Штормовой предел
Шрифт:
Тело Себастьяна фон Крацлау опрокинулось на круп коня, а казаки, на минуту задержавшись, снова бросились вперёд, схватившись врукопашную с немцами и чехами. Звон сабель разнесся по округе, атака случилась неожиданно, и все невольные её свидетели бросились во все стороны, улепётывая со всех ног и копыт.
Я отставил трофейный мушкет, с удовлетворением думая, что не зря потратил деньги на его модернизацию. Выстрел, и свинцовая пуля прямёхонько влетела в правый глаз фон Крацлау. А всего-то и надо было — приделать оптический прицел и магию ветра знать, причём слабую. Теперь дело за казаками. Перед сражением у меня произошёл
— Значит, смотри, Олесь. Ваше дело — начать атаку и порубать всех в капусту, никто не должен уцелеть. Сбежать тоже никто не должен. Рубите так, чтобы раненых не было. У них будет маг, он же их хозяин, я с ним сам разберусь.
Как только мы их уничтожим, вы добиваете раненых, забираете себе все трофеи, получаете от меня деньги и дальше вольны ехать туда, куда вам заблагорассудится. То ваше дело. Уяснил?
— Всё, как есть, уяснил, боярин.
— Ну, вот и хорошо, тогда вперёд!
Олесь сделал всё, как надо. Солдаты фон Крацлау отчаянно сопротивлялись, но их быстро смяли и стали добивать. Никто из отряда сбежать не успел. Лишившись своего командира, воины оказались разобщены и потерпели поражение.
Подскакав к коню, который метался с мёртвым телом среди сражающихся, я перерубил подпругу, и седло вместе с телом соскользнуло вниз.
Дальнейшее было делом техники. Абордажная сабля легко перерубила шею молодому графу, и его голова оказалась у меня в седельном мешке. Наскоро обыскав тело и мешки с коня фон Крацлау, я поймал с помощью казаков двух лошадей и поскакал в замок Брно.
Времени оставалось мало, надо было спешить на встречу с Пьером фон Врошеком. Яростно настёгивая одну пристяжную лошадь, я загнал её, пересел на следующую, и тоже загнал. Бросив вторую на дороге, я пересел на своего первого коня, бежавшего привязанным, и поскакал дальше.
Взглянув на солнце, я немного успокоился, вроде успевал. Конь фыркал и водил ушами, чувствуя кровь, но, послушный моей воле, бежал дальше. Я морщился, натёртая седлом задница и ляжки ощутимо болели, но сделать ничего было нельзя. Главное — успеть! Доскакав до пруда «часовых», я швырнул в осоку мешок с головой фон Крацлау и направил коня к густому кустарнику, росшему вокруг раскидистой ивы.
Глава 20 Любовь и смерть.
Барон Пьер фон Врошек спешил поскорее разделаться со всеми делами, от которых ощутимо несло кровью. Свою выгоду он уже получил и сегодня отправил любимую дожидаться его в Прагу. Главное, после всего, что будет, остаться в живых.
Доскакав до пруда возле замка, он увидел, как с противоположной стороны приближается одинокий всадник. Вглядевшись, он узнал его, это был тот самый странный московит. Ну, что же, значит, всё идёт по плану, барон! И он выехал навстречу всаднику.
Не успев подъехать к иве, я заметил барона и поскакал к нему.
— Всё готово?
— Да, можно ехать. Герцог ждёт. А вы сами готовы?
— Да! — я тронул поводья.
Медленной трусцой мы поскакали к замку, возле которого уже резвились скоморохи, под их дудку плясал и медведь.
— Тюр-лю-лю, тюр-лю-лю, — надрывалась свирель, дразня зверя.
— Аргх, аргх, — рычал медведь и бил себя огромными лапами по морде.
Возле них стала собираться толпа и хохотать, наблюдая за проделками медведя. А тот старался, как мог, отрабатывая сытый обед. Со стен замка
смотрели стражники, отпуская шуточки, предлагая медведю кого-нибудь загрызть.Медведь их не понимал и по-прежнему плясал, стоя на задних лапах. Скоморохи не обманули, и это радовало. Я не стал сразу подъезжать к воротам замка, а свернул к своим людям. Не таясь, сказал им по-русски.
— Как медведь устанет, начинайте новое представление, как и договаривались.
— Не сумлевайся, боярин, — ощерив в улыбке белые зубы, заверил молодой скоморох. — Усё сделаем, развлечём и животину, и зрителей. Токмо они уже зреют для того, чтобы поиздеваться над зверем.
— Пускай зреют, мишка им покажет, почём фунт лиха и что зверей нужно уважать.
Кивнув скоморохам, я поехал к воротам, улыбаясь во все свои тридцать два зуба и при этом беспрерывно болтая по-русски и неся откровенную ахинею. Врошек один раз взглянул на меня и пожал плечами. Чешский, хоть отдалённо и похож на русский, но весьма отдалённо, и он так ничего и не понял из того, что я сказал.
Нас беспрепятственно запустили во двор замка, где мы слезли с лошадей. Я поправил чехол ружья на лошади и оставил её стоять во дворе. А сам направился вслед за бароном. Дорога наша лежала через разные помещения и, пройдя весь первый этаж, мы поднялись на второй. Буквально сразу от лестницы начинался большой зал неизвестного назначения. В конце зала находился огромный камин, в нём тихо тлели угли, отбрасывая пугающие тени на стены. Возле камина стояло глубокое кресло, и в нём, видимо, кто-то сидел.
— Господин! — тихо произнёс Врошек. — Я привёл московита.
— Хорошо. Ты можешь идти, Пьер, а московит пусть подойдёт сюда.
Я сделал несколько шагов и остановился перед камином. Неверные языки слабого пламени плясали в полутёмном помещении. Чёрные тени бродили по старому и сморщенному лицу герцога, и только его живые глаза показывали, что ещё не всё так плохо. Цепко и пристально они шарили по моему лицу.
— Так это ты московит?
— Да, это я, я прибыл из Смоленска.
— Угу, далеко отсюда, кхе-кхе. А что делаешь здесь?
— Торгую.
— Угу, а не этими ли жемчужинами? — герцог раскрыл свою ладонь, и я увидел две жемчужины, те, которые продал в числе последних в Кракове. Я застыл.
— Это не мои. Я продавал речной жемчуг, — по-русски ответил я. — А вы держите морские. Отродясь в Смоленске таких не видел.
— Странный у тебя говор, московит. — Слышал я речь московских, она не такая, более гладкая, и на А напирают. А у тебя отрывистая, будто лаешь ты, аки собака. Может быть, она и не родная тебе?
— А я не московит, я из племени вятичей. Может, слышал когда, город на севере — Хлынов? Вот я оттуда.
— Нет, не слышал, московит. Не слышал я о Смоленске, и о Хлынове тоже. Удивлён, что у вас вообще есть города. А замки есть?
— Замков нет, — признал я.
— Ммм. Ну, тогда рассказывай о своей стране, а я послушаю. Долгую жизнь я прожил, многое повидал, но ещё больше хотят слышать мои уши. Любопытен я, жаден до историй и приключений воинских. Рассказывай.
Я вздохнул, и, облокотившись о стену, стал рассказывать о России. Рассказывал долго, врал часто, думал много. В горле пересохло, ноги затекли от неудобного стояния, и я замолчал. Герцог даже не удосужился предложить мне кресло для усталых ног и седалища, что горело адским огнём от потёртостей.