Шаги за спиной

Впрочем, спешить было не обязательно. На следующий день Тамара все же показала Мызрику море. Впервые за три недели море было бурным (не очень бурным, но волны потемнели и весело пугали визгливых детей). Дул сильный ветер и заносил песком бутерброды. Светило яркое солнце; Мызрик каждый раз вздрагивал, лежа на животе, когда рядом пробегала собачка – каждая собачка поднимала маленький пыльный ураган. К счастью, собачки не отряхивались, потому что не хотели лезть в волны.

Когда Мызрику надоело лежать, он сел и стал вычислять скорость волны. Математики он не знал, поэтому решил воспользоваться логикой. Он сходил и купил коробку спичек, потом воткнул спички на берегу на расстоянии пяти сантиметров друг от друга. За мерку служил спичечный коробок. После этого он стал считать, сколько раз волна лизнет спички и какие именно. Он совершенствовал свои вычилсления до самого обеда, а после обеда натянуло облака, стало холодно, а спина, судя по ощущениям, сварилась. Скорость волны он приблизительно вычислил, но искупаться не успел.

Когда спина поджила (через пару дней), Тамара пошла на вокзал и купила билеты в Новопавловку, где жила бабушка.

Мызрик вызывался купить билеты сам, но Тамара не стала рисковать. До Новопавловки было всего три с четвертью часа пути. В поезде Мызрик и Тамара беседовали о том, что такое счастье и даже сумели привлечь к беседе двух модно оборванных джинсячек с надписями и булавками на задах. Джинсячки тоже интересовались счастьем и посоветовали заниматься счастьем на обеденном столе, но без клеенки – клеенка прилипает. 

107

Бабушке Клаве было семьдесят три, она хорошо слышала, хорошо видела, но плохо думала и понимала. Кое-как она смогла рассказать, что девочка Яна гостила три дня, а на четвертый получила сообщение родителей, что все уладилось, что все согласны, и уехала.

– Ты поедешь сейчас? – спросила Тамара Мызрика.

– Нет, поживу в деревне.

– Что ты тут не видел? – Тамара не любила деревню за грязь, за обилие работы, но особенно за несчастных людей которые живут здесь от рождения до смерти и не понимают, до чего же они несчастливы.

– Я хочу сделать самолет, – ответил Мызрик, – я скопирую движения крыльев домашних птиц.

– Но домашние птицы плохо летают, – предположила Тамара.

– Ничего, зато здесь хорошо думается.

– И река здесь есть. Можно купаться.

– Мне будет некогда купаться, – ответил Мызрик.

И он начал конструировать. Маленькие модели самолетиков действительно летали (но не лучше брошенных камешков), а вот большие сразу падали. Загвоздка с теорией, – решил Мызрик и погрузился в теорию.

А на третий день приехал Валерий.

Он был очень худ и очень бел по сравнению с нею, по сравнению с деревенскими жителями, по сравнению с ее представленияи и частыми снами о нем. В нем была боль и сердце Тамары не выдержало. Она побежала навстречу (одновременно видя себя со стороны и подозревая о том, что она похожа сейчас на героинь фильмов средины века), остановилась, снова побежала и бросилась ему на шею.

– Ты мой, только мой, ты всегда будешь со мной…

Валерий гладил ее волосы и молчал. Она подняла глаза и снова зарылась лицом в мягкую впадинку у его шеи.

– Ты только мой… Как я ждала тебя!

– Как я ждал тебя! – сказал Валерий.

Обменявшись ложью, они пошли к дому, оба совершенно счастливые.

Мызрик не понравился Валерию с самого начала – локтеколенное нелепое существо с длинными волосами, мастерящее нечто из бумаги и проволоки. Тамара заметила это, но не огорчилась: да, да, он плохой, – подумала она, – но зато я хорошая и он не сможет не исправиться под моим хорошим влиянием. Может быть, в этом моя судьба, моя миссия на земле, чтобы помочь ему исправиться?

Только этим утром она беседовала с Мызриком о том, что у каждого есть своя миссия.

– Тобой интересовались, – сказала она.

– Правда?

– Такой высокий красивый мужчина. Друзья называли его «Шакал». Я удивилась, что он откливается на такое.

– Ты ничего не сказала?

– Нет.

– Почему он обращался к тебе?

– А, я ведь тебе не говорила, – вспомнила Тамара, – все время, пока тебя не было, я занималась предсказанием судьбы.

У меня хорошо получалось.

Валерий подумал.

– Это хорошо, что ты ему ничего не сказала.

– Ты его знаешь?

– Я представляю, кто может откликаться на кличку «Шакал».

– Что ему нужно?

– Мои деньги, конечно. И моя жизнь.

– Это связало с Людмилой?

– Да, это люди из того дома, твои бывшие соседи.

– Я его никогда не видела раньше.

– Это ничего не значит, – сказал Валерий, – впрочем, все равно, они меня не поймают.

– Как твое здоровье? – спросила Тамара.

Они вошли в большой сарай с сеном и запахом мертвых цветов, который кружил голову. Здесь же стояла большая кадка с салом. Тамара отломила кусок хлеба от буханки и начала жевать вместе с салом. В деревне все под рукой. Солнце отвесно освещало двор и каждый предмет был живым и желтым.

Это напоминало то ли известную картину, то ли много раз виденную картинку из детства. Да, я ведь была здесь тысячу раз, подумала она.

– Мое здоровье лучше, – ответил Валерий, – действительно лучше. Судороги прекратились. Я не верю врачам; они все говорят разное. Со мной все в порядке.

– А шаги?

– Шаги остались. Сейчас они даже слышнее, чем раньше. Но ведь мы с тобой знаем, что это не болезнь.

– Знаешь, а у меня был такой страшный сон, – сказала Тамара, – про шестилапого дракона с цепями.

– А у меня про чертика, которого звали Абрик. Ну и что?

Это от жары.

– Ты хочешь молока? – спросила Тамара.

– Нет.

– А чего ты хочешь?

– Догадайся сама.

– Я догадалась. Но здесь нет отдельной комнаты.

Она снова почувствовала, что неспособна сопротивляться этому человеку, неспособна сопротивляться ни в чем. У сарая пролетела очередная модель самолета и, судя по звуку, приземлилась на поросенка Федю, розового, с неотмывно грязным животом.

– А сеновал? – спросил Валерий. – С ненаглядной смуглянкой в стогу ночевал…

– Но сеновал колется, – сказала Тамара и сразу же обрадовалась от того, что он колется не очень.

– Так сильно колется? – спросил Валерий.

– Нет… Я только схожу за простыней.

– К черту простыню!

– Правильно, к черту! – развеселилась Тамара. Сегодня ее счастливый день: сегодня приехал единственный любимый мужчина, и у Мызрика все хорошо. Она начала взбираться первой.

– Давай не будем сильно раздеваться?