Шахнаме. Том 1

[БЕГСТВО АФРАСИАБА С ПОЛЯ СРАЖЕНИЯ]

Вождь стана туранского с поля борьбы ¹⁴⁴⁶⁰ Умчался, увидя немилость судьбы; Коня повернул и в родной свой предел Стремительней туч грозовых полетел. Могучий на Рехше ретивом своем Погнался за войнолюбивым вождем. Промолвил он Рехшу: «Друг верный, скачи! Меня неустанно, стремительно мчи! Врага догоню, обесславлю его, В кровавом бою обезглавлю его». И мчится чубарый быстрее огня [411] — ¹⁴⁴⁷⁰ Сказал бы ты, крылья взросли у коня. Достав из ремней сыромятный аркан, С размаха закинул его великан. Но к шлему петля прикоснулась едва, Успел увернуться туранцев глава, И конь с седоком устрашенным своим Понесся, стремителен, неудержим. Успел Афрасьяб от аркана спастись: Лицо все в поту и уста запеклись. За ним и другие спешат седоки, ¹⁴⁴⁸⁰ Оружья лишась, онемев от тоски. Летит Афрасьяб без оглядки, чуть жив; В печали и страхе Джейхун переплыв, Воитель ни с чем воротился назад — Вкусил вместо меда губительный яд. Две трети дружины утратил Туран, Две трети к себе не вернулись во стан. Кто пал, кто изранен, а кто уведен Бойцами Ирана в постыдный полон. Немало престолов, венцов, кушаков, ¹⁴⁴⁹⁰ Алмазов, шеломов, кольчуг и клинков, Горячих коней в поводах золотых, Мечей закаленных в ножнах золотых, Немало богатой добычи другой Оставила рать, проигравшая бой. Все это иранская рать собрала, Ликуя, что вновь торжество обрела. Не стали мужи догонять беглецов И грабить не стали они мертвецов. Вернулись на место охоты своей, ¹⁴⁵⁰⁰ С собою добычу забрав и коней. К Кавусу гонца отрядили с письмом: И лов, и сраженье описаны в нем, И то, что не пал ни один исполин, Лишь сброшен с коня Зеваре был один. Еще две недели с друзьями затем В привольной степи веселился Ростем. И после помчались они во дворец — Увидеть сияющий царский венец... В обители мира обычай такой: ¹⁴⁵¹⁰ Один благоденствует, стонет другой. Но минет и счастье, и горе пройдет — К чему же разумному бремя забот! О днях миновавших поведал певец, Слова отзвучали — и песне конец.

411

В подлиннике сказано: рахш-е аташ гохар, — дословно: «Рехш — огневой (по природе)»

ПРИЛОЖЕНИЯ

ФИРДОУСИ И ЕГО ПОЭМА «ШАХНАМЕ»

Один из наиболее значительных памятников мирового искусства — поэма Фирдоуси «Шахнаме» — национальное достояние основных ираноязычных народов: таджиков советской Средней Азии и персов современного Ирана. Поэма Фирдоуси близка и понятна и для значительной части населения современного Афганистана. Для таджиков, персов, афганцев Фирдоуси — свой, родной и любимый классик, а его поэма — чудесное отражение прошлого и вместе с тем живое выражение народного самосознания.

В многовековом феодальном прошлом, в калейдоскопе эфемерных «государственных» (феодальных) образований народы, именно народы, а не сменяющиеся, часто иноплеменные, династии, жили сознанием своего единства. Нередко призывы к такому единству использовались как знамя борьбы за династические интересы. Но народным массам всегда были чужды княжеские междоусобицы.

«Шахнаме» создана в X в., в исторический момент подъема народного самосознания, в период завершения освободительной борьбы иранских народов против халифата арабов. Это был период формирования восточноиранской народности, нашедшей, в известном смысле, свое выражение в государственности бухарских саманидов, в создании ставшего позднее общеиранским литературного языка фарси, в блестящем расцвете литературы Хорасана [412] и Мавераннахра.

412

Хорасан — северо-западная часть современного Ирана. В X в. Хорасан включал в себя территорию по всему левому берегу Аму-Дарьи, Балх и Герат. Большой Хорасан простирался вплоть до Памира.

Фирдоуси — певец единства иранских народов, а объединяющим моментом эпопеи является апофеоз западноиранской государственности сасанидов (III—VII вв. н. э.). Следовательно, «Шахнаме» равным образом национальная сокровищница и таджикского и персидского народов.

Вместе с тем с территорией современного Афганистана (частично тот же Большой Хорасан X—XI вв.) — Балхом, Кабулом, Систаном-Забулом — связаны многие и яркие эпизоды «систанского цикла»: сказания о Саме, Зале и Ростеме, что делает произведение Фирдоуси близким и для значительной части современных народов Афганистана.

I. ЭПИЧЕСКИЕ СКАЗАНИЯ ИРАНА

«Шахнаме» в основе своей — стихотворная обработка свода эпических сказаний (по большей части, восточного Ирана и Средней Азии) и исторических хроник сасанидского Ирана. Каковы же эти эпические сказания иранцев — предков персидского и таджикского народов? Почему они составляют основу поэмы Фирдоуси?

