Штормовое предупреждение

– Хотя отчасти даже я тебя понимаю, – вел тот дальше. – С ней легко. Даже я забываю о том, что со мной произошло. Наверное, она на всех так действует…

– Зачем ты расспрашиваешь?

– Парень, ты с виду вроде умный, а такие вопросы задаешь… Посмотри на ситуацию моим единственным здоровым глазом: некто подкатывает к моей сестренке, естественно, я проявлю интерес. Кто знает, не выскочит ли она и правда в итоге за тебя замуж? Истории известны и более одиозные случаи, чем ваш. После этого я буду звать тебя «бро». Хэ-хэ.

– Не шути так.

– Я серьезен.

– Дорис никогда не выйдет за меня.

– Сколько оптимизма…

Ковальски снова ощутил прикосновение: в темноте собеседник нашел его руку своей и осторожно пожал.

– Я думаю, я понимаю тебя, – заметил он. – У моей сестренки есть чудесный дар всегда быть уместной. При ней не чувствуешь себя лишним, неинтересным, неловким. Она умеет создавать атмосферу комфорта.

– Да, – потеряно откликнулся лейтенант.

– Я очень хорошо это понимаю. Мне тоже не с кем поговорить, Ковальски. Люди меня обычно не понимают. Но когда я рассказываю о чем-то Дорис, я чувствую, что она искренне проявляет интерес, задает толковые вопросы. С ней я чувствую себя не чокнутым ботаником, а прекрасно образованным гением.

– Да, – снова эхом отозвался Ковальски, на этот раз немного не впопад.

– А она, благодаря мне, – кандидат в мастера спорта по плаванью, – продолжал вспоминать собеседник. – Ходила вместе со мной в бассейн, с детства. Мне-то по необходимости, а она так, плавала вокруг и поддерживала... А теперь стометровку делает, как дельфин. Смотрю и с трудом верю, что это та самая соплюха, которая глубины боялась.

Он поднял голову, стараясь рассмотреть выражение лица собеседника.

– Ты не хочешь со мной разговаривать?

– Я не знаю, что тебе ответить. Не могу назвать себя компетентным в выбранной тобой для беседы области.

– Господи, я дожил до этого момента…

– Если бы ты чаще слушал других, а не себя, ты бы знал, что это происходит не так уж редко.

– Если бы чаще других, а не себя, слушал ты, то не стоял бы сейчас здесь.

– Типа уел? «Догадайся, мол, сам, что надо делать не так»? Не прокатит.

Блоухол запустил в волосы руку со стороны импланта, на мгновение в лунном свете блеснул металл, и снова все скрылось.

– Я просто хочу поговорить с тобой, – произнес он. – Мне, по сути, больше не с кем. Поговори со мной, Ковальски…

– О чем ты хочешь разговаривать?

– Да о чем угодно. О теории струн. О Селлинджере. О коралловых рифах. Суть разговора не в предмете разговора.

– А почему ты не болтаешь с сестрой?

Блоухол поднял голову и внезапно улыбнулся, не размыкая губ.

– Тебе, наверное, кажется, очень странным, что можно с ней болтать – и не болтать, – заметил он. – Но я сейчас скажу тебе кое-что, что разрушит твою маленькую вселенную. С Дорис тоже бывает скучно. Мне приходится пояснять ей любую мелочь, а спустя полчаса она уже не помнит, с чего я начал. И смеется, говорит – прости, Френсис, я же не физик-ядерщик…

Ковальски вдруг взглянул на собеседника словно бы другими глазами. Как если бы вместо того, чтобы занять место в зрительном зале — зашел за кулисы и наблюдал представление именно оттуда. Увидел тыльную сторону ветхих декораций, стоптанные задники балетных туфель, жирные пятна грима на далеко не столь уж юных лицах — всю ту неприглядную сторону, которую от зрителей держат подальше

– Почему доктор Блоухол, Френсис? – спросил он. Ему впервые стал интересен именно этот вопрос.

– Ну… У каждого есть имя, под которым он работает, – собеседник дернул плечом. – У писателей псевдоним, например. Когда меняешь имя, меняешься будто ты весь. Тебе кажется, что люди воспринимают тебя по-другому. Спроси своего командира, он тебе расскажет. Если сформулирует, конечно…

– Твои проекты обычно таковы, что приписывать себе их авторство не слишком приятно.

