Штормовое предупреждение

– Дверь!

В его голосе было столько же восторга, сколько было, вероятно, у впередсмотрящего из команды Магеллана, когда после долгого плаванья через Тихий океан впереди замаячил островок, и с вершины горт-мачты донеслось счастливое: «Земля!».

Марлин, заслышав этот радостный сигнал, воткнула свою лопату в снег (ее кузины поспешили сделать то же) и понеслась к дому, потому что именно у нее были ключи. Оскальзываясь и толкая локтями разгорячившихся от физической работы своих гостей, она принялась орудовать с замком и даже ухитрилась вставить ключ куда положено, однако провернуть его не смогла.

– Ковальски, – задумчиво произнес Шкипер, – если поднажать, мы не сломаем его?

– Смотря, кто поднажмет, – философски отозвался тот.

– Я.

– Думаю, не сломаешь. Он просто замерз.

Шкипер оттеснил Марлин в сторону и правда поднажал, сначала осторожно, но постепенно увеличивая натиск. Замок сопротивлялся недолго – покаянно щелкнул, и дверь перестала быть для них преградой. Марлин хотела было кричать победное «ура», но взглянув на то, что простиралось за дверью, а тем паче вздохнув, резко передумала.

В доме было темно. И, очевидно, ничуть не теплее, чем на улице. Марлин, на правах «наследницы» тети Розы, вошла в холл первой и сразу заметила, что ее дыхание и тут вырывается облачками пара. Она пошарила рукой по стене, в поисках выключателя, нашла и безуспешно пощелкала. Электрика не отзывалась. В доме царила все та же темень и неласковая, настораживающая тишина

– М-м-м… – протянула Марлин задумчиво. – Кажется, у нас проблемы…

– На крыше торчит труба, – послышался за ее спиной голос лейтенанта. – А значит, в доме есть камин. Его можно протопить.

– Чем? – тут же озадачил его Шкипер.

– Дровами. А те, скорее всего, в дровяном сарае.

– Рико! Обкопать дом по периметру! Найдешь этот чертов сарай – свисти. Ковальски, иди, посмотри пробки.

– Не думаю, что дело в пробках, Шкипер. В соседних домах свет есть.

– Тогда в чем еще?

– Надо смотреть при дневном свете. Этой ночью рационально рассчитывать на камин.

– Значит, там и накашеварим. Прапор, фонарик близко? Ищи камин. Его наверняка надо почистить перед тем, как топить. Марлин, у тебя есть фонарик? Нет? Держи мой. Найди здесь кухню, а на кухне посуду, в которой можно что-то готовить без плиты, на открытом огне. Девушки! – это уже кузинам. – Заканчивайте раскопки! Брезент в багажнике есть, я видел – накрывайте машину и идите в дом.

Раздав, таким образом, ценные указания, он снова взялся за лопату, расширяя пространство на крыльце: пока что проход был так узок, что невозможно было толком открыть дверь, а пройти в нее и вовсе удавалось по одному, и то если этот один не очень велик. Прапор протиснулся туда боком.

Марлин наугад потыкала в кнопки чужого, незнакомого и тяжелого для нее фонарика, пока не исторгла из него сноп света и, шаря им по сторонам, с чувством явственной опаски, пошла наугад вперед по коридору. Неровный круг света выхватывал для нее фрагменты линялых, кажущихся зеленоватыми, обоев, чей узор с растительными мотивами выглядел как-то угрожающе, и углы рамок, на содержание которых Марлин боялась поглядеть. Она встречала двери, которые все до единой были затворены и не вызывали у нее желания узнать, что же за ними скрывается. В спину теперь тянуло холодом – она старалась даже мысленно не прибавлять к этому вполне прозаическому явлению эпитет «могильный», и звук этого воздушного потока казался каким-то потусторонним. Если бы им, троим девушкам, пришлось одним пробираться тут, наверняка, они не прошли бы и десяти шагов. Повернули бы назад и напросились переночевать к соседям, чтобы вернуться в дом днем… Ее успокаивала мысль, что в этой огромной, стылой домине со множеством комнат и сквозняками, с тенями, с залепленными снегом окнами, через которые не проникает свет с улицы – что она тут не одна. Где-то в этих темных недрах скрывается и Прапор, так что нечего боятся. А скоро придут еще и ее кузины и своей болтовней полностью изгонят атмосферу пугающей таинственности. Приходилось постоянно себе напоминать, что она идет по обыкновенному жилому дому, покинутому самое лучшее неделю назад, а не по заброшенному проклятому особняку с привидениями. Будь тут привидения, ее тетушка уже разболтала бы всем соседям, и сюда, быть может, уже прикатило бы телевидение, снимать репортаж о паранормальщине в нашей рутине. Но – чего нет, того нет.