Иранцы — совокупность племен и народностей древности, объединенных историческими, этническими, языковыми, культурно-бытовыми и религиозными моментами, — известны по данным сравнительно-исторического языкознания и археологии с глубокой, еще индо-иранской древности. Арийские пришельцы с севера — завоеватели Индии — и собственно иранцы тогда еще составляли один неразделившийся комплекс (народ), населявший примерно за 1800—2000 лет до н. э. территории в пределах от Каспийского моря до подступов к северной Индии.

В числе разноплеменных кочевых орд, сменявших друг друга на территории географического Ирана (Иранское плато) и объединяемых в клинописных источниках общим именем «умман-манда», надпись ассирийского царя Саргона (815 г. до н. э.) выделяет первых иранцев — исторических мидян («амадаи») — с характеристикой «опасные» [413] .

Начиная с первых упоминаний и, в особенности, несколько более поздних, но определенных известий о новом государственном образовании — мидийском царстве Астиага и его преемнике, основателе мировой персидской державы ахеменидов Кире, — прошло более двадцати пяти веков. Как ни глубока, сама по себе, эта древность (в особенности сравнительно с «молодыми» государствами Европы), не надо забывать и того, что иранцы в свою очередь «юный» народ сравнительно с такими «старожилами» Востока, как древние египтяне, жители Вавилона и Ассирии, Урарту, хетты и др.

413

Возможно, что несколько ранее (844 г. до н. э.) в клинописи были упомянуты и персы (Parsua?).

Нельзя, однако, упускать из виду, что древнейшие известные упоминания касаются только западных иранцев — мидян, персов, тогда как история (и предистория) основной массы иранцев Востока и Средней Азии оставалась во мраке, несколько рассеявшемся лишь в наши дни в связи с открытиями советских археологов (Хорезм, Бактрия, Ниса).

Больше, чем реальная история древних иранцев, известны их религия и мифология с элементами героико-эпических сказаний. Источником наших сведений является Авеста — религиозный свод, кодифицированный при сасанидах (III—VII вв. н. э.).

Значительные фрагменты Авесты (в том числе целые книги) дошли в редакции уже мусульманского времени и в рукописях позднего Средневековья. Мы имеем основной текст на авестийском языке (некогда ошибочно именовавшемся зендским), мертвом уже во времена первых сасанидов, и комментированный перевод к нему (зенд) на среднеперсидском пехлевийском языке. Отсюда «Авеста у зенд» — основной текст и комментарий, или, в популярном наименовании, «Зендавеста». Неполнота дошедшего свода компенсируется другими памятниками пехлевийской литературы, где перечислены разделы и содержание всех частей сасанидского свода.

Не касаясь догматической и культовой стороны Авесты, отметим, что, наряду с молитвенными формулами, заклинаниями и тому подобным, здесь содержатся гимны — древнейшие памятники религиозной поэзии, так называемые гаты (возможно, современные началу зороастризма — VIII—VII вв. до н. э., если не раньше, в пределах первого тысячелетия) и яшты — песнопения в честь народных, позднее введенных в пантеон зороастризма, божеств — язата (в «Шахнаме» — Изед, Йездан).

В этих сюжетно древнейших частях Авесты мы преимущественно и находим элементы мифологических народных сказаний, сопоставляемых, с одной стороны, с мифологическими образами древних арийцев Индии (ведийские гимны и брахманские комментарии), а с другой — с отражениями мифов в позднейшей пехлевийской, арабоязычной и новоперсидской (таджикской) литературе, вплоть до «Шахнаме» Фирдоуси.

О наличии и даже особом культе героических и романтических сказаний древних иранцев свидетельствуют многие источники, преимущественно же записи греческих, а позднее и латинских, византийских, отчасти китайских, армянских, сирийских, наконец, арабских авторов: историков, географов, путешественников, врачей, бывших при дворах персидских царей. Это — рассказы и описания Геродота, Ксенофонта, Ктесия, Агафия, Страбона, Моисея Хоренского и плеяды арабских и арабоязычных авторов, использовавших источники, ныне для нас не доступные. Сюда относятся сказания об Астиаге, Кире, Дарии, Зопире-Шираке, романтические сказания о Заринее и Стриангее, о Зариадре и Одатис.

На основании этих прямых указаний в сопоставлении с некоторыми другими данными (например, с отражениями сюжетов эпоса в памятниках изобразительного искусства) можно с полной уверенностью говорить, что во всяком случае во времена ахеменидов (VII— IV вв. до н. э.) в Иране уже существовали популярные в народе эпические сказания, которые еще не были сведены в единый свод. Но надо иметь в виду, что Геродот и другие греки основывали свои выводы на материалах западного Ирана, которые, естественно, были наиболее, а иногда и единственно доступны западным соседям Ирана. Определенное отражение эти сказания получили, как мы увидим далее, и в «Шахнаме».