Сферы влияния

«Ненавижу обливиаторов», — пробормотала Гермиона еле слышно, приблизилась к мистеру Фостеру и снова проникла в его сознание, уже не таясь.

Пленка ложных образов чувствовалась очень явно, и она не стала ее заменять, только укрепила, а настоящие воспоминания — о магии, обскуре и о смерти Патрика — спрятала в мешанину детских воспоминаний самого мистера Фостера, заплела их в расплывающиеся, неважные образы, пыльным грузом хранящиеся в подсознании, и приглушила.

Уже на выходе изменила воспоминание о сегодняшнем разговоре, превратив его в неприятный диалог с продавщицей сомнительных товаров.

Мистер Фостер осоловело захлопал глазами, попытался понять, кто такая Гермиона и что она здесь делает, но легкий «Конфундус» мгновенно успокоил его. Гермиона собралась уходить, но потом остановилась, наклонилась к зарычавшему на нее Нилу и изменила его память тоже — не то, чтобы это было важно, просто на всякий случай.

И только после этого спокойно аппарировала прочь — на новый адрес.

Глава четырнадцатая

До семи вечера Гермиона побывала еще в трех семьях, и история каждой была как две капли воды похожа на историю семей Фостеров или Райтов.

Священники или ученые — других вариантов пока Гермионе не встретилось. Родители были либо священниками, либо учеными, и магия пугала их, вызывала отторжение.

Дети перенимали это отношение и начинали ненавидеть свою суть. Потом следовала череда катастроф и, наконец, неизбежный страшный финал.

В списке оставалось еще две фамилии, но их Гермиона решила отложить на следующий день — не потому что становилось поздно, а потому что даже с мощным окклюментным щитом было до слез, до с трудом сдерживаемой истерики больно просматривать воспоминания родителей, потерявших своих детей, видеть за слоями грубых фальшивок настоящие истории.

Объявив себе, что заслуживает отдыха, она переместилась на Косую аллею — совершенно намеренно. Отправься она домой, и не миновать вечера перед камином с бутылкой вина, воспоминаний обо всех своих ошибках, мельтешащего на краю сознания образа Рона… Она хорошо себя знала и не собиралась позволять себе ничего подобного. Говоря совсем откровенно, она боялась, что к обычным ее кошмарам примешаются те, которые она увидела сегодня. А еще могла привидеться та женщина из подсознания. И хотя на фоне прочего она не казалась такой уж страшной, меньше нее Гермиона хотела бы думать разве что о Майкрофте Холмсе.

Ноябрьская Косая аллея была тихой и уютной. Ее уже украсили к Рождеству, в воздухе то тут, то там мелькали заколдованные крошечные Санты, позвякивали от дуновения ветра огромные шары на козырьках крыш, а гирлянды принимались мурлыкать рождественские гимны, стоило кому-нибудь приблизиться к ним на расстояние в пару-тройку футов.

О Рождестве еще рано было и думать, но на душе посветлело. Вернув мантии привычный вид и плотнее закутавшись в нее, Гермиона неспешно двинулась вдоль магазинов, никуда не заходя, только скользя взглядом по витринам. Изредка с ней кто-нибудь здоровался, хотя и без того восторга, который сопровождал ее повсюду, куда бы она ни пошла, несколько лет назад. Популярность Гарри Поттера и его друзей сильно упала после громкой отставки Кингсли и его очень тихой смерти в Азкабане.

Она все-таки заглянула в несколько лавок, бросила в безразмерную сумочку бутылку молока и немного овощей, вспомнив, что дома еды нет давно, а потом завернула в кафе Фортескью, где теперь заправлял сын Флориана, Филипп.

Улыбаясь и рассыпаясь в комплиментах, он принял заказ и исчез за стойкой, а Гермиона откинулась на спинку кресла, почти полностью скрываясь за высокой колонной. В кафе было практически пусто, не считая двух семей с маленькими детьми, но, если бы кто-нибудь вздумал зайти, Гермиона не желала бы быть увиденной.

Креманка с мороженым появилась на столике, Гермиона потянулась за ложечкой — и замерла, так и не сомкнув пальцы на ручке. Возле ее столика стоял Драко Малфой. Захотелось выхватить волшебную палочку и проклясть его немедленно, но вместо этого Гермиона процедила сквозь зубы:

— Столик занят.

— Мисс Грейнджер, — он улыбнулся ей как давней знакомой, — разрешите присесть?

— Не разрешаю. Всего доброго, мистер Малфой, — он отодвинул стул и сел напротив, после чего сообщил:

— Вы прекрасно выглядите сегодня, мастер, — это не была лесть, это не была даже вежливость. Вежливое и уважительное «мастер» неприятно царапнуло.

Возраст сделал Драко Малфоя непривлекательным. У него было худое лицо из тех, которые обычно называют «типично британскими», а то и «лошадиными», длинный, но не выдающийся вперёд подбородок. Начавшие уже редеть волосы он тщательно зачёсывал назад, открывая высокие залысины. Зато к его одежде не могло быть никаких претензий — мантия явно была не трансфигурирована наспех из первой подвернувшейся под руку тряпки, а сшита на заказ в дорогом магазине, на праздных руках поблёскивали перстни из светлого металла. Гермиона почему-то была уверена, что это белое золото, а не серебро.

— Я совсем не встречаю вас в Министерстве после… того ужасного скандала с бывшим министром, — произнёс он с улыбкой, а Гермиона попыталась прикинуть, что ему могло бы понадобиться.

Раньше, пока она была человеком, близким к главе британского магического сообщества, его интерес был объясним. Можно было понять его и тогда, когда Нарцисса страдала от потери памяти. Но теперь Гермиона не была ни успешным политиком, ни практикующим менталистом, в сущности, она была никем — просто учёный из Отдела Тайн, с подпорченной репутацией и сомнительными при новом министре связями.

— Я там и не бываю, — ответила она.

Малфой снова улыбнулся, причём не одними только губами, а глазами, каждой морщинкой на лице, как будто загорелся изнутри:

— А как же ваши проекты в Отделе Тайн?

Очевидно, её должность не была секретом, тем не менее, Гермиона приподняла одну бровь и сделала вид, что не понимает, о чём это он, как делали все невыразимцы.

В вазочке начинало таять мороженое, но один его вид сделался неприятен. Тем не менее, Гермиона решительно зачерпнула ложечку и положила в рот.

— Что вам нужно, мистер Малфой? — повторила она, когда мороженое растаяло на языке и прохладой обдало пищевод.

— Нужно? — он всплеснул руками. — Мерлин, только ваше общество, мисс Грейнджер, — и с омерзительной искренностью он принялся болтать об ошибках молодости, глупой вражде и старых счетах.

— Я никогда не желал враждовать с тобой, Гермиона! Мной двигала только симпатия и постыдное… да, признаюсь, постыдное высокомерие.

Гермиона едва сдержалась, чтобы не рявкнуть, чтобы он не смел обращаться к ней по имени, сжала руки в кулаки, отбрасывая ложечку на стол и разбрызгивая белые капли по выскобленной столешнице.