Шамабад должен гореть!

— Прощальный подарок хорошему другу, — пояснил я перебежчику.

Ахмад, кажется, удовлетворился такими моими словами и отвел взгляд. Алим медленно расщелкнул застежку. Снял часы с моей руки.

— Все будет хорошо, — сказал я поникшему Алиму. — Доверься мне.

Душманы шли медленно. А еще нервничали. Аллах-Дад то и дело подгонял совсем выбившегося из сил Курбана. Раненного они давно бросили, и тот погиб где-то в лесу. Еще один сам себя подорвал гранатой, хоть и с моей помощью. В итоге их осталось пятеро.

Путь лежал на подъем к Бидо. С каждой сотней метров воздух становился все разрежение и разрежение.

Старик шел в середине. Он побледнел, и, казалось, двигался по чистой инерции. Глаза его затуманились. На лице застыла маска страдальческой усталости. А еще безразличия.

Я шел последним. Руки мне связали какой-то жесткой веревкой, другой конец которой Ахмад держал при себе.

Перед тем как двинуться дальше, у меня отобрали все: бушлат, плащ-палатку и даже шапку. Духи дрались за мои вещи, спорили, пока не решили, как их распределить. Еще в лесу я наблюдал, как один из душманов пинал другого, пытавшегося забрать мою шапку, ногами. Ругал его гавкающими недоброжелательными словами.

Оружие и патроны тоже у нас забрали. Безоружным духам, шедшим в группе, достались наши с Алимом автоматы и боезапас.

Светало. Утро было на подходе. Черное, словно пропасть, ночное небо посерело. Стало свинцовым и бугристым. На расцвете температура упала так, что наша вымокшая одежда стала покрываться наледью.

Я прекрасно понимал, что поисковая группа Шамабада идет по следу. Пограничники ищут нарушителей Границы. И теперь я делал все, чтобы скорее вывести товарищей на след врага.

Два часа назад, на первом коротком привале, я тайком оставил за камнем свой ремень. На другом, примерно час назад — портянку. Пришлось сделать вид, что я вытряхиваю камни из сапога. Однако никто из душманов не догадался о моих намерениях.

Все они, даже Аллах-Дад, слишком нервничали от того, в какой заварухе оказались. Ведь по изначальному плану все должно было пройти совершенно иначе.

Вдобавок, душманов подгоняли еще и жажда с голодом. Припасов на такой случай у них не осталось.

Когда мы добрались до Бидо, Духи принялись жадно есть снег и наполнять им свои фляжки для воды. Тогда мне тоже удалось хоть немного утолить и свою жажду.

Курбан вынудил душманов сделать третий привал, когда мы спускались с перевала. Солнце уже встало, и с высоты этих мест прекрасно просматривался участок соседней заставы.

Аллах-Дад впал в ярость, когда смог рассмотреть в бинокль бронетранспортеры, стянутые на Границу, туда, где духи хотели выйти к себе. Где-то вдали хлопал винтами пограничный вертолет.

Чтобы не выдать свою позицию, бандиты заняли просторную пещеру на время привала. Я слушал, как они спорили и ругались, теряя самообладание от осознания того обстоятельства, которое я понял уже давно. Они были в ловушке.

Духи, занятые распрей, даже не заметили, как я стянул второй сапог и спрятал оставшуюся портянку за большим камнем.

Босую ногу в яловом сапоге я уже успел сбить в кровь, но силой воли просто отринул ту боль, которую приносил каждый шаг. Тем не менее холодным умом я понимал, что скоро я просто не смогу идти дальше, окончательно истерев ноги. Не смогу чисто физически.

Едва я успел спрятать портянку, как услышал страшную ругань. Аллах-Дад кричал на какого-то душмана, тот орал на него в ответ. Они спорили и размахивали руками.

— Из-за чего весь сыр-бор? — Спросил я у Ахмада, присевшего неподалеку.

Перебежчик хмуро глянул на меня. Сунул в рот маленький сухарь и с хрустом разжевал его.

— Малик недоволен решением Аллах-Дада взять вас с Курбаном с собой. Он считает, что вы сведете нас всех в могилу.

— Не без оснований, — с ухмылкой пожал я плечами.

Ахмад глянул на меня волком.

— Малик считает, что за Пяндж придется пробиваться с боем.

— Совершенно точно придется, — буднично сказал я.

— И говорит, что вас с Курбаном нужно убить здесь, чтобы вы небыли нам обузой, — мрачно уставившись на меня, сказал Ахмад.

Быстрая мысль промелькнула у меня в голове: а не остался ли мой брат, в прошлой моей жизни, здесь, в этой пещере? Впрочем, я быстро отогнал ее. На подобные думки сейчас не было времени.

— Полагаю, это было бы мудро, — пожал я плечами.

Ахмад даже удивленно раскрыл глаза.

— Шурави, ты что, совсем не боишься смерти? — Протянул он с сомнением.

— Шурави… — Хмыкнул я. — Давно ли ты сам стал их человеком?

Ахмад помрачнел.

— Я выбрал истинный путь. Выбрал настоящую веру.

— Ты можешь обманывать себя сколько хочешь, но факт остается фактом — тебя вынудили выбрать то, что ты выбрал. Иначе — смерть.

— Я живу, служа священной цели, — попытался оправдаться Ахмад.

Кажется, он смутился. Взгляд его карих глаз наполнился каким-то смятением.

— У тебя остались родственники в Союзе? — Спросил я.

Ахмад молчал.

Я хмыкнул. Вздохнул.

— Знаешь, Ахмад, есть такая старая мудрость: те, кто между войной и позором выбирают позор, получают и войну, и позор.

Перебежчик снова не ответил. Он только спрятал от меня взгляд. Сунул в рот очередной сухарь.

— Чем ты занимаешься у них, Ахмад?

— Я надсмотрщик над рабами, — нехотя ответил тот.

— Полицай, — неприятно улыбнулся я. — Ну что ж. Ты стал их цепным псом. Для них ты просто оборванец, который никогда не станет своим. Когда запахнет жареным, на тебя первого же падут подозрения. И первым же тебя пустят под нож.

И вновь перебежчик не нашел, что ответить. Внезапно он вздрогнул на своем камне. Все потому, что Аллах-Дад схватил душмана, названного Маликом, и приставил ему свой кривой нож к горлу. Потом командир духов что-то зло ему прошипел, бросил на землю как собаку.

Аллах-Дад явно был в ярости. Повел справа на лево, указывая на всех своих людей острием ножа и, выплевывая при этом злые гавкающие слова.

— Полагаю, — шепнул я, потирая от холода продрогшие плечи, — твой командир принял неправильное решение. Решил оставить нас в живых. И теперь поплатится за него.