Школа любви

— А отчего люди помирают — жизнь кончилась.

Больше я его не расспрашивал, да тут и Осип вернулся, и мы продолжили пить за знакомство и сговор.

В общагу я пришел навеселе. Узнал, что Елена давно меня разыскивает, обрадовался и отправился к ней.

Уже тогда она не любила, когда я крепко выпивал на стороне. Обиделась:

— Весь день тебя ищу, а ты…

— А я квартиру нашел! — выложил немедля и стал в свойственной мне романтической манере описывать тихого несчастного вдовца, обрадовавшегося возможности сдать нам угол и скрасить тем одиночество.

— Костя, а жить-то там можно? — только и спросила Елена.

— Еще как заживем! — заверил я.

— Тогда буду собираться, — Лоб ее ткнулся в мое плечо.

Вот теперь и думаю: как же непросто было Елене решиться на этот шаг, зная, что поползут за нами густым дымом пересуды, зная, что этак запросто можно потерять место в общаге, понимая, что можно потерять и куда больше…

На следующее утро, после кое-как выполненной лабораторной работы, мы понесли с Еленой сдавать приборы и посуду и, потеряв голову, стали целоваться возле матово-прозрачной двери преподавательской, за которой мигом раздались возмущенные женские голоса:

— Ну, совсем этот курс без тормозов!

— Места другого не нашли!

— Ясно, кто это!..

Мы убежали. В тот день нам было вовсе не до занятий. В тихой сумрачной церкви, куда привела меня Елена, поставили две свечки Николаю-угоднику. С печально-суровой мудростью глядел он на нас, указывая рукой в книгу, будто на страницах ее написано, что нас ждет.

А что там, в этой книге?..

Все пожитки свои перенесли мы с Еленой к Осипу за один раз: их у нас вовсе негусто было. По дороге умудрились чуть ли не поссориться. Елена говорила, что надо купить посуду с ближайшей стипендии — без чашек, вилок, ложек, дескать, не обойтись; а я возразил, что лучше взять все это в «Бюро проката». Ляпнул необдуманно, просто шальная натура моя противилась обрастанию вещами. В «прокате» Елена, естественно, углядела временность моих намерений, вспыхнула сразу:

— Потом сдадим и вернемся, да? И денежки сэкономим, да? Не зря девчонки ехидничали: когда назад ждать?..

Во время этой перепалки подходили мы уже к калитке Осипа. Елена остановилась, готовая, быть может, развернуться сгоряча и пойти назад, но Осип, куривший в сумерках на крыльце, крикнул нам:

— Эй, молодые, чего встали? Чего, ясно море, невеселые?.. А мы с Саней вам уже кровать собрали!

Да, Саня нас тоже поджидал, сидя на бревешке напротив крыльца, в той же фуфайке, в тех же калошах. Он бросился встречать, распахнул калитку, потянул из Елениных рук сумку, чтобы помочь внести в дом, но, глянув в ее лицо, остолбенел на миг, даже воскликнул ошалело:

— Похожа-то как, бляха-муха!.. Аж по шкуре мороз.

Осип тоже что-то забормотал, вглядываясь в Елену, только невнятно, даже не сказать — радостно или как раз наоборот. Мужики забрали у нас чемоданы и сумку, понесли в дом, оставив нараспашку дверь, приглашающую нас, взвинченных и потому мало что понимающих.

Стол на кухне, оказалось, был уже накрыт: стояла бутылка водки, бутылка вполне приличного вина, из болгарских, — это, видать, для Елены мужики постарались, отметил я сквозь муть смятения — а в тарелках огурцы, сало, вареная картошка, исходящая паром, селедка…

— Сегодня у нас праздник, ясно море! — застолбил восклицанием сей радостный факт Осип, и я тогда только, при свете лампочки, заметил, что он принарядился даже: брючата коричневые, с почти явными стрелками, рубаха не застиранная, канареечного цвета.

