Шахнаме. Том 1

Однако основную массу эпических сказаний, отраженных в «Шахнаме», составляют сказания, не известные грекам и бытовавшие на востоке. Заслугой академика В. В. Бартольда как раз и является уточнение того факта, что эпические сказания в основном давал восток, а не запад Ирана: «Литературная обработка эпических мотивов и приурочение их к определенным историческим лицам — сосредоточивались как в мусульманский, так и в домусульманский период на востоке Ирана» [414] .

414

«К истории персидского эпоса» — ЗВОРАО, т. XXII, стр. 257 и ел. Об упоминаемых в тексте работах см. библиографический указатель в конце книги.

Следующие исторические периоды, не считая мимолетной, но столь значительной эпохи Александра, эпохи греко-македонского завоевания Ирана, т. е. селевкидский и парфянский — наименее изучены. О парфянском периоде прямо надо сказать как о самом туманном в истории Ирана. Лишь раскопки Нисы несколько рассеяли этот мрак неизвестности.

Основываясь на сопоставлениях с фактами последующей эпохи сасанидов, можно с уверенностью утверждать, что в эти, главным образом парфянские, столетия эпические сказания Ирана, во-первых, сделались в целом достоянием и запада Ирана, а во-вторых, прошли стадию циклизации.

В начале сасанидского периода уже были определенные циклы сказаний о Ростеме, Исфендиаре, Сиявуше, Кей-Хосрове и других, что создало возможность перехода к следующей стадии — комплексной кодификации, к фиксированию свода эпических сказаний.

Сасанидский период в истории Ирана сравнительно с предшествующими столетиями освещен более полно, но мы все же знаем его недостаточно, гораздо меньше, чем хотели бы, должны были знать. Ведь это важнейший узловой период, во многом предопределивший классическое восточное Средневековье.

Есть все основания говорить о блестящем литературном развитии в сасанидский период, главным образом в его последние два столетия. От этого времени до нас дошли уже не только пехлевийские памятники письменности, но и памятники литературы. Многие из них сохранились в переводах — арабских, сирийских и т. д.

О других, к сожалению, можно только с уверенностью сказать, что они были. Эти литературные памятники сасанидского периода безнадежно утеряны.

Среди пехлевийских памятников имелись литературные обработки эпических сюжетов. Очень немногое сохранилось: «Памятка о Зарире» (от начала VI в. н. э.), герое религиозных войн с Арджаспом и одновременно герое одной из наиболее ранних романтических повестей; сказания еще ахеменидского времени, переданного греками («История Зариадра и Одатис»); «Книга деяний Ардешира сына Папака» — можно сказать, исторический роман-повесть о первом владыке Ирана — сасаниде (Ардешир —внук Сасана); «Книга о чатранге» (о шахматной игре) [415] . Все это лишь немногие уцелевшие подлинные фрагменты большой литературы. А от синхронной согдийской литературы не осталось и того, лишь единичные фрагменты крупинки, за которыми стоят памятники литературы, до нас не дошедшие. Их много, о них говорят арабоязычные авторы халифата (Мас‘уди, Са‘алиби и другие) как о своих источниках; о них упоминают в библиографических сводах («Фихрист» X в. и др.).

415

Русский перевод в издании Гос. Эрмитажа.

Содержание некоторых сказаний отразилось в книгах позднейших арабоязычных авторов, другие известны лишь по названию. Но даже простое перечисление названий основных книг знаменательно. В их числе были сказания о Ростеме и Исфендиаре, о Бехраме-Чубине, Пиране — сыне Висе, книга о Маздаке, книга деяний Ануширвана и др.

Следовательно, эпические циклы сказаний были реальным живым фактом в пехлевийской литературе сасанидского времени. Они вошли в литературу, их обрабатывали, причем восточноиранские (основные иранские) сказания стали прочным достоянием западноиранской, по существу пехлевийской сасанидской литературы.

Следовательно, можно предполагать наличие прочного фонда общеиранских эпических сказаний. Это подводит нас к важнейшему историко-литературному факту сасанидского периода — к кодифицированию эпических преданий в одном, общем своде.

Свод преданий представляется не литературным по своей цели и оформлению, а историческим сводом, базирующимся на официальных хрониках — летописях царствований. Существование таких хроник отмечается источниками для многих древних династий (Библия, греческие авторы). Есть указания на существование таких придворных хроник и у мидийских и персидских царей — ахеменидов. Последнее косвенно подтверждается хотя бы грандиозной Бехистунской надписью Дария. Это — официальная хроника, позволяющая предполагать и традицию, определенную систему регистрации фактов и соответствующего их освещения. Традиция, несомненно, сохранялась и в позднейший, парфянский период, но она не может быть документирована.

