Шаман-гора

Фан, если это был он, прекратил махать руками и ткнулся головой в песок. Остальные бандиты недоумённо заозирались по сторонам.

Менять позицию было рано, потому что бандиты ещё не поняли, кто и откуда по ним стреляет, и я спокойно стал перезаряжать винтовку, потихоньку наблюдая, как будут делить упавшую с неба власть хунхузы.

Ждать долго не пришлось. Власть взял толстый вояка с куцей растительностью на лице. Но и этот молодой человек не успел насладиться бременем власти. Выстрел из берданы поставил точку в его начинающейся карьере.

Наконец-то хунхузы сообразили, что отстрел их «военачальников» ведётся из тыла. Часть нападавших повернулась в другую сторону и открыла беспорядочную стрельбу по прибрежным кустам.

Я сделал ещё один прицельный выстрел и, убедившись, что он достиг цели, пополз менять свою позицию. На то место, где я находился несколько мгновений назад, обрушился свинцовый дождь. Но интенсивность огня была уже не та. Поредели силы хунхузов. И причём изрядно. А самое главное, что без своих идейных вдохновителей они сбились в кучу, словно бараны, и стреляли на каждое подозрительное движение.

Я подумал, что пора бы заканчивать военные действия. Словно услышав мои мысли, пятеро оставшихся в живых хунхузов стали, отстреливаясь, пятиться к спасительному лесу. Этого допустить было нельзя. Ещё не хватало, чтобы мы строили плот и оглядывались на каждый шорох из леса!

— Степан! — закричал я. — Их осталось только пятеро. Выдвигай ультиматум. Или пусть сдаются, или я их сейчас всех положу.

— Понял! — донёсся до меня ответ, потом последовал монолог Степана на китайском языке.

Один из бандитов, то ли усомнившись в искренности слов Степана, то ли от страха, попытался быстрым броском преодолеть расстояние, отделявшее его от спасительной зелени. Я аккуратно срезал его, специально целясь в ногу, чтобы его болезненные стоны убедили остальных воздержаться от опрометчивого шага.

В данной ситуации стоны раненого товарища являются самыми убедительными аргументами для воздержания от совершения необдуманных поступков.

Степан вновь повторил наше условие.

Хунхузы немного посовещались и стали бросать оружие.

Когда последний джентльмен удачи вышел на открытое пространство, я покинул своё убежище и вышел на берег.

Навстречу мне вышел Степан.

— Да, братка, наделали мы с тобой делов, — присвистнул он, оглядывая поле боя.

— Прикажи им лечь на живот и сложить за спиной руки, — попросил я его.

После того как пленные выполнили команду, мы связали им руки и оставили лежать на прежнем месте.

Лишь только тогда наши девушки покинули своё укрытие.

Воинственно сжимая в руках револьверы, они гордо прошли мимо лежащих на земле пленников. Те подавленно молчали, бросая на них удивлённо-испуганные взгляды.

Но под конец девчонки не выдержали и со счастливым визгом бросились мне на шею.

— Мишенька, ты живой! — затрещали они наперегонки. — А тут такое было, такое было… Басурмане эти как стали палить, а мы по ним. Лушка-то наша, как заправский солдат, тоже бой вела.

— А мне ни капельки и не страшно было, — кокетливо повела плечом Лукерья. — Я бы ишто повоевала, да у эвтих мужичков кишка слаба оказалась. И щё они с нами делать собирались, когда воровали?

Мы со Стёпкой, не сдержавшись, рассмеялись.

— Ну, Лушка, и стерва же ты, — хлопал себя по ляжкам Степан. — Палец в рот не клади, зараз оттяпаешь.

— Ну ладно, вы давайте тут, — махнул я рукой своим гвардейцам, — а я пойду раненую проверю.

— А чего её проверять? Она лежит, облаками любуется, — съязвила Лукерья.

Не обращая внимания на подколки, я направился к бывшей линии обороны.

Луиза самостоятельно поднялась и теперь сидела на песке, опёршись спиной о корягу. Я опустился перед ней на колени.

— Девочка моя, как ты тут?

— Мишенька, живой! — всхлипнула она и прижала мою голову к своей груди.

Сквозь мягкую упругость груди я отчётливо слышал, как отчаянно бьётся её сердечко.

— Ну что ты, родная, что ты? Всё уже позади, — успокаивал я её как мог.

— Ага, вы все там воюете, а я лежу и жду, убьют тебя или нет, — согретая моими ласковыми словами, окончательно расплакалась она.

— Ну, ты скажешь тоже, и думать не смей! На меня пуля ещё не отлита. Пускай наши враги умирают.

Луиза понемногу успокоилась, и теперь мы сидели рядом и, счастливо улыбаясь, смотрели на плывущие по небу облака.

Действительно, много ли человеку надо?

Нашу счастливую идиллию прервал появившийся Степан. Он, отдуваясь, сбросил с себя кипу трофейного оружия и произнёс: — Что, голубки, милуетесь? Ну, Луизка-то ранетая — это понятно, а ты какого лешего от работы хоронишься?

— Иди ты к чёрту! — посоветовал я ему лениво. — Я до того сегодня по тайге наскакался, что ноги не держат.

— А ты чего тут критики наводишь? — вступилась за меня Луиза. — Он, почитай, всех от смерти спас, а ты насмехаешься?

Степан шутливо поднял руки и испуганно замотал головой.

— Я? Да не в жизнь. Это ты зазря меня охаяла. Нехай отдохнёт, коли притомился. Я просто хотел похвалиться, что трохвей мы знатный взяли.

Да, Степан был в своём репертуаре. И, в первую очередь, занялся любимым казачьим делом — собиранием трофеев.

— Там под сопкой у ручья ещё трое лежат. А за сопкой у пожарища — четверо. Можешь сходить, если не устал, и их оружие забрать, — проговорил я лениво.

Мои глаза закрывались сами по себе. Сказывалось регулярное недосыпание и волнение последних дней.

— Ну, ты, паря, даёшь! — восхитился Степан. — И как это ты исхитрился?

— Да уж вышло так, — развёл я руками.

— Ты бы поспал, Миша, — полупопросила-полуприказала мне Луиза.

— Посплю, обязательно посплю. Но только тогда, когда мы окажемся на той стороне Амура.

— А ты думаешь, мы успеем до вечера соорудить плот? — засомневался Степан.

— Должны успеть. А иначе все наши потуги могут оказаться напрасными. У меня есть нехорошее предчувствие, что если мы останемся ещё на одну ночь, то нас могут ожидать неприятные сюрпризы.