Саня, малость смущаясь непарадности своей, сразу повел нас показывать собственноручно отмытую и собранную им кровать, с гордостью проминал ее квелой ладонью:

— Во! Пружинит как, бляха-муха! Зверь, а не кровать! — и зыркнул на Елену с дикой сумасшедшинкой.

Та совсем растерялась: вовсе не таким представлялось ей будущее жилье. Да и кто из этих двоих мужиков хозяин — она сразу не поняла. Может, подумала с ужасом, что оба здесь живут? Но Осип сказал:

— Давайте-ка за стол, не будем время терять. Мне скоро в ночную, оставлю вас, а Саню еще скорей сеструха спать загонит… Выпьем за знакомство, за счастье, за любовь, ясно море!..

Ночью Елена шептала впотьмах:

— Занятные они: неловкие такие, неудачливые, а не злые вовсе — чудики и есть. Пьют, пьют, а понимают ведь, что нам надо скорее вдвоем остаться.

— Слушай, а ты, наверно, на жену Осипа похожа, такая же она, говорят, красавица была, — высказывал я догадку.

— Вон почему этот Саня на меня так смотрел?.. Он добрый, только, наверно, немного ненормальный, да?

— Хватит со мной в постели про чужих мужиков болтать! Опять тебя хочу!

— Погоди, Костя, мне кажется, будто кто-то к нам в окно смотрит…

— Это луна глядит… Пусть видит, все видит!..

Среди ночи разбудили нас, сладко уставших, какие-то странные звуки: будто кто-то вздыхает там, за шифоньером, будто возится, чем-то негромко постукивает.

— Я уже давно не сплю, ничего понять не могу, — прошептала мне Елена. — Страшно…

«Осип вернулся? — подумал я. — Да нет, заверил ведь, что увидимся только завтра». Мне вдруг вспомнились слова Сани о привидении, стало не по себе, но отогнал эту жуть предположением:

— Видать, крысы под полом возятся.

Этим испугал Елену еще больше. Она попросила включить свет, но едва я опустил босые ноги на уже захолодевший пол, раздался если не взрыв, то довольно-таки громкий хлопок.

Я успел засечь, где рвануло, потому, включив свет, метнулся к шифоньеру, распахнул створки. Жуткая картина предстала моему взору: в шкафу взорвалась ведерная бутыль с брагой, поставленная, видать, к «октябрьским праздникам», рванула так, что заляпала склизкими ошметками все немногое содержимое шифоньера, в том числе единственный парадный костюм Осипа, брюки от которого он надевал, готовясь нас встретить.

— Это дурной знак… Все будет плохо… — шептала Елена, чуть не плача. И словно не слышала, как я пытался ее разубедить, смеялся над ее страхами…

В дурные знаки стал я приучаться верить совсем недавно, а тогда не верил. Но тревожное, тягостное предчувствие Елены оказалось чуть ли не пророческим: после переселения к Осипу радость от нашей близости стала быстро тускнеть. Мы пытались подменить радость души утехами плоти, изнуряли друг друга до головокружений, но когда приходило недолгое пресыщение, ясно виделось нам: что-то не то, не так!.. Мы жаждали близости, над которой не нависала бы угроза чьих-то вторжений, мы получили возможность такую, а радость где? Где счастье-то?..

Вспышки недовольства со стороны Елены можно было объяснить бытовыми неурядицами: вовсе не ожидала она, что наше первое жилище будет таким… Я же, по склонности своей дурацкой, всячески пытался романтизировать встреченные нами трудности: это, мол, замечательно, очень полезно пройти через испытания, закалиться…

Как могло такое не раздражать?..

Наш финт с «переездом на квартиру» был крайне неодобрительно принят группой: как же без свадьбы, непорядок!.. Причем куда меньшему осуждению подвергалось то, что живем мы вызывающе внебрачно, а большему как раз то, что от коллектива оторвались, пирушку не закатили по такому случаю.