничать. Рука его продолжала шарить по карману, и мне было видно, как под тонкой тканью брюк двигаются суставы пальцев, будто перебирающие четки, или черт знает что мог он там перебирать. Он тяжело вздохнул и терпеливо, почти по слогам, произнес фразу, разъясняя азы такому болвану, как я:

— Как в Праге? Наши в безопасности?

В моем мозгу выстраивались логические цепочки: Ондра — чех — Прага — соколиное гнездо — центр Соколиного движения [14] . Там у них что-то затевается, с ними связан Ондра, а теперь думают, что и я… Нет, все это было слишком дико. Я должен что-то предпринять. Шагнул к двери и распахнул ее:

— Многоуважаемый господин, я очень сожалею, но вы обратились явно не по адресу, — сказал я. — Но он лишь откинулся назад с таким видом, будто собирался сидеть тут вечно, играть в свой карманный бильярд и задавать идиотские вопросы. Пришлось закрыть дверь. У меня не хватило духу. Перед его самоуверенностью я ощущал полнейшее бессилие. На мгновение подумал, не выйти ли и не кликнуть ли портье. Однако для этого мне сначала пришлось бы обуться, ведь не бежать же за помощью в тапочках, если нет повода думать, что посетитель желает причинить мне хоть малейшее зло. Он вообще хотел только получить ответы на свои вопросы. И если даже я обую ботинки — не бежать же мне, черт побери, из своего номера. Или, может, схватить его за шиворот, так чтобы полетели пуговицы, а шелковый галстук затянулся вокруг шеи? Но за что? Ведь он не подает повода к агрессии, если не считать провокацией то, что он сидит в пальто на моей постели. Положение было настолько бессмысленным, что я спасовал. Сев на стул, сокрушенно произнес:

14

«Сокол» — физкультурное молодежное движение, созданное в 1862 г. в Праге с целью пробуждения национального самосознания у славянских народов.

— Послушайте, уважаемый, я вас совершенно не понимаю…

Мне показалось, в его глазах что-то проясняется, будто он начинает уразумевать, что речь действительно идет о каком-то недоразумении и я, по всей вероятности, совсем не тот, за кого он меня принимает. Он медленно поднялся, подошел к зеркалу и долго поправлял свой белый шелковый галстук, затем кашне и, наконец, воротник, после чего начал застегивать пальто. Свои четки из кармана он так и не достал.

— Не знаю, что произошло, — с расстановкой произнес он в зеркало, — однако, что бы там ни было, я все равно передам тебе то, что мне поручили. Не мое дело рассуждать, я всего лишь связной, понимаешь, всего лишь связной.

Черта лысого я понимаю, подумал я, но он все равно передал мне то, что должен был передать:

— Филин сообщает, что на свадьбе быть большой пляске, а до этого, в ближайшие две недели, начнется большая распродажа отпечатанного,ты понял, поздравлений и приглашений по сильно сниженным ценам. День будет объявлен перед самым началом распродажи. Продавцы ждут, купцы же не ведают. Ясно?.. — Я кивнул, он также кивнул. Смесь злости, удивления, недоумения была в его глазах. Он опять сунул руку в карман, поиграл там своим бильярдом, или четками, или ключами, и всем остальным, что было там, в его кармане, и не спеша направился к двери. Еще раз обернулся и кинул на меня недоверчивый взгляд. Покачал головой. И ушел звучными шагами со всеми своими четками, шарикоподшипниками и бильярдными шарами в кармане.

Все происходит точно так же, думал я потом, как с той парой, кружившейся на льду сегодня у гром, он — в широких шароварах, она — в пышной черной юбке. У них в ушах звучала мелодия венского вальса, целый огромный симфонический оркестр, я же слышал лишь скрип льда под их коньками да его монотонный счет. Видел их заведенное и неравномерное кружение, они же — кто знает, где они плыли, в каких небесных сферах летали. Не исключено, что я несколько преувеличиваю, однако, неизвестно, какие марши гремят в ушах у этого человека в белом галстуке с бильярдными шарами в кармане. Я вижу его белый галстук и слышу его бредовые сообщения, а у него задание, он точнейшим образом знает, что делает, потому что держит все нити, явки, связи. И хотя на этот раз он что-то перепутал, тем не менее он оставался винтиком некоей гигантской машины, которая действует целенаправленно и бесперебойно. Ее невидимый двигатель находится где-то в далекой Москве. Одно только не ясно. Какое отношение имею я ко всем этим людям — коммунистам, большевикам, анархистам и троцкистам? Что знаю я о том локомотиве, о том гигантском механизме, сердце которого стучит посреди огромной России? Газеты и сегодня полны вестей из этой страны. Снова в Москве готовятся какие-то процессы. Из Бухареста таинственно исчез советский дипломат. Заочно осужденный советский посланник в Осло находится на пути в Россию. Он получил приказ немедленно вернуться на родину в связи с обвинением в шпионаже, антибольшевистской пропаганде и троцкистском заговоре. Его детей держат в Москве в качестве заложников. Что еще я знаю? Знаю, что где-то устраивают забастовки и стачки, что людей хватают и сажают в тюрьмы, что повсюду в мире происходят события, не всегда объяснимые. Даже в городе, где я хочу обрести покой, где хочу найти успокоение, вдруг кто-то объявляется в моем гостиничном номере. Что еще? Что еще я знаю? «Лекарства, которые мы ему дали, оказали свое воздействие». Так сказал семидесятилетний доктор Плетнев своему коллеге, если не ошибаюсь, Белостоцкому. Белостоцкий же немедленно подал об этом письменный рапорт. В то же самое время бывший шеф ГПУ Ягода признал, что действительно он отдавал приказы об устранении людей и был приказ, касающийся Плетнева. Хотя категорически отрицал свою причастность к устранению бывшего начальника тайной полиции Меньшикова, а также писателя Пешкова. Между тем лекарство, действительно оказавшее свое воздействие, дали Максиму Горькому. Человек — как гордо это звучит!

