Шестая плоскость

Через пару минут ее писк превратился в стоны.

Он вколачивался в нее, приговаривая:

– Думала, в сказку попала?! Живешь в моем доме, под моей защитой, так отрабатывай!

Наконец он откатился в сторону, тяжело дыша. Его взгляд гулял по разгрому, что они учинили. Она уютно свернулась у него на груди и восторженно прошептала:

– Еще!

Это была одна из ее любимых игр.

– Дай перевести дух, Апельсинка.

***

– Меня мало волнует, что какая-то малявка подумала обо мне при первой встрече, - закатил глаза Баром.

– Да ну?
– ухмыльнулась Атви, - хорошо же, я унесу эту тайну по ту сторону сна.

Она вновь склонилась над стеклянным рабочим столом и продолжила копаться в микронастройках своего нового изобретения. Баром сопел в другом конце лаборатории, раскручивая на максимальный вольтаж новую партию шунтов для магазина.

Через час он подошел к Атви со спины и положил бородатый подбородок ей на плечо:

– Показывай, что там мастеришь, мелкая.

– Вот, цени и неистово хвали меня!
– гордо заявила Атви.

В ладонь Барома лег серый нейрокулон. Сквозь прозрачную основу можно было разглядеть шестеренки и бегающие по микроплате огоньки.

– Я изобрела новый девайс. Смотри, надеваешь его на шею, чтобы шнур с датчиками прилегал. Включаешь ...

– Давно пора. Я знал, что однажды мы забросим наши темные делишки и откроем ювелирную лавку. А лучше - начнем разводить кур!
– отпустил саркастичный комментарий Баром.

– Причем тут куры?
– воскликнула Атви.
– И это не ювелирка. А очень мощная штука. За ней в твоем магазине очереди будут выстраиваться.

– Угу, конечно. Очереди к мусорке?

– Почему ты такой злой сегодня?
– обиженно спросила она.

Баром снисходительно погладил ее по голове:

– Я всегда злой. Просто ты плохо меня знаешь.

Она засмеялась:

– Зато с хорошей стороны. Бросай прикидываться негодяем, я никому тебя не выдам.

– Разберусь, - недовольно пробурчал он.
– И где ты спрятала панель управления?

– Вот здесь на переключателе выставляешь мощность, вот тут подкручиваешь фильтры восприятия.

– Дай-ка надену ... Че-то ты нахимичила!
– заявил он, выкручивая шестеренки игрушки, - я ничего не чувствую.

– Зато я чувствую! Эй, не так сильно, помягче!
– Атви продемонстрировала ему такой же кулон у себя на шее и легонько провела по нему пальцем. У Барома перед глазами поплыли круги, жар, окутав затылок, ласково придушил за горло, сердце заколотилось и сделало эйфорическое сальто.

– Когда решим разбежаться - просто поменяемся, - хитро улыбнулась она.

– 'Когда'?
– уточнил Баром.

– Я имела в виду 'если'...

– Святые агрегаторы! А баночка для слез умиления к этому подарку прилагается?
– поднял бровь Баром. Она молча крутанула переключатель на своем кулоне.

– Эй, полегче там, я пошутил! У меня сейчас сердце взорвется! Ладно, запрыгивай на спину.

– Куда едет этот поезд?
– игриво спросила Атви, обхватывая его ногами и руками.

– В спальню, куда же еще. Расскажешь, что подумала обо мне при первой встрече... Только не гарантирую, что стану слушать.

***

Атви отдала рабочие эскизы парных кулонов на фабрику, и через месяц те лежали на прилавках магазина. Баром смеха ради предложил продавать их в слащаво-розовой упаковке. Продукт стал хитом сезона, прибыль била все рекорды. Вырученные деньги они вложили в двухэтажный домик в излучине реки Сельвы. Туда, в глубину Антрацитовой плоскости, они решили перебраться, когда Режим начнет закручивать гайки в Лицере.

Порой реальность казалась Атви контролируемым сновидением. Она гадала, проснулась ли тогда после операции или происходящее - лишь видения ее умирающего мозга.

Прошел еще круг, бизнес окреп, и эйфориатриум разросся в сеть из четырех торгово-развлекательных точек. Режим поощрял любое усыпление бдительности своих граждан и даже рекламировал заведения Барома по гипновизору. Проверки мощности нейроигрушек были куплены на несколько циклов вперед. Их с Атви не раз приглашали спонсировать государственные праздники и шоу.

Барома немного напрягало, что они превратились в публичную пару - это делало уязвимыми обоих. Впрочем, пока толкачеты текли рекой, эти мысли он успешно загонял обратно на задворки сознания. У них не было обыкновения делиться тревогами, но когда те все же озвучивались, то лопались, словно мыльные пузыри.

Сеть его связей неуклонно росла, он стал частым гостем в доме главы администрации плоскости. Этот Ольфи Нокот стал одним из немногих баромовых друзей со скрепкой. Если при его образе жизни можно было говорить о такой категории отношений, как дружба. Ольфи был типичным агрегатором, иррационально преданным Режиму. Между тем это не помешало ему вырезать контроллер своей молодой жене.

На праздник Нового круга высокопоставленная пара пригласила Барома и Атви поплавать на яхте по реке Марганцовке. В самое большое водохранилище в Лицере издавна сливали химические отходы, что придало водам фиолетовый оттенок и обусловило это название.

Атви совершенно не хотелось идти, но Баром дал понять, что этот вопрос не обсуждается:

– Это не развлечение, Апельсинка, это работа. Мы должны выглядеть лояльными Режиму. Особенно теперь, когда мы у всех на виду.

Атви не могла осмыслить, каким образом лояльность Режиму может сочетаться с удалением скрепок.

– Уж не думаешь ли ты, что все контроллеры одинаковые?
– вопросительно уставился на нее Баром. Она копалась в гардеробе и размышляла, что надеть, дабы вписаться в теплую компанию агрегаторов и их жен.

– Своим шестеркам партийная верхушка выставляет на скрепках совсем иные настройки. Не то, что всякой черни, вроде нас!
– просветил ее Баром.
– Им контролеры помимо верности Режиму обеспечивают абсолютную память и массу других бонусов. К тому же, эти большие шишки в исключительных случаях могут добиться разрешения на удаление по рекомендации психиатра. Делают это дипломированные канцы. Стоит такое удовольствие космическое количество денег. Требуются подписи десятков людей в самых крутых инстанциях. А разрешить удаление могут только одному человеку на семью.