– Как элегантно ты обозвал меня негодяем, чувак… – засмеялся Блоухол. – То, что не по нраву тебе, далеко не всегда вызывает схожую реакцию у других. Принцип «я это не поддерживаю, а значит, это плохо» – глупый. Я его не поддерживаю. А значит, он плох.

– Френсис… – закатил глаза лейтенант.

– Что? Попробуй, оспорь! – собеседник наклонил голову, и тусклый огонек его импланта сделал его похожим на постер к первому «Терминатору». Ковальски сглотнул. У него было чрезвычайно двойственное ощущение от увиденного: одна половина этого лица казалась ему прекрасной, а вторая – злой пародией.

– Почему ты так на меня смотришь? – немедленно почувствовал этот взгляд старый враг.

– Ты… очень на сестру похож.

– А, это, – кажется, Блоухол был разочарован. – Да, нам говорили об этом частенько. Когда нам было лет по десять, что ли, на Хэллоуин мы нарядились близняшками из «Сияния». Смотрел «Сияние»? Только стоять рядом, конечно, не могли. Впрочем, на эффект это не слишком повлияло...

– Погоди, но близняшки же обе… девочки?

– Ага. Дорис нашла у кого-то из подружек такое же платье, как у нее, а потом полдня делала мне завивку. Сказать откровенно, я был в восторге: она так возилась со мной. Как… Ну я не знаю, как с куклой. Для меня это было, как игра. Точнее, как будто меня взяли в чужую игру. Не самое знакомое мне чувство, как ты понимаешь…

– И тебе не было… неловко?

– От чего? От того что я в девчачьем платье? По сравнению с коляской это такие мелочи, можешь мне поверить…

– С тобой не играли?

– Вот только давай без этого, ладно?

– Без чего?

– Без сеансов доморощенной психотерапии. Не то будет, как в романе: психологическая травма у героя образовалась не потому, что он войну видел, а потому, что его в детстве столкнули в бассейн на глубину…

– Думаю и это вложило свою лепту.

– Мое детство тут ни при чем. На тот момент я еще не очень задавался вопросом о том, кто меня окружает и почему они такие, как есть. Мне не хотелось брать их за шкирку и тыкать носом в каждый их промах. Твой шеф очень любит кудахтать о том, что я кому-то там навредил, но черт возьми, вы тоже вредите другим! Согласись: моя итоговая цель отнюдь не плоха! И если бы я стоял во главе управляющего аппарата, я бы сделал много толковых вещей. У нас одна планета, а всем плевать на этот факт…

– Френсис, революция еще никому не принесла свободы, равенства и братства. Ничего нельзя исправить радикальным методом, как волшебной палочкой. Изменение — всегда поступательный процесс.

– Даже слушать этих отговорок не желаю!

– Ты сам сказал, что хочешь поболтать.

– И пока что мы обсуждаем мое тяжелое детство и чугунные игрушки… Ладно, скорее – алюминиевые игрушки, игрушки из нержавейки, игрушки из хирургической стали, из стекла и из медной проволоки. Короче, из всего того, из чего обычно делают наборы типа «юный химик». Не надо думать, что я мщу всем вокруг потому, что не могу ходить. Это здесь ни причем. Просто люди идиоты.

– И что с того?

– Что значит «что с того»? Может, ты мне тут еще скажешь, что все люди между собой равны?

– Парень, мы все еще на территории США, если ты забыл.

– И что с того? Заявишь на меня в участок за неполиткорректность? – Блоухол осклабился. – Я еще никого не оскорбляю. Я те-о-ре-ти-зи-ру-ю. Следи за моей мыслью: вот берем рандомных человеческих существ, делаем выборку. Кто-то занимается работой над собой – спортом, самообразованием – а кто-то нет. Пьет себе пивко под телевизор, и ему ваще норм, – Ковальски поднял брови. Услышать из уст Блоухола это «ваще норм» было очень странно. А тот, кажется, входил во вкус, увлекаясь рассуждениями.