20

Кажется, все вокруг, идет кувырком: и то, о чем пишут в газетах, о чем рассказывают мне разные люди, и то, что происходит у меня с Маргаритой. Я больше не появлялся в их доме, мне требовалось время, чтобы пережить и осознать происшедшее. Думал о Самсе, инженере фабрики Гуттера, хозяине виноградников и закрепленных за ним душ, хозяине недвижимости, приносящей доход, думал об их квартире, увешанной восточными коврами, и не мог заставить себя туда пойти. Однако у портье меня ждал розовый с цветочками конверт, в котором оказался листочек со следующим текстом: «Почему мы Вас не видим? Разве мы Вас чем-то обидели? Маргарита Самса». Вот как, значит, обстоят дела, общественная жизнь продолжается. Придется снова идти и слушать россказни о загадочных стуках в ставень, о страшных злодеяниях, совершенных в состоянии гипноза. Значит, все-таки было то, что произошло у нас с Маргаритой.

Вечером, нажимая на кнопку звонка, я почувствовал душевный трепет. Дверь открыла Маргарита, и я воочию убедился, что мне ничего не пригрезилось тем хмурым январским утром в кафе «Централь», что эту историю я не вычитал в немецком бульварном романе. Мы вновь ели фруктовое печенье. Маргарита исполняла роль очаровательной хозяйки, пребывающей в прекрасном расположении духа, и для каждого гостя находила нужное слово. Ни знака, ни намека, ничего. Борис Валентан, которого я именую Буссолином, рассказывал историю о женщине, приводившей в ужас всю Корсику, и ее муже — кровожадном разбойнике, которого зарезал соперник по правилам корсиканской вендетты. Женщина вышла замуж за убийцу своего мужа и вместе с ним грабила и отправляла на тот свет мирных путешественников. Затем последовал рассказ Буковского о несчастной учительнице Милене Л. и ее еще более несчастном воздыхателе. Эта история вернула Маргарите Самса несколько задумчивое выражение глаз и долю таинственной бледности, подчеркнутой рассеянным светом от абажура с бахромой. Рассказчик утверждал, будто история эта не выдумана, что произошла она на самом деле и вопрос лишь в том, насколько она интересна, если ее разбавить фруктовым печеньем. Случилось это недалеко отсюда. Мать уговаривала единственного сына, работавшего проводником в спальном вагоне, оставить службу из-за участившихся нападений на международные экспрессы. Сын послушался и вернулся в родной край. Там они хорошо устроились, однако прожили в счастье недолго. Сын вдруг влюбился в молодую учительницу Милену Л. Влюбился так, что от безответной любви в буквальном смысле потерял разум. В один прекрасный день он, совершенно обезумев, бродил возле ее дома. Потом ножом зарезал Милену Л. Вернувшись домой, он и себя ударил ножом в сердце. Но промахнулся. Корчась в предсмертных судорогах, он умолял прибежавшего на крик соседа прикончить его, но сосед не смог выполнить просьбу, и молодой человек в муках отдал богу душу.

А вот еще история. Венгерка Ирис Фарсзарди вдруг почувствовала себя плохо и потеряла сознание. Все признаки смерти были налицо. Потом она совершенно неожиданно выздоровела, после чего стала утверждать, что она испанская крестьянка Лючия Альварес. Говорила на каком-то испанском диалекте, и специалисты установили, что говорила совершенно правильно. Кроме того, она утверждала, что в Испании у нее осталось четырнадцать детей.

Много еще было рассказано страшных и невероятных историй. За исключением рассказа о венгерке Ирис Фарсзарди, или, точнее, испанской крестьянке Лючии Альварес, об оккультизме больше не было произнесено ни слова — в этот вечер среди восточных ковров и фруктового печенья лились реки крови.

21

Поездка за город. На природу, на виноградники, в горы. Дует южный ветер, капель, все залито теплом и светом. Солнце заполнило городские улицы, будто и не было мрачного пасмурного неба, еще вчера прижимавшего людей к земле. В компании Самсы немедленно решили, что нельзя упустить такую прекрасную возможность для поездки в горы. Посреди зимы — на природу, посреди зимы — весна; всем хотелось увидеть собственными глазами, как блестит и переливается на солнце снег, как он тает в сверкающих теплых лучах. Только бы автомобили не увязли в раскисшем месиве. Однако после длительного совета было принято решение: едем только до распутья, до него дорога сносная, а дальше пешком.