Шпеер
Шрифт:
Гарри перехватил его руку.
— Лучше бы о себе подумал! — возмущенно сказал он. — Они прячут в картине какую-то дрянь! Тебя хотят подставить, понимаешь или нет?
Северус вздохнул, извлек из кармана маленький чек и протянул Гарри. Тот взял листок и вытаращил глаза: в его руках был автобусный билет до Литтл-Уингинга и обратно.
— Ребята слегка опоздали. Кстати, у четы Дурслей на редкость безвкусный интерьер, — вскользь сказал Северус.
Г. Дж. стоял с открытым ртом. Редактор взял двумя пальцами билет, и через секунду тот осыпался прахом на пламени зажигалки.
—
— Ну ты даешь, — Гарри не сразу обрел дар речи. — И что было в картине? Дневник?
Он повис на локте Северуса, разглядывая нахмуренное лицо и плотно сжатые губы ходока по чужим гостиным.
— Что бы это ни было, его там уже нет, — не ответил на вопрос редактор, набирая скорость и волоча за собой горящего шпионским любопытством Г. Дж. — Меньше знать — меньше притворяться на допросе, — предотвратил всплеск обиды он и крепче прижал к себе руку спутника.
Северные олени за стеклами кивали вслед быстро удаляющейся странной парочке, равнодушной к прелестям Рождества.
* * *
— Шатц, ты ничего не ешь, — огорченно сказал Гарри. — С тобой что-то не то.
Северус отшвырнул вилку, та со звоном полетела на пол, затем оттолкнул тарелку, в которую Г. Дж. щедро навалил разносолов, вскочил и пантерой заметался по кухне.
«Джинни права, — хмуро подумал Гарри. — Вот что значит бросать курить. Наверное, если опять закурить...»
Мысль оборвалась на середине полета. Большой Зверь схватил какую-то тарелку и с чудовищным грохотом разбил о раковину. Через секунду туда полетела вторая, взорвавшись фонтаном осколков.
— Да, не то! Со мной всё не то! — в бешенстве выкрикнул Северус.
Гарри в ужасе зажал уши — третий взрыв был страшней первых двух.
Осатаневший редактор вдруг перестал бить посуду и тяжело рухнул в кресло, закрыв лицо рукой. Г. Дж. ринулся к безумному курильщику и порывисто обнял, прижавшись губами к горестно склоненной голове.
— Это из-за сигарет? Тебе плохо?
Северус поднял лицо и уставился на него больными и дикими глазами.
— Сигарет? — непонимающе переспросил он. — Heilige Scheiße, при чем тут...
Расправа над кухонной утварью не прошла даром: Большой Зверь затих и присмирел.
— Поешь, Liebes, — он взял утешающую руку Гарри и виновато поцеловал пальцы. — А я... лучше выпью чего-нибудь.
Мучаясь чувством неправильности происходящего, Г. Дж. уселся за стол, без аппетита ковыряясь в тарелке и разглядывая нервные руки своего визави, открывающие бутылку вина. В бокал потекла кровавая струйка бордо. Оторвавшись от созерцания длинных пальцев, обнявших хрупкое стекло, он поднял взгляд на Северуса и натолкнулся на то же самое пугающее и больное выражение в черных глазах.
Гарри выронил вилку.
— Почему ты на меня так смотришь, Шатц?
Северус протянул руку через стол и положил ладонь поверх пальцев Г. Дж., вонзившихся ногтями в скатерть.
— Когда я сказал, что люблю тебя, — неузнаваемым голосом начал он, — я сказал это не потому, что хотел дать тебе то, что ты просил. Ты хотел слышать эти слова, знаю.
Взгляд Гарри в тревоге метался от его страдающих глаз к горько усмехающимся губам.
— И не потому, — продолжил Северус, стискивая
его пальцы, — что потерял голову в постели и в порыве благодарности напустил романтики.Похоже, он волновался. Гарри редко улавливал в его произношении акцент. Сейчас к акценту прибавились явно не английские интонации.
— И не потому, что лгу, как дышу, — прошептал Северус. — А потому, что это правда. Я очень люблю тебя, — с безыскусной простотой сказал он, неотрывно глядя в широко раскрытые глаза Г. Дж.
— Я верю, — трясущимися губами пробормотал Гарри. — И я тебя люблю, Шатци-шатц. Очень. Очень-очень.
— Сегодня веришь, а завтра... — Северус схватил бокал вина и, вместо того, чтобы привычно смаковать, осушил залпом.
— Хватит об этом, — угрюмо сказал он. — Verzei...¹ Дьявол, извини, Liebes.
— Битте, — насупился Г. Дж. и отставил недоеденный ужин: о любви можно было поговорить и другим способом.
* * *
Пока Северус плескался в душе, Гарри лихорадочно пересмотрел несколько сайтов о бросающих курить и пришел к неутешительному выводу: гнусные табачные палочки подрывали нервную систему, а резкое прекращение курения било кувалдой по хрупкой психике любителей ядов.
С тяжким вздохом Г. Дж. оторвался от портрета курильщика с окурками во рту вместо зубов, порылся в своих вещах, которые незаметно перекочевали из десятой квартиры в девятую, и разложил на кровати арсенал антидепрессантов. Мысли сладко поваляться в постели улетучились на корню: разговор о здоровье был важней.
Любитель ядов вышел из ванны, не озаботившись одеждой, не считая полотенца на голове. Гарри скользнул жадным взглядом по большому сильному телу. Решимость посвятить вечер борьбе с курением слегка пошатнулась.
Северус оглядел заботливо разложенные по покрывалу коробочки.
— Ты же сказал, что прекратишь их принимать, — удивленно сказал он.
— Я и не буду, — буркнул Гарри, изо всех сил стараясь не замечать повисший у него перед носом член голого купальщика. — ТЫ. Будешь нервы лечить, Шатц, — он сурово кивнул на экран монитора, откуда обуглившимися зубами скалилась жертва табака.
Северус глянул на картинку и только фыркнул.
— Не знал, что ты великий врач, Liebling, — он навалился коленом на постель и бесцеремонным взмахом руки смел на пол коробочки с антидепрессантами. — Это дерьмо не поможет.
— А что тебе... — начал было Гарри и смолк: любитель ядов атаковал его губы ртом, пахнущим мятной пастой. Секунда — и борец с курением был безжалостно распят на матрасе, пригвожденный к кровати всем весом тяжелого, еще влажного тела.
— Да перестань ты! — он попытался вывернуться. — Тебе помощь нужна!
— Oh, ja, — согласился Северус.
Одежда великого врача, сорванная руками не желающего лечиться пациента, составила компанию аптечным коробочкам на полу.
План антиникотинового лечения стремительно катился под откос.
— Шатци-ша, — Гарри обхватил его руками и ногами, оплетая гибкой лозой. — Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо, — почти жалобно сказал он.
— Мне хорошо, — прошептал Северус, лихорадочно исцеловывая его шею.
Г. Дж. прерывисто выдохнул, отдаваясь чувственной волне.