Штормовое предупреждение

– Меня не отпускают из проектных бюро или лабораторий, Ева. Меня оттуда выставляют с волчьим билетом.

– Почему?

– Потому что мне плевать на все, кроме итоговых результатов. Плевать на статусность проекта, на его затратность. Плевать, что пострадает при испытании. “Какой энтузиазм”, – говорят они поначалу, а потом начинают коситься и в итоге избавляются: такой сотрудник очень неудобен.

– А ты специально что ли разносишь все в радиусе километра?

– Не разрушив – не создашь. Я не люблю рафинированные испытания. Если я собираю гранатомет – я опробую его на здании, потому что какой смысл сносить макеты стен и краш-манекены?

– А если собираешь танк – протаранишь в лобовую?

– Естественно. Или как еще я пойму, что я, черт подери, собрал? Может, на макете он и даст хорошие показатели, но подведет на полигоне!

– Ну, в общем, суждение здравое.

– Все люди и ученые в том числе, Ева, хотят, чтобы все было безопасно и комфортно. Поэтому я ужился со Шкипером – он и на то, и на другое частенько плюет.

– Он не сердится, если ты распылишь стену?

– Сердится, конечно. Ругается, на чем свет стоит и взыскивает – но никогда не прогоняет. Он понимает, что без этого разрушения не обойтись. Зачастую, испытывая что-либо, я заранее знаю, что завтрашний день угроблю на штрафных нарядах. Это честнее, чем фальшивые похвалы и подковерные интриги с целью сбыть тебя с рук.

– Как ты до этого дошел? Я имею в виду – после своего высшего, которое никак не касается текущим твоим делам.

– Мне все было интересно, – пожал он плечами. – По-моему, самое интересное дело на свете – это получать новую информацию и придумывать, как ее можно использовать, сочетая между собой в разнообразных комбинациях.

– Не боишься стать Хониккером?

– Нет, – засмеялся он. – Если я и соберу что-то опасное, оно будет существовать в единственном числе. Не покинет пределов отряда.

– А после?

– Что после? – удивился собеседник.

– После того как… Ну я не знаю. Вы разойдетесь?

– Куда? – он покачал головой. – Куда нам идти, Ева? У нашей истории может быть только два окончания, и оба несчастливые.

– О?

– Мы прослужим какое-то еще время, а после действительно разойдемся, кто куда: один женится, второй где-нибудь голову сложит, третий найдет какое-то занятие по душе и более интересное… Будем иногда собираться и вспоминать, как было раньше хорошо, а потом – назад, к семье, к работе, к своему дому и своему оседлому образу жизни. А второй вариант – это что мы не разойдемся. Так и будем проводить всю жизнь в обществе друг друга, пока нас не загрызут более молодые и резвые, придя нам на смену. Тогда будем сетовать о том, что мы одинокие, никому не нужные люди, девианты и никогда не вольемся в нормальное общество.

– Куда ни ткни – всюду клин.

– Точно.

– Ты думал об этом, когда нацеливался на меня?

– Конечно.

– А когда появилась Дорис?

– Когда появилась… Дорис, – он с трудом преодолел ком в горле, произнося это имя, – у меня появилось с чем сравнивать. Я довольно малоэмоциональный человек, и мне казалось, мое существование без лишней доли волнений об отношениях – оптимальный путь. А потом оказалось, что может быть намного лучше, и это ощущение может дать какой-то конкретный человек.

– Адам я-проанализирую-все-на-свете Ковальски, ты эгоист, – покачала головой Ева.

– Не думаю. Точнее, безусловно да, в равной с прочими хомо сапианс степени, но не в обсуждаемом вопросе. Мне кажется, я прошу не так уж много и дать за это готов неизмеримо больше.

– А ей это не нужно.

– А ей это не нужно, – эхом отозвался лейтенант. – Именно так.

– Это что такое?

– Это блины.

– Какие необычные.

– Как ты странно произносишь фразу «что с ними такое, черт возьми»…

Ковальски принял из рук Евы пластиковый контейнер – в таких люди носят бутерброды на пикник – и теперь рассматривал содержимое.

– У тебя началась… – он замялся, но вспомнил нужное слово. – Масленица?

Ева расхохоталась, запрокинув голову.

– Ты, может, думаешь, я это к религиозному празднику? – спросила она. – Да я в жизни не была в церкви!

– Серьезно? – кажется, эта новость заинтересовала лейтенанта даже больше, чем приготовленная для него еда. – Почему?

– Но зачем?

– Ради интереса, конечно же.

– Зачем мне, аналитику с высшим физико-математическим образованием, посещать церковь, Адам? Почему это должно мне быть интересным?

– Потому что ты не имеешь собственного опыта, я думаю. Потому, что, выбирая между двумя крайностями: верой и знанием, – имеет смысл ознакомиться с обеими. Уже хотя бы и по той причине, что когда-то они означали одно и то же. А все, что мы знаем сегодня, так или иначе базируется на тех полунаивных скупых данных, доставшихся нам от веками сохранявших их в своих библиотеках монастырей.

Еву, судя по всему, поразили его слова.

– Никогда бы не подумала, – заметила она, – что услышу от тебя что-то подобное. Ты меня удивляешь, Адам!

– Хочешь, я свожу тебя в одно место? Просто так, ради интереса.

– Я просто разрываюсь между желанием сообщить тебе, что это самое нелепое предложение о свидании, которое я получала, и тем, что вести девушку в храм, а потом в лав-отель – это я не знаю, кем быть надо. Нет, знаю.

– Как мне правильно трактовать сказанное?

– Лучше трактуй сделанное, – последовал однозначный ответ. – У меня было такое настроение, когда хочется готовить еду, так что это твоя доля, – Ева уселась на другой стороне огромной кровати, поджав одну ногу. – Тут блины готовят совсем иначе, и они похожи на оладьи-переростки. Блин должен быть тонким!

– Их едят руками?

– Если хочешь, можно и руками, но я просто еще не успела дать тебе вилку. Извини, но красной икры к ним не прилагается.

– Красная икра – ничто в сравнении с той едой, которую приготовили для тебя.

– Это просто твоя доля, я же говорю. У меня никогда не бывает настроения, чтобы готовить для кого-то. Но ты мой друг, и я считаю, что тебе положены блины.

– Именно это я и имел в виду, – Ковальски получив, наконец, в руки столовый прибор, подцепил свернутый рулетом крайний блин и надкусил.

– Мне нравится, – сделал вывод он.

– Еще бы тебе не нравилось. Человека, который бы не любил блины, не существует на свете.

– К ним прилагается семейная история о фамильном рецепте, переданном тебе бабушкой?

– Не-а. Так все в Сибири их делают, ничего необычного.

– Ева.

– М?

– Помнишь, ты спросила меня, как меня зовут?

– Конечно, помню.

– Тебя не удивило, что я не задал тебе того же вопроса?

– Меня бы удивило, если бы ты его задал. По-моему, ответ очевиден.