Шестая плоскость
Шрифт:
Несколько дней спустя комплект инструментов доставили к порогу элеватора. Баром приказал близнецам выставить охрану по границе пустыря. В такую пору любой незваный визитер мог стать причиной его бессрочной ссылки в Оранжерею. А превращение в овоща не входило в его амбициозные планы. Он поднялся в лабораторию, где уже ждала Атви.
Она сидела на столе и болтала ногами.
– Во время вживления мне велели полностью раздеться, но мы ведь обойдемся без этого, правда?
Баром молча устанавливал аппаратуру. Наконец смысл ее слов добрался сквозь пелену, в которой он упорно не признавал тревогу.
–
Она пропустила эту сомнительную остроту мимо ушей:
– Просто скажи, что у тебя все под контролем. Мне не по себе...
– У меня всегда все под контролем, - заявил он.
– Но если ты передумала - выход там.
Атви кивнула и улеглась на стол.
– Одна только просьба, - тихо проговорила она, когда ей в вену вошла игла с наркозом.
– Ну.
– Если в результате эта дурацкая оболочка испортится и разучится говорить, видеть и воспринимать, отключи меня.
– Тихо ты, - сказал Баром просто, - еще поживем.
***
– ...Отослал меня, а на утро приволок к себе какую-то шлюшку?!
– надрывался голос из агатона.
– Вишня, у тебя десять секунд, чтобы обозначить цель звонка, затем я кладу трубку, - уведомил ее Баром.
Он проверил капельницу девчонки и в который раз за эти дни вгляделся в ее безмятежное лицо. Признаков жизни не было, равно как и признаков смерти. Осмотрел свежий шов за ухом. Кожа заживала хорошо.
– Я хочу денег, гадский ты урод! Моральную компенсацию!
– завопил динамик.
– Помнится, ты говорила, что не хочешь брать с меня денег...
– Баром убрал прядь волос со лба спящей и повернулся к панели с ее показателями. Под снятой пластиной современного контроллера оказалась скрепка старого образца, чего он и опасался. Канцы по чудовищной ошибке не вытащили ее, что привело к воспалению и массе побочных эффектов. Ему удалось извлечь оба аппарата. Но девчонка никак не желала просыпаться.
– А я-то вообразила, что у нас все по-настоящему, - всхлипывала Вишенка, - Йорн сказал, она младше тебя кругов на шестнадцать!
– Ты не в себе. И с кем я веду дела, тебя не касается.
– Ты еще больший извращенец, чем я думала!
– завизжала трубка.
– Пришли мне на карту две тысячи толкачетов! Иначе я натравлю компрессоров на тебя и твою сучку!
– А как поживает Уло?
– вдруг поинтересовался Баром с театральной заботливостью, - он до сих пор ходит в школу на углу Прельяновой и Конотопской? Смышленый пацан, наверно, пошел в отца?
На том конце провода замолчали.
– Откуда ты это...
– У меня есть люди в Букве, - оборвал ее Баром, - и они приглядывают за теми, кто мне так дорог.
Вишня с легкостью поддавалась на манипуляции, чем особенно его раздражала. Но сейчас это оказалось кстати:
– Я беру свои слова обратно! Я ... Приношу свои извинения! Пожалуйста, Баром...
– Мне не жаль для тебя денег, Вишенка, ты добрая
женщина. Я пришлю тебе не две, а пять тысяч в память о наших веселых временах. Но если ты еще раз попробуешь угрожать мне или доставишь иные неудобства, мои люди наведаются к твоему сынишке. И тогда тебе придется собирать ошметки его мозгов по всей плоскости, - с этими словами Баром завершил вызов и задумчиво уставился на кардиограмму спящей.Математически девчонка должна была очнуться еще неделю назад. Он гнал от себя мысли о ее просьбе перед началом операции.
'Это был самый тяжелый случай в моей практике. Я выложился по полной. Малявка просто обязана проснуться - не имеет права сдохнуть после всего, что я для нее сделал. К тому же, она должна мне кучу денег' - мысленно оправдывал Баром свое нетерпение. Прекрасно понимая, что на деньги ему сейчас наплевать даже больше обычного.
На вторую неделю он стал терять самообладание. Забросил дела в Клубе, ел и спал в лаборатории, работал, одним глазом посматривая на состояние девчонки. Здесь же принимал своих людей с отчетами.
Как ни странно, дела в заведении шли в гору. Народ быстро позабыл о взрыве, в котором никто не пострадал. Поговаривали, что это была пиар-акция, организованная намеренно. Местная публика любила эпатаж.
Баром для профилактики провел серию воспитательных работ с мелкими предприятиями, платившими ему за защиту. Все хором утверждали, что не собираются повторять подвигов таманцев. В глубине души он даже был признателен старым конкурентам за такое стечение обстоятельств. Именно взрыв обеспечил присутствие малявки в его лаборатории, а это обернулось немалой выгодой. Игрушки, которые они смастерили с Атви перед операцией, разошлись по ценителям и имели успех.
'У этой соплячки был талант, - думал Баром и тут же поправлял себя, - есть'. Клиенты требовали новых патчей и копий девайсов для своих семей. Он сам когда-то ввел моду на пользование одинаковыми игрушками. Для него это означало оптовые закупки, а для покупателей - синхронные состояния с близкими. Люди покупали не шунты и кольца, а гармонию.
На третью неделю ожидания его колотил гнев. Он напился, разнес полмансарды, подошел к столу, где Атви смотрела коматозные сны, и сказал:
– Ты действуешь мне на нервы. Если не проснешься к завтрашнему дню, отключу тебя от аппаратуры. Будешь досыпать в другом месте.
Но делать этого не пришлось. В тот вечер она очнулась, разлепила глаза и осмотрела разгромленную лабораторию.
Баром читал, сидя под окном с бутылью граппы.
– Я пропустила что-то интересное?
– слабым голосом спросила она.
Он с делано-ленивой ухмылкой проворчал:
– Чтоб тебя агрегаторы сожрали, Атви! Как же ты меня выбесила!
– Сколько же я спала, что ты стал называть меня по имени?
***
Привыкание к новому миру ставило перед ней сверхзадачи каждую минуту. Атви заново училась ходить и говорить. Собственный голос оказался на пару тонов ниже, чем она привыкла. Первые дни ей чудилось, будто она оглохла, настолько тихо стало на ее мысленном фоне без вечного мельтешения рекламы. То и дело накатывали волны тревожного возбуждения - они напоминали морские приливы. Боль на месте разреза постепенно исчезала. Шов доходил до середины шеи и был выполнен ювелирно. На запястье, где крепился браслет для инъекций, остались две красные точки.