Совершенно определенные, точные и полные указания имеются для времени сасанидов. Основное из них — свидетельство византийского придворного поэта и историка VI в. Агафия. Он говорит не только о существовании тщательно хранимых в архивах Ктесифонта (и им, Агафием, частично использованных) официальных придворных хроник времен Хосрова I Ануширвана (531—579 гг.), но и о своде летописей, восходящих к предшественникам сасанидов. Таковыми считались свергнутые сасанидами парфяне-аршакиды, а еще ранее эпические кеяниды-ахемениды, в свою очередь ведущие свой род от мифических первочеловека Кеюмарса и первоцаря Хушенга.

Другими словами, циклизированные уже ко времени сасанидов эпические и мифологические предания Ирана сливались в один официальный исторический свод.

Выше отмечалось, что основные восточноиранские сказания уже стали в то время достоянием запада (тогда политического гегемона) как общеиранские сказания. Таковыми они, естественно, и должны были быть в официальной истории владык Ирана — сасанидов.

Совершенно ясно, что эти народные в своей основе сказания, перед тем как фиксироваться и вписываться в свод, тенденциозно отбирались и освещались.

Был ли один такой свод или несколько, точно не известно. Есть указания, что при последнем сасаниде Йездегерде эти предания и хроники были сведены в одну книгу «Хватай-намак», т. е. «Книга владык» (государей). Называют даже имя автора такого свода — дехкан Данешвер, что скорее означало бы просто мудрый (данешвар) дехкан.

Самый факт оформления преданий в книгу и именно при последнем сасаниде Йездегерде III представляется вполне допустимым и даже вероятным.

Во всяком случае книга (а может быть, и книги) под названием «Хватай-намак» (новоперсидск. «Ходай-наме») существовала еще в первые века ислама и была переведена рядом лиц на арабский язык. Первый и основной переводчик новообращенный перс-зороастриец Ибн-аль-Мокаффа', по-видимому, дал полный и точный перевод. Другие авторы раннего аббасидского периода (VIII—IX вв.) сделали частичные переводы, вольные обработки того же текста, но возможно, они базировались и на иных пехлевийских оригиналах, чем собственно «Хватай-намак», переведенный Ибн-аль-Мокаффа'. Авторитетный исследователь арабских переводов «Хватай-намак» В. Р. Розен допускает подобное предположение. Ни один из семи арабских переводов до нас не дошел, но все они использованы арабоязычными авторами, а через них и позднейшими таджикскими, персидскими и другими, как основа истории Ирана (Хамза Исфа-ганский, Табари, Мас'уди, Ибн-Котейба, Са'алиби и др.).

Арабские переводы «Хватай-намак» именовались «Сияр-аль-мулук [аль-Фурс]», т. е. «жизнеописания (персидских) царей», и являлись не только отражениями пехлевийского памятника в арабской литературе, но фактом собственно литературы Ирана (персидской и таджикской), поскольку арабоязычные авторы этих работ в основном были иранцами, а VIII—IX вв.—вообще арабоязычный период в истории литературы Ирана и Средней Азии.

Арабские переводы расширили круг литературного влияния по сравнению с ограниченным обращением пехлевийских с их трудной, устаревшей графикой полумертвого литературного языка. Но не только этими переводами определяется значение историзированных эпических народных сказаний.

Несомненно, в то переходное время существовала и устная традиция передачи эпических сказаний, хранимых и бережно передаваемых из поколения в поколение.

Известна и среда, хранившая предания. Это — дехканы и мобеды, представители военного и жреческого сословий старого сасанидского Ирана.

Дехканы времени Фирдоуси (X — начало XI в.) — не позднейшие крестьяне-земледельцы, а в основном средние и мелкие землевладельцы, вотчинники, сидевшие на земле в своих наследственных усадьбах. В недалеком еще прошлом землю обрабатывали крестьяне (общинники дофеодального типа), тогда лично свободные. Они по традиции защищались и возглавлялись, а также, разумеется, и эксплуатировались своими «помещиками»-дехканами. Но эта эксплуатация с чертами стародавней патриархальности отношений была значительно слабее, чем эксплуатация при новых феодальных формах землевладения, к тому же осложненных иноземным арабским завоеванием, а позднее смутами и усобицами, набегами «газиев», вторжениями тюркских отрядов и племен в Мавераннахр и Хорасан в период разложения саманидского государства (конец X в.).