Добравшись до кухни, Марлин осмотрелась, водя фонариком из стороны в сторону. Наверняка, при свете дня, да если бы еще не зимой, кухня имела очень уютный вид. Подчеркнуто-дамская, исполненная в кремовых, бежевых и палево-розовых тонах, с изящными решетками на ящиках и дверцах, с вышитыми салфетками, деревянной хлебницей, вазами, венками искусственных, но очень похожих на живые, цветов на стене. Однако сейчас все это походило на декорации для хоррора, и не хватало только детского голоска, поющего на фоне песенку. Марлин от души понадеялась, что Прапор не станет петь, а если и станет, то голосок у него не такой уж и детский…

Тут ее осенило, и она принялась копаться в ящиках – и очень быстро отыскала среди мелочей свечи и спички. Ее старая добрая тетушка уж конечно не обошлась бы без такой нужной вещи в хозяйстве! Пристроив несколько свечей в чашках и дав себе слово потом собственноручно их отмыть, так, чтоб тетя и не догадалась о том, как их использовали, Марлин зажгла фитили, и кухня осветилась неверным, но все же уютным огнем. Теперь пугающие тени прятались только по углам, но в углы Марлин и не стремилась. Она загрохотала кастрюлями, будто полагая, что такой прозаический звук никак не смог бы сочетаться с призраками и тайнами, и чуть сама не принялась напевать или говорить сама с собой. Каждую новую находку она ставила на стол – бог его знает, какой там этот камин, надо иметь несколько вариантов про запас. Единственный лишь раз она совершила оплошность: выронила из рук ковш, вздрогнув от резкого звука. Однако оказалось, что это всего-навсего свистнул на улице Рико.

В доме пахло как-то интригующе. Застойно, законсервировано. Но ничем опасным – за это Рико мог бы поручиться. Он знал, как пахнет то, что опасно. Пока его товарищи были заняты какими-то там своими важными делами, копошились и шуршали на крошечном пятачке, он потихоньку улизнул от них. Это незнакомое место будоражило его и щекотало нервы, и надо было с ним разобраться, прежде чем что-то предпринимать. Рико понятия не имел, кто или что могло бы тут поджидать их, но готов был встретиться с ним. К чему он готов не был, так это лечь спать под этой крышей, не получив ответа на такой для него важный вопрос – за спиной у него оставалось нечто достаточно ценное, что бы он не пожелал подвергать его опасности. Кто знает, не окажется ли в итоге, что лучше бы спешно рвать отсюда когти?..

Он бесшумно обошел новое место, прислушиваясь и принюхиваясь, тщательно выискивая подвох или ловушку. Хорошо, что все другие внизу, у огня, никого нелегкая не понесет в эти стылые закоулки. Можно было бы сказать, что он скользит, как призрак, но Рико хромал, сильно припадая на правую после недавнего ранения, и вряд ли истории известны таинственные и грациозные, но хромые привидения…

Чуткое обоняние подрывника нигде не уловило запаха крови или пороха, и он почти расслабился. Ему до сих пор еще не удалось привыкнуть к этой смене обстановки, но он знал, что через пару дней – если сейчас дело кончится хорошо – все устаканится. Посреди коридора он остановился перед галереей старых черно-белых еще фото, взятых в винтажные рамочки – металлические, но с завитушками. С фотографий на него строго и застенчиво глядели незнакомые люди. Горло зацарапало опасливое подозрение, что люди эти следят за ним, и захотелось повернуть фото к стене, но он удержался от этого порыва – прошел мимо, то и дело оглядываясь, как если бы рассчитывал поймать черно-белых людей за подглядыванием, и успеть заметить, как торопливо они отведут взгляд.

По узенькой чердачной лесенке он вскарабкался, боясь цепляться за слишком для него хрупкие расшатанные перила, наверх, под самую крышу, где тусклый запах затхлости ощущался совсем иначе. Пробрался между коробок и рассохшихся садовых стульев к круглому окошку, распахнул его, толкнув, и высунулся, жадно вдохнув морозный воздух. Серебристая пыль ворвалась в дом, потревожив его застойный покой, и Рико был рад почувствовать, как заколебалась в углах паутина и как ощутимо вокруг свежеет. Он захлопнул окно, уже зная, что ни у старого дома, ни тем более у его заскорузлого чердачного закутка больше над ними власти нет. Дом покорен, как дикое сказочное чудовище, свален на спину ударом ледяного копья марширующей в лобовую атаку зимы. Зимнее дыхание вырвало его якорь из песков времени, снова отправляя в плаванье, и дому ничего не оставалось, как послушно влиться в сегодняшний день и сегодняшнюю реальность…

На темной лестнице, когда подрывник шел обратно, ему вдруг послышалось, как за спиной, во мраке, что-то потрескивает. Звук был очень похож на тот, какой издает, стремительно укорачиваясь, горящий бикфордов шнур. И, хотя Рико знал, что трещит безобидная рухлядь, все равно снова ощутил себя там, где ночевал еще вчера. Тревожное, неспокойное место, где земля пахнет металлом, и такая сухая и желтая, застывшая ребристой коркой, а небо белое и низкое, затянутое рваными злыми облаками. Иногда они разражались серым свинцовым дождем, и тогда земля раскисала, превращалась из желтой в коричневую, становилась глинистой скользкой грязью. В этой паршивой грязи ничего было невозможно – ни идти по ней, ни сидеть, ни лежать, ни закапывать павших. Тела покойников, раздутые, потемневшие, смывало грязью, и эти потоки мертвых в любой момент могли пресечь твой путь, если госпожа Фортуна тебе не улыбнется. А эта капризная стерва частенько только щерила зубы, вроде бы и готовая смилостивиться, но в последний момент все равно оставляя с носом. А уж как она клацнула зубами им напоследок… Пожалуй, странно, что не выдрала добрый шмат мяса из чьего-то бока. Видимо, решила оставить своих старых знакомых для дальнейших забав: не в последний раз они садятся за ее игорный стол, не в последний… Рико тревожно принюхался – не принесет ли ветром запах гниющего мяса – но все осталось по-прежнему спокойно. Он убрал руку от пояса – потянулся за штык-ножом, даже не задумавшись о том